Мой сводный братик и его военная тайна

Глава 2. Чужие стены

Я проснулась в два часа ночи, босиком подойдя к окну. Замок на раме окна оказался декоративным — железная скоба, ржавая от времени. Воздух снаружи пах дождём и хвоей. Внизу, в саду, мелькнула оранжевая точка сигареты, в темноте. Александр. Он сидел на каменной скамье. Я прикусила губу, чувствуя, как желание крикнуть ему что-то колючее борется со страхом разбудить весь дом.

Внезапно стена за моей кроватью вздрогнула. Удар — глухой, будто кто-то швырнул кулаком в гипс. Потом ещё один. И ещё. Я прижала ладонь к обоям, ощущая вибрацию. «Александр», — прошептала, хотя знала, что он в саду. Удары участились, превратившись в дробь, и я вдруг осознала — это не кулак. Это каблуки. Чьи-то каблуки методично бьют по полу сверху, выбивая морзянку отчаяния. Потом всё стихло.

Я выскользнула в коридор. Лестница на третий этаж была перекрыта цепью с табличкой «Не входить», но замок висел открытым. Сердце забилось чаще, когда я перешагнула через железные звенья. Наверху пахло пылью, и была только одна дверь.

Комната оказалась пустой, если не считать рояля, покрытого белым полотном, и зеркала во всю стену, заклеенного газетами. На одной из них — заметка о исчезновении женщины по имени Агата Стоун. Дата — 17 ноября. Время — 23:17.

На полу валялись обрывки нот. Но самое странное — следы. Узкие полосы на паркете, будто кто-то долго таскал тяжёлый предмет к окну и обратно.

Грохот снизу заставил вздрогнуть. Чьи-то шаги — тяжёлые, размеренные — приближались по лестнице. Я метнулась к шкафу, едва успела прикрыть дверцу, как в комнату вошёл Ричард. Его трость стучала в такт шагам, а белые перчатки светились в темноте, как призрачные руки. Он остановился у рояля, сдёрнул покрывало. Чёрный лак блеснул тускло, словно поглощая лунный свет.

«Ты всё ещё здесь, Агата?» — прошептал он, проводя пальцем по клавишам. Звук получился разбитым, фальшивым. Ричард резко захлопнул крышку, и эхо прокатилось по пустым комнатам.

- Кто еще такая эта Агата … Эти звуки каблуков … Либо я схожу с ума … либо?...

Мои раздумья резко оборвал Ричард:

«Пора бы уже замолкнуть», — добавил он, поворачиваясь к зеркалу. На мгновение мне показалось, что газеты шевельнулись, но это был лишь порыв ветра из щели в раме.

Спуск обратно занял вечность. Каждая ступенька скрипела, как предупреждение. В своей комнате я забаррикадировала дверь стулом и села на пол. Стена за спиной снова застучала, но теперь я различила в ритме что-то знакомое — мелодию, которую отец часто напевал, работая в кабинете. «Спой мне, сова», — говорил он, поправляя очки на переносице. Я прижала ладонь к обоям, пытаясь уловить связь между ударами и памятью. Внезапно стук прекратился.

Утром обнаружила на ковре у двери смятую пачку сигарет. Мальборо. Одна сигарета была сдвинута в перёд, на фильтре — следы помады .

Мать позвала к завтраку, но спустившись, в столовой я нашла лишь сервированный стол и записку: «Я увез твою мать в город. Не выходи из своей комнаты до вечера». Тот же почерк что и в дневнике. Последнее слово было подчёркнуто дважды. Я развернула салфетку — под ней лежал чёрный кулон с гравировкой в виде змеи пожирающей свой хвост. Александр. Он наблюдал, стоя на лестнице.

«Нравится?» — спросил он, спускаясь, застёгивая манжеты. Я бросила кулон ему под ноги. «Твои шутки дешевле, чем эти побрякушки». Он рассмеялся, подняв аксессуар. «Дешевле только твои рассказы. Кстати, отец прочёл твой дневник. Любит следить за новыми… питомцами».

— Питомцами? Он сейчас серьезно? Ладно украшение в виде безысходности. Куколка - ещё как-то снисходительно. Но питомец?...

Я психанула и выбежала в сад. У калитки нашла камень — плоский, с острым краем — и начала рыть под забором. Земля была сухой, корни плюща цеплялись за камень, как пальцы утопленника.

«Опять планируешь побег, истеричка?» — с насмешкой произнес Александр. «Отвали, тебя не касается», — прошипела я, бросая ком грязи в его сторону. Он щёлкнул затвором. «Улыбнись, куколка. Отец обожает жалкие попытки…».

Александр сделал шаг вперёд, его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула угроза. Я почувствовала, как внутри меня всё сжалось. Он был слишком близко.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — сказал он, его голос звучал спокойно, но в нём проскальзывала сталь. — Он не просто так интересуется тобой. Он видит в тебе потенциал, который ты даже не осознаёшь.

— Потенциал? — я горько усмехнулась. — Для чего? Чтобы стать ещё одной марионеткой в его руках?

Он наклонился ко мне, его лицо оказалось так близко, что я могла разглядеть каждую морщинку на его коже.

— Ты можешь быть кем угодно, — прошептал он, почти касаясь моих губ. — Но для этого нужно научиться контролировать свои эмоции.

Я отшатнулась.

— Контролировать эмоции? — повторила я, пытаясь сохранить спокойствие. — Ты серьёзно?

Он выпрямился и посмотрел на меня с высоты своего роста.

— Я сделал то, что было необходимо, — сказал он сухо. — И если и ты хочешь выжить здесь, тебе придётся научиться принимать это.

— Принимать? — я снова рассмеялась, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья. — Ты тут не главный, чтобы я подчинялась твоим приказам.

Он прищурился, и в его глазах вспыхнул огонь.

— Ты не пленница, — сказал он медленно. — Ты просто ещё не поняла, чего хочешь.

Я почувствовала, как внутри меня закипает ярость.

— Чего я хочу? — переспросила я, сжимая кулаки. — Я хочу выбраться отсюда! Я хочу нормальной жизни! Я хочу...

Но я не успела договорить. Александр взял меня за руку. Я замерла, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

— Хочешь, чтобы я помог тебе сбежать? — спросил он, его голос стал мягче. — Или ты предпочитаешь остаться здесь и продолжать играть в его игры?

Я посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, что скрывается за его маской. Но я не могла найти ответа. Я не знала, чему верить.

— Что ты хочешь от меня? — спросила я наконец, стараясь не выдать своих эмоций.

Он улыбнулся, и в этой улыбке что-то утешительное.

— Я хочу, чтобы ты поняла, что ты не одна, — сказал он. — И что у тебя есть выбор.

С этими словами он развернулся и ушёл, оставив меня стоять в саду, с камнем в руках и с тяжёлыми мыслями в голове.

Ричард вернулся к ужину. Его пальцы барабанили по столу, пока горничная наливала чай.

«Эмилия, — начал он, как всегда не глядя на меня, — ты сегодня нарушила два правила: покинула комнату и испачкала платье». Мать опустила глаза в низ.

«Но я дарю тебе шанс исправиться, — он достал из кармана ключ. — В восточном крыле есть комната. Там тихо. Надеюсь, это поможет твоему… творчеству». Ключ упал на скатерть с глухим стуком.

Комната оказалась без окон. Стены, обитые звукопоглощающими панелями, давили на виски. На столе — лампа с зелёным абажуром и стопка бумаги. Я села, прижав ладони к ушам, но тишина звенела, как комар в кромешной тьме. Только сейчас поняла — здесь нет ручек. Ни одной.

— И чем мне писать?

Ричард уходя произнес в дверном проёме. «Иногда отсутствие инструментов обостряет воображение, не так ли?» — спросил он, поворачивая ключ в замке.

Ночью стены начали дышать. Или это было моё воображение? Я скребла ногтями по панелям, оставляя белые полосы на чёрной ткани. Голос отца звучал в голове: «Пиши, сова. Миру нужны твои сказки». Но рук не было. Нет, были — они дрожали, выискивая хоть что-то острое. И тут я увидела ножницы… Буквы получались кривыми, но я выводила их снова и снова, пока не исцарапала все листы которые были в этой комнате.

«Правило третье: тишина — это не отсутствие звука. Это когда твой крик растворяется в вате, и даже эхо отказывается тебе отвечать».

Утром дверь открылась. На пороге стоял Александр с подносом. «Завтрак для узника, — бросил он, ставя тарелку на пол. — Отец приказал кормить тебя раз в день. Как щенка». Я не двинулась с места, следя, как он рассматривает расцарапанные бумажные листы. «Драматично, — протянул он, подбирая ножницы. — Но бесполезно. Здесь даже воздух принадлежит ему». Он собрался уходить, но я схватила его за запястье. Он дёрнулся, как будто его прошибло молнией. Странная реакция на прикосновение…

«Почему ты не сбежишь?» — выдохнула я, чувствуя, как под пальцами пульсирует вена. Он наклонился, его дыхание пахло кофе и мятой. «Потому что я уже мёртв, Эмилия. А мёртвым некуда бежать».

— Он что назвал меня по имени? в первый раз…

Дверь захлопнулась, оставив меня наедине с яичницей и запахом пороха и его одеколона. Я размазала желток по тарелке, рисуя спирали — символы бесконечности, которые отец чертил на полях своих стихов. Потом разбила тарелку об стену, собрав осколки в кулак. Кровь смешалась с желтком, капая на бумагу. Первая за день запись получилась алой: «Правило четвёртое: чтобы услышать себя, иногда нужно разбить все зеркала».

Ручка двери задергалась — сначала тихо, будто кто-то проверял, заперто ли, потом резко, с нажимом. Я вскочила, отшвырнув осколки подумав что пришел отчим.

На пороге — снова он. Александр. Глаза — как тлеющие угли, грудь тяжело вздымается. Он шагнул внутрь, захлопнув дверь ногой, и прежде чем я успела отпрянуть, схватил меня за руку. С такой силой, будто боялся, что я растворюсь, если ослабит хватку.

— Ты сошла с ума? — прошипел он, глядя на мою окровавленную ладонь. — Что ты творишь? Это не игра, Эмилия. Он убьёт тебя, если увидит это.

Я не отвела взгляд.

— А ты? Ты-то почему ещё жив? Мёртвым не бывает так больно.

Он дёрнулся, будто я ударила. На секунду — всего на миг — маска треснула. Я увидела страх. Истинный. Голый.

— Потому что я не один, — выдохнул он. — Я здесь не просто так. Я — часть его системы. Его тень. Его ошибка.

— Тогда почему ты вернулся?

— Потому что ты схватила меня за руку. — Он почти усмехнулся. — Никто не прикасался ко мне с тех пор, как я стал «мертвым». А ты… ты посмела. И знаешь, что хуже всего? Мне это понравилось.

Я не сдержала смешок — резкий, нервный.

— Ты пришёл сюда, чтобы опять насмехаться надо мной?

— Нет, — он приблизился, почти вплотную. — Я пришёл, чтобы сказать, что ненавижу это место. Ненавижу его правила. Ненавижу, как он пишет свои стихи о свободе, а сам держит тебя в клетке, как птицу, у которой уже нет крыльев. Но больше всего я ненавижу… что боюсь выйти отсюда сам.

— Тогда уйдём вместе.

— Ты не понимаешь. Он знает всё. Каждый шаг. Каждый вздох. Даже воздух здесь — его дыхание.

— А если мы перестанем дышать так, как он хочет?

Он замер. Потом вдруг — неожиданно — улыбнулся. С ухмылкой, как настоящий бунтарь.

— Вот за это я тебя и ненавижу, Эмилия. Ты не ломаешься. Ты разбиваешь тарелки. Пишешь кровью. И смотришь мне в глаза, как будто я ещё человек.

Он полез в карман, вытащил маленький старинный ключ — тусклый, с затейливым узором, будто из прошлого века. Вложил мне в руку, закрыв мои пальцы над ним.

— Если что… я его случайно выронил, — подмигнул, и в его глазах вспыхнула искра, которую я раньше не видела. — А теперь спрячь. Откроешь комнату – когда будешь готова в очередной раз противостоять ему.

Он развернулся, уже у двери обернулся:

— И да… я ненавижу тебя. Даже слишком. Поэтому не надумывай там себе нечего. Александр ушел, закрыв дверь на ключ.

- От куда у него дубликат?

На бумаге, среди желтка и крови, я добавила новую строку:

«Правило пятое: иногда спасение приходит в виде мужчины, который боится себя больше, чем отца».