Параллельный мир

    Это случилось много лет назад. Я работал тогда в геофизическом отряде одной большой геологической экспедиции. В тот день меня послали на предварительное обследование одного небольшого нового обьекта. Я довольно быстро справился с делами и пораньше отправился домой. Обратно я решил поехать другим, незнакомым, но, как мне казалось, более коротким путем.  Нагруженный приборами старенький уазик, грохоча кузовом, медленно катил по разбитой давно неасфальтированной дороге. Этого потрепанного временем и ухабами пенсионера неоднократно собирались отправить под пресс, но каждый раз его спасал безотказный почти безремонтно работавший двигатель-долгожитель. Вот почему я так удивился, что на сей раз мотор вдруг захрапел, захрипел, чихнул и умолк. «Может, перегрелся?» - подумал я, подергал ключ зажигания, покрутил стартер, потом открыл дверь и спрыгнул на дорогу. И тут же сразу почувствовал что-то неладное. Огляделся. Вокруг широкой сковородой желтела пожухлая степь, еще не начавшая отдыхать от жестокого дневного пекла. Вниз к горизонту уплывало оранжеватое солнце, а ему навстречу поднимался бледный оттиск полумесяца. Ничего необычного глаз не отмечал, но всем своим существом я ощущал сильный наплыв какого-то странного излучения. Откуда оно шло? Я нагнулся, положил ладони на еще горячую суглинистую землю, и мои пальцы вздрогнули, как будто их ударило электрическим током. Вообще-то я рано открыл в себе удивлявшую всех способность чувствовать всякого рода аномалии. Будучи еще подростком, я точно указывал, где за стенкой у соседей стоит отопительная батарея. Позже юношей я мерил бабушке давление обручальным кольцом на шерстяной нитке, и круговым движением ладоней снимал головную боль. А в студенческие годы научился владеть так называемой "волшебной палочкой". На преддипломной практике с помощью оструганного ивового прутика я обнаружил под полом Останкин­ского дворца в Москве старые водосточные трубы. Этот древний дренаж многие годы не могли отыскать археологи и архитекторы-реставраторы.  Но здесь моих биофизических талантов явно было недостаточно – то, что  ощущали мои пальцы, не походило ни на что, с чем я имел дело раньше. Здесь, безусловно, надо было действовать инструментально. Я распаковал магнитометрическое оборудование, забил в землю щупы-электроды, разложил на траве провода и включил приборы. Счетчики щелкнули, их зашкалило - мощность аномалии была слишком высокой. Но удивительное дело: стоило только отнести хотя бы один прибор в сторону, стрелки сра­зу же возвращались к нулю. Это могло означать лишь одно - ис­точник излучения был локальным, почти точечным.   В те годы я был фанатом геозифики, считал ее королевой поисковой геологии, увлекался разными дистанционными методами. Однако, конечно же, я сознавал: наша, геофизиков, роль, хотя и первая, но не основная – мы только обнаруживаем, находим. А вот доставать, добывать мы не можем. И этот случай не был исключением. Никакие самые модерновые пеленгующие методы не могли заменить простого и безошибочного способа - "пощупать" землю руками. Так уж устроен человек... Значит, нужен был шурф, нужно было бурение – что тут было еще делать без него? Но труднее для меня задачу и придумать было нельзя. Наша экспедиция имела в том году целый ряд срочных "сдаточных" объектов. А на выполнение того заурядного задания, на которое я в тот день ездил, мне даже помощника не дали. И если бы я пришел к начальству с еще новым делом, меня, наверняка, послали бы подальше. Вот так я стоял, размышлял, но вдруг что-то прервало ход моих мыслей. Мне почудилось: что-то случилось. Я подбежал к приборам. Так и есть - стрелки стояли на нуле. Что за черт? Я  покрутил регуляторы настройки, переключил тумблеры гравиометрии, но ничего не изме­нилось. Аномалия исчезла. Очень странно. Можно было усомниться в собственных ощущениях, но приборы... Я прислонился к копоту машины, достал пачку сигарет, закурил. Что делать? Наверно, пора сматывать удочки. Я докурил, загасил каблуком окурок, потом подошел к щупам, выдернул один и хотел было уже разобрать про­водку, но, случайно бросив взгляд на магнитометр, чуть не вскрик­нул от удивления - стрелка снова подпрыгнула. Источник таинсвенного излучения снова ожил. Не менее часа просидел я у загадочной аномалии, ведя замеры необычного магнитного поля. Его изменение оказалось строго периодичным: каждые 7,38 минуты исчезало и каждые 1,42 минуты появлялось вновь. Насколько мне было известно, ничего подобного никто никогда в природе не наблюдал, никакие известные магнитные аномалии не вели себя таким вот загадочным образом.  Это уже могло заинтересовать мое экспедиционное начальство и заставить его выделить мне помощь. Что было еще здесь делать? Я собрал приборы, погрузил их в машину и отправился домой.   На следующее утро в Управлении экспеди­ции царила обычная деловая суета. В длинных коридорах стоял столбом табач­ный дым, и громким птичником разносился гул неразборчивых голосов. Поисковики и разведчики, командиро­ванные и полевики, буровые мастера, крановщики и шоферы гром­ко обсуждали свои злободневные проблемы, спорили, выбивали у снабженцев тран­спорт, горючее, буровые инструменты, трубы. Начальник встретился мне в приемной своего кабинета. Он, как всегда куда-то спешил и мое сообщение о необычной находке выслушал здесь же на ходу и без всякого интереса.        - Точечная аномалия, говоришь? - произнес он, думая о чем-то своем. И, поглядев куда-то в сторону, добавил: - Никакого промышленного значения не имеет. Однако, столкнувшись с моим погрустневшим, но настойчивым взглядом и поняв, видимо, что в данном случае так просто от меня ему не отделаться, улыбнулся краем губ: - Ладно уж, бери КШК и больше ко мне не приставай. Только смотри, на один день. Лабораторию сделаешь на полигоне, Елене Геннадьевне скажи, я велел. Пока! Копатель шахтных колодцев (КШК), конечно, не очень подхо­дил для серьезных дел: сил у него маловато и глубины большой он не дает, но настоящего бурового станка все равно не допросишься. Поэтому, давно привыкнув удовлетворяться тем, что дают, я спорить не стал, махнул рукой и пошел оформлять заявку. На следующий день с буровиками Николаем Сергеевичем и Рудиком мы  приехали к тому таинственному месту. Подкатили КШК к точке бурения, развернули, и вонзили шнек в землю. Сначала лопасти выбросили на поверх­ность сухую суглинистую почву, потом пошла плотная серая супесь, а за ним темный илистый песчаный грунт. Это был аллю­виальный песок, принесенный сюда миллионы лет тому назад давно ушедшей отсюда далеко на восток прарекой Ухтой. Здесь в этом песке где-то и лежало загадочное тело с пульсирующим излучением. Первый шурф не дошел до расчетной глубины. Рабочие нарас­тили шнек и снова погрузили его в грунт. Однако второй шурф тоже не попал куда было нужно - шнек переуглубился и прошел мимо уровня аномалии.        - То недолет, то перелет, - огорчился я и стал перекладывать сеть своих геофизических проводов и щупов. - Сейчас новую подсечку сделаем.        - Это тебе не окуня ловить, - заворчал Николай Сергеевич. - Мы так с твоими  артиллерийскими пристрелками ничего тут не заработаем. Давай последнюю точку, и кончаем эту волынку. Я опять переставил приборы, установил измерительный зонд и наметил ось новой разбурки. Но и третий шурф оказался неудачным, хотя прошел где-то сов­сем рядом. - Ладно, бери лопату, полезли вниз, - сказал я Рудику, - старый ручной способ вернее. Мы спустились в шурф, установили крепеж, чтобы земля не об­валилась, и работа закипела. Лопата за лопатой, метр за метром прощупывали мы стенки шурфа. Николай Сергеевич подстраховы­вал нас с поверхности и оттаскивал ведра с землей. - Кладоискатели! – недовольно сказал он. - Зря время только теряем.         Проработали мы около часа и ничего не нашли. Потом собрались уже из шурфа вылезать, как вдруг Рудик закричал: - Есть клад! Я быстро повернулся к Рудику и ткнул свой ломик в стенку шурфа - туда, где торчала его лопата. Ломик звонко стукну­лся о что-то твердое. Мы стали осторожно расчищать участок расположения таинственного тела черенком лопаты, чтобы не по­царапать, прощупывали его края и окапывали со всех сторон.  - Сергеич! - крикнул я. - Спусти-ка нам сюда пару досок. Получив сверху доски, я воткнул их в песок и сказал Рудику:                - Давай, подкапывай снизу. Потихоньку только. Прошло еще несколько минут, и загадочный предмет в стенке шурфа зашевелился. Потом он потерял равновесие, качнулся, выскользнул на доски и почти бесшумно рухнул на утоптанное дно шурфа.  - Эй, что там? - закричал сверху Николай Сергеевич.           Я не ответил, снял рукавицы и медленно одними пальцами стал очищать упавшее тело от влажного глинистого песка. Это был обыкновенный камень, ничем особенным не отличав­шийся от простого булыжника. Подняли его наверх, рассмотрели внимательнее. Твердая темно-коричневая многогранная поверх­ность неправильной формы, вес - килограммов восемь-десять.          - Чухня какая-то, - ругнулся Рудик.- Целый день потеряли из-за такой ерундовины.          - Не скажи, - возразил я. - Разве не чудо - одиночный камень в сплошном песке. Сколько и кто бы тут ни бурил, всегда шла только глина или песок. А камень первый раз встретился. Откуда ему тут быть? Очень странно...          - Хватит, кончайте треп, поехали, - заторопился Николай Сергеевич, - надеюсь, никто не собирается пачкать нашу КШК этой булыгой?          - Не только собираюсь, но сейчас это и сделаю, - ответил я, - и вы довезете меня с ним до полигона, где мы его сдамим на исследование. Еще посмотрим, что это за простая булыга... До полигона мы добрались поздно вечером. Сбросили камень во дворе лабораторного корпуса и поехали в поселок по домам.   В девять утра я был уже на полигоне. Заведующая лаборато­рией Елена Геннадьевна сама взялась провести все необходимые опыты. - Просквозим ваш камень ультразвуком, изотопом, рентгеном, - сказала она, - и загадки никакой не будет, узнаем точно, что это у него там внутри. Я затащил камень в операторскую, а сам вернулся в ка­бинет заведующей. Сел за стол у окна и, чтобы отвлечься и укоротить ожидание, стал заниматься обработкой полевых материалов, скопи­вшихся за последнюю неделю. Но делать ничего не мог. Походил по комнате, вы­курил сигарету, опять сел. Поймал себя на мысли, что волнуюсь точно так же, как тогда в больнице, возле рентгеновского кабинета, где решалась судьба отца... Мучительно долго тянулось время. Наконец дверь операторской открылась, и вышла Елена Геннадьевна. - Ну что, нашли что-нибудь? - бросился я к ней. Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, потом присела на край стола и косо усмехнулась: - Ну, и что, шутничек, долго будем шуточки разыгрывать? Вроде бы серьезный человек, геофизик...               - Что такое? В чем дело? – не понял я.        - А в том, что в вашем камне ничего нет. Ровным счетом ни-че-го!        - Как так ничего? - воскликнул я. - Откуда же тогда магнитно-гравитационное излучение, да еще такое сильное?        - Вот этого я не знаю, -  Елена Геннадьевна пересела в кресло за свой рабочий стол и сказала с улыбкой. – А не пригрезилось ли вам что-то? Или, может быть, вы с друзьями вчера лишней бутылкой побаловались. Со своей же стороны повторяю: ни рентгенологическое, ни изотопное, ни ультразвуковое обследование ничего не обнаружило. Камень однороден во всем его объеме. Никаких включений там нет, тем более, каких-то там приборов-излучателей. Я насупился, поник головой, огорченно поджал губы. Долго молчал. Поднял голову.         - Вот невезуха! - сказал я, потом опять помолчал и с надеждой спросил: - Но,   может быть, плотность какая-то особая, а? Состав хими­ческий или физический необычен?         - Камень, конечно, для своих размеров несколько тяжеловат, - ответила задумчиво Елена Геннадьевна. Потом с насмешкой добавила: - Вы что же, предполагаете, что этот камень - метеорит? И у вас, наверное, есть какая-нибудь захватывающая дух гипотеза? Я усмехнулся, на мгновение задумался, потом взял из угла комнаты стул, подсел к столу и неожиданно спросил:         - Вы когда-нибудь видели, как на побережье работает морской маяк?         - Ну конечно, горит-горит, затем гаснет на время, потом опять зажигается. Кажется, это для того, чтобы мореплаватели не спутали его с уличным фонарем на набережной. - Она улыбнулась и внимательно пригляделась ко мне. - А-а-а, теперь я понимаю причину вашего волнения. Вы большой научный фантаст, точнее, фантазер. Ну, конечно же, вы предполагаете, что это космический маяк, не так ли?  - Вот именно! - Я достал из бокового кармана куртки сложенную гармошкой длинную узкую перфоленту, развернул ее и вытянул на столе. - Это сейсмограмма, которую я снял в поле. Смотрите, с какой строгой периодичностью повторяются пики и паузы излучения. Прямо какой-то "пульсар" или радар. Но и этого мало: в каждом периоде интенсивность поля изменяется по какому-то необычному закону. Видите, вверх-вниз, сначала плавно растет, потом| падает. То ли синусоида, то ли что-то другое. А вот рядом прослеживается еще один сигнал, уже другой частоты и силы. И тоже пульсирующий.        - Что же это значит? - спросила посерьезневшая Елена Геннадьевна, внимательно разглядывая зубчатые графики.        - А то, что перед нами не просто маяк или дорожный знак, вероятно, указывающий звездолетам направление движения. Это еще и информационный пункт, сообщающий путникам необходимые сведения! Может быть, именно так космонавты на ходу "заправляются" знаниями об окружающих звездах, планетах и так далее.        - В общем, информационно-заправочная станция обслуживания в космосе, - снова усмехнулась Елена Геннадьевна, - и это в простом-то кремнистом камне. Ничего более солидного ОНИ придумать не могли. Такая наивность!        - Не верите, - огорчился я. - Но почему внеземные цивилизации должны обязательно быть похожими на нас и строить всякие сложные и громоздкие молибденово-титановые межпланетные сооружения? Почему не наоборот, чем выше уровень развития цивилизации, тем она проще?         - Ах, оставьте, - отмахнулась Елена Геннадьевна. – Неужели вы всерьез думаете, что все эти ваши сигналы что-то означают?         - Как хотелось бы это узнать, - вздохнул я. – Но, увы, наверно, это невозможно. Кто мы такие? Мы - неандертальцы, которым попала в руки напечатанная в типографии книга. Вот мы смотрим на нее и догадываемся: систематическое расположение знаков что-то означает. Но что? Прочесть ничего мы не можем, не пришло еще нам время быть грамотными. Елена Геннадьевна встала из-за стола и, глубоко погрузив руки в карманы халата, стала медленно расхаживать по комнате. После долгого молчания она остановилась передо мною и сказала решительно: - Когда мало знаешь, то много предполагаешь. Нам даже минералогический состав камня неизвестен. Надо хотя бы геохимическое и физическое обследование провести, а потом уж фантазировать. Давайте-ка, начнем со статистической нагрузки. Помогите поставить объект на установку. Прошли в операторскую. Я поднял камень, подтащил его к стоявшей в середине зала станине, уложил под пресс и закрепил струбцинами.                                                                  - Давление давайте постепенно, - попросил я Елену Геннадьевну. - На всякий случай поставим опыт на программное управление, - ответила она, - пусть нагрузка растет автоматически. А сами от греха подальше уйдем. Мы вышли из лаборатории и направились к лесу. Прошли по хоро­шо утоптанной дорожке к сложеной из двух бревен скамейке, сели. Елена Геннадьевна с хитрецой взглянула на меня и сказала: - Я бы в ваших фантазиях пошла           дальше. Почему не предположить, что этот камень - послание из Вселенной, инопланетный привет в метеоритной упаковке, письмо в каменном конверте. Разве не эффектно? -  Вы зря смеетесь, - ответил я. –  Ведь, действительно, вполне может быть, что потенциально возможные инопланетяне никогда и и не собирались посещать Землю сами. Они могли неким узконаправленным лучом, вроде лазера, "зарядить" камень-метеорит  прямо со своей планеты. Или... Еще смелее: этот простой булыжник и есть форма существования самой инопланетной материи. Почему не пред­положить, что какая-либо высокоразвитая цивилизация (или даже то, что осталось от нее после ее гибели) существует лишь в виде та­кого вот мощного магнитно-гравитационного поля, посылающего информационные сигналы во Вселенную? Возможно? Конечно! Мы еще ничего не знаем. Я замолчал. В этот момент воздух разорвал оглушительный взрыв. Деревья на опушке леса склонились почти до земли, сверху градом посыпа­лись сухие ветки, листья. Мы с Еленой Геннадьевна бросились к полигону. Сюда же, к зданию лаборатории, где вылетели все стекла в окнах, со всех сторон бежали люди. - Никого не пускайте, - громко крикнул я, вырвав­шись вперед. Всех обогнав, я вошел в здание и закрыл дверь на засов. Взглянул на контрольные приборы у входа в опера­торскую - слава богу, никакого опасного излучения в помещении не было. Я с волнением распахнул дверь и замер - под прессом установки статических испытаний, куда я десять минут назад своими собственными руками положил камень, было совершенно пусто. Не веря своим глазам, я подошел к станине, потрогал ее руками. Камень исчез. Опустошенный и разбитый, как после тяжелой болезни, я вышел на улицу. Небольшая толпа работников полигона потя­нулась ко мне, ожидая объяснения. Я повернулся к Елене Геннадьевне, развел недоуменно руками и пошел в сторону леса. Что я мог им сказать? Что мы – неандертальцы?