Мой сводный братик и его военная тайна

Глава 3: Воронёнок

Пока все спали, я осторожно достала ключ, который дал мне Александр. Моё сердце билось быстро, но я старалась двигаться тихо. Я подошла к двери и вставила ключ в замок. Ключ повернулся с лёгким щелчком, и дверь медленно открылась.

Я вышла из комнаты и направилась к своей спальне. Добравшись до своей комнаты, я закрыла дверь и прислонилась к ней, пытаясь успокоиться.

В своей комнате я почувствовала себя в безопасности. Я легла на кровать и закрыла глаза, но сон долго не приходил. В моей голове крутились мысли о разговоре с Александром.

Я была готова к бунту. Решение пришло внезапно, но твёрдо. Чёрное платье — не траур, а вызов. Я представляла, как Ричард скривится, увидев меня в этом цвете, как его глаза вспыхнут гневом. Пусть видит, что я не сломлена. Пусть знает, что я готова сражаться за свои права, за свою свободу.

Утром я выбрала платье с особой тщательностью. Оно было простым, но элегантным, с длинными рукавами и высоким воротником. Я знала, что это платье будет говорить за меня лучше любых слов.

- Интересно что скажет Александр?

- Да, кому какая разница что скажет этот мерзавец, куда важней реакция Ричарда… Спорю сама с собой, докатилась…

Библиотека пахла пылью и ладаном — Ричард окуривал книги, будто боялся, что слова восстанут из переплётов. Утренний свет резал витражами по полу, превращая меня в шахматную фигуру — чёрная пешка на кроваво-красной доске. Я подошла к стеллажу с греческими трагедиями, пальцы скользнули по корешкам книг.

— Ты ошиблась этажом, — голос Александра прозвучал сзади, слишком близко

—Чёрное платье, чёрные волосы.

Он крутанул зажигалку, поднося огонь к сигарете.

— Прямо как воронёнок, которого я подобрал в Чечне. Только тот хоть клеваться умел. И да, призраки обитают на чердаке.

Я потянулась за томом Эсхила, будто не слышала.

— А ты ошибся веком. Рыцари-призраки обычно носят доспехи, а не дешёвый одеколон.

Он рассмеялся — коротко, хрипло. Облокотился о стеллаж, перекрывая мне путь.

— Чёрное тебя красит, — провёл пальцем по обрезу книги у моего плеча. — Но лучше сними. Отец ненавидит черную одежду на своих куклах.

— Это не цвет, чёрный – это отсутствие цвета.

Я резко развернулась, заставив его отступить.

— Это бунт.

— Значит всё-таки осмелилась, так быстро? — он поднял бровь, взгляд скользнул по моей шее, где пульсировала вена. — Ты выглядишь как вдова на собственных похоронах.

Я встала на цыпочки, доставая с верхней полки фолиант в коже с потёртым тиснением. Лабиринт. Именно то, что искала.

— Если я вдова, — прошептала, открывая книгу, — то кто мой покойник? Ты? Или он?

Страницы пахли плесенью. Между листами — засохшая ромашка. Отец всегда…

— Что ты ищешь, Эмилия? — Александр внезапно схватил моё запястье. На этот раз грубо. — Ты думаешь, здесь есть ответы? Эти книги — его ловушки. Каждая буква — петля.

Я дернула руку, но он не отпускал. Его пальцы жгли кожу.

— Может, я ищу способ превратить лабиринт в дорогу. — Я ткнула ногтем в гравюру, где Тесей стоял над поверженным Минотавром. — Ты же знаешь, чем кончаются мифы?

Он резко притянул меня к себе. Наши дыхания смешались — мятное и запах пороха.

— Они кончаются тем, что герой забывает сменить паруса. И хоронит отца. — Его губы дрогнули. — Не играй в эти игры. Ты не готова.

— А ты готов? — я упёрлась ладонью в его грудь, чувствуя бешеный стук сердца под рубашкой. — Или ты всё ещё боишься собственной тени?

Он отшатнулся, будто обжёгся. В глазах — та же ярость, что вчера, но теперь к ней добавилось что-то новое. Вызов.

Следующие дни Александр появлялся неожиданно: в столовой, когда я пыталась доесть холодный суп; в саду, где рвала сирень для вазы; даже у двери ванной, где его отражение в зеркале смеялось над моим испугом. Каждый раз — колкость, брошенная через плечо, как подачка нищему. «Ты когда-нибудь писала о чём-то реальном? Или только о замках из песка?» — спросил он однажды, забравшись с ногами на диван в гостиной. Его сапоги оставляли грязные следы на шёлковой обивке, но когда я попыталась протереть их краем юбки, он резко опустил ноги, чуть не задев моё лицо. «Не надо играть в служанку, куколка. Здесь все роли уже распределены».

В кармане его куртки, брошенной на стул, я нашла фотографию. Пожелтевший снимок: мальчик лет десяти в военной форме, сжимающий в руках игрушечный пистолет. На обороте надпись: «Алекс, 7 лет. Первая миссия». Не успела рассмотреть подробности, как тень упала на пол. «Нравится? — Александр выхватил фото, сунув его обратно. — Отец считал, что игры должны быть… поучительными». Он расстегнул манжет, показав бледный шрам вокруг запястья — тонкую линию, похожую на след от наручников. «Это тебе не сказки с хэппи-эндом», — добавил он, и в его глазах мелькнуло что-то, что заставило меня отступить к окну.

Насмешливо щурясь, достает сигарету, не предлагая.

— Ну что, Шерлок, уже все улики собрала? Или фото в ракурсах не хватает?

— О, классика: травматичное детство и дешевый брутализм. Ты хоть сам веришь в этот спектакль?

Алекс резко схватил меня за локоть, но тут же отпустил, будто обжегся

— Следующий шаг — спросишь про маму? Предупреждаю: ответ стоит бутылку виски. Или твою глупую шею.

— Не волнуйся, твои детские игры меня не цепляют. Хотя… «Первая миссия»? Это когда Ричард учил тебя, как плакать без звука?

— Осторожнее, принцесса. В моих сказках принцы гниют в подвалах. А принцессы… Он остановился, посмотрев на мои губы …

Молча развернулся и ушел.

Дверь захлопнулась, а я всё стояла, впиваясь ногтями в стул, пока дерево не начал скрипеть под давлением. В ушах гудело от адреналина. “Первая миссия”.

— Чёрт! Чёрт. Зачем я ляпнула про Ричарда? Сама же всё прекрасно знаю, знаю через что он прошел. Зачем я так с ним…

Я закрыла глаза, но перед веками сразу всплыл тот пожелтевший снимок: мальчик в военной форме, слишком большой форме для детских плеч, пальцы судорожно сжатые на игрушечном пистолете. Мой собственный голос звучал в голове ядовито и чуждо: “Как плакать без звука?” — будто не я это сказала, а кто-то другой, злой и напуганный.

Потрогала локоть, где осталось тепло его пальцев. Он же первым отпустил. Всегда первым. Как тогда в библиотеке, когда я оделась в черное платье, чтоб позлить Ричарда, что у его куколки есть характер. Но он даже не посмотрел в мою сторону, и на счет того что я была не заперта, он не сказал не слова. Просто игнорирует меня , а это хуже чем если бы он отчитал меня за то что я его ослушалась. Мог бы хотя бы поинтересоваться как я дверь открыла…

Тогда в библиотеке внезапно погас свет. Вспоминаю это, и покрываюсь мурашками. Его дыхание стало неровным, но когда я протянула руку — отшатнулся, будто моё прикосновение обожгло. “Темнота — лучший друг, учил отец. В ней видишь суть вещей”. Тогда я решила, что это очередная колкость. Теперь же…

На столе валялась смятая пачка Мальборо — он забыл её, как всегда забывает перчатки и сарказм. Прикусила губу, вдруг осознав параллель: мы оба оставляем за собой следы, как улики. Его — сигареты и шрамы, мои — язвительные вопросы, которыми ковыряюсь в чужих ранах, будто свои недостаточно болят.

“Ты хоть сам веришь в этот спектакль?” А во что верю я? В то, что колючки защитят от собственного желания приблизиться? Он прав — мы оба играем в игры, где правила писали не мы. Только его отец учил сжимать курок, а мой — отпускать. И теперь мы метим друг в друга словами, боясь признать, что мишени уже давно нарисованы у нас на спинах.

Пальцы сами потянулись к телефону. Набрала “Алекс, прости”, стерла. “Извини меня ”, стерла. “Я знаю Ричарда, и каким он был с тобой в детстве… …” — выругалась, швырнув гаджет на диван. Извинения застряли в горле колючим комом. Может, поэтому я и впиваюсь в его раны — чтобы не закричать о своих.

За окном завыл ветер, и я вдруг отчетливо представила, как он сейчас где-то бьёт кулаком в стену, стискивает зубы, чтобы не закричать. Два сапога пара — мастерски прячем боль за колкостями. Только вот его шрамы видны, а мои — нет. Пока нет.

“. А принцессы…”. Вздрогнула, поймав себя на том, что провожу языком по губам — там, где его взгляд задержался на секунду дольше, чем нужно. Может, поэтому он не договорил? Испугалась не его злости, а этого немого вопроса в глазах, того, как он резко отвернулся, будто поймал себя на чём-то запретном.

Надо будет купить виски. Или два. Потому что следующий разговор точно потребует крепких нервов. Или крепких объятий. Чёрт, а может, это одно и то же?