Ваш выбор, профессор

Октябрьский вечер водил по небу половой тряпкой, размазывая темноту над подсвеченными городским заревом облаками. В здании Академии государственной службы становилось всё тише. Занятия давно закончились. Уборщицы домывали пустынные аудитории и гулкие коридоры. Яркое рабочее освещение коридоров сменялось приглушённым свечением указателей эвакуационных выходов. Едва слышно работала вентиляция, освежая воздух в помещениях. Злата Юрченко, помощница профессора Романова, раздосадованно поглядывала на закрытую дверь кабинета своего начальника. «Что-то Николя совсем раздружился с чувством времени! Или ночевать здесь собрался?» Зайти в кабинет и поинтересоваться, какого лешего профессор Романов не собирается домой, Злата не могла. За прошедшие в тесном сотрудничестве пять последних лет, она убедилась, что её начальник относится к классу «не от мира сего», подвид «человек науки». Намёков он не понимал. А сказать прямо в лоб, что Злата не против того, чтобы профессор снова подвёз её до дома и помог донести до квартира тяжёлую сумку с продуктами, означало выдать себя. Все эти пять лет Злата была влюблена в начальника. Этого не видел разве что слепой. Профессор Романов слепым не был. Но в упор отказывался замечать и стройные ножки, обтянутые соблазнительно поблескивающими чулочками, и оттопыренную упругую попку под юбкой, слегка нарушающей установленные стандарты, и глубокую ложбинку между полных грудей, когда Злата наклонялась к профессору чуть более ниже, чем нужно. В профессора Романова каждый год поголовно влюблялось вся девичья составляющая студентов-первокурсников. Существовала легенда, что некоторые девицы специально выбирали для поступления те факультеты, где Романов читал историю. Помимо царственного имени, отчества и фамилии Николай Александрович Романов ещё и внешностью обладал благородной. Высокий, с прямой спиной (редкость для кабинетного гуманитария) и щегольскими усами и бородкой, профессор начал рано седеть. В свои тридцать семь Николай Александрович уже обзавёлся «присыпанными мукой» висками и в бородке его проглядывали седые пряди. Закрашивать седину, как поступали многие его молодящиеся коллеги, Романов считал лишним. Собственно, он и не задумывался об этом. О том, что нужно в очередной раз навестить парикмахера и брадобрея, ему напоминала матушка. А по поводу седых висков сына Елена Константиновна Романова вздыхала лишь тогда, когда принималась сокрушаться по поводу одиночества сына. - Пора тебе, Николенька, семьёй обзаводиться, - манерно держа сигарету в мундштуке в длинных узловатых пальцах, украшенных перстнями с тяжёлыми камнями, бархатным контральто вещала Елена Константиновна. В последнее время подобные вещания участились. И давали свои плоды. Вот только плоды эти Николая Александровича пугали. Напрасно окружающие считали его законченным «ботаном». Ничто человеческое Николаю Александровичу Романову не было чуждо. Просто не хотелось ему раздавать напрасные авансы. Не ощущал он явного притяжения ни к кому. И симпатии сильной не чувствовал. А без того и другого считал недопустимыми любые отношения. - Николаша обвенчан с историей, - любил повторять ныне покойный Александр Михайлович Романов, отец профессора и тоже профессор, только «обвенчанный» с философией. Но не настолько крепко, учитывая наличие жены Елены Константиновны и троих детей. Брат Николая Александровича — Павел — неожиданно для гуманитарно-творческого семейства выбрал профессию врача, а вот сестра Ксения пошла по стопам матери и закончила Академию художеств. У Павла и Ксении всё было «как у людей». Сорокапятилетний Павел Романов считался хирургом от бога. Семейство старшего брата оказалось медицинским оплотом: жена Ольга руководила офтальмологической клиникой, а сын Костя выбрал свой путь в психотерапии. - Учись-учись, - поглаживала внука по тёмным вихрам Елена Константиновна, - глядишь, поставишь дядюшке голову на место! - А ты уверена, маман, что от этого лучше станет? - иронично поглядывал на младшего брата Павел. Ксения в России появлялась редко. Бельгийская Королевская Академия художеств организовала как-то обмен преподавателями, Ксения Александровна Романова попала в ротацию в основном благодаря заслугам своей матери, но ухватилась за возможность «мир посмотреть, себя показать» и очень обрадовалась, получив сообщение о том, что попала в группу преподавателей, отправляющихся в Бельгию. А в Бельгии яркая и свободомыслящая россиянка неожиданно стала любимицей студентов, на одной из благотворительных выставок познакомилась с местным финансистом Ксавье Мертенсом и как-то незаметно сблизилась с ним настолько, что сперва согласилась на гражданский брак, а после и узаконить отношения решилась. Жена Ксавье погибла, катаясь на горных лыжах, он один воспитывал двоих детей — сына Жерара и дочь Полин. После того, как Ксении удалось завоевать доверие и дружбу детей Мертенса, они и решили заключить официальный брак. А потом уже появился у Жерара и Полин брат Николя, названный в честь русского дядюшки. И вот этого-то русского дядюшку и пилили со всех сторон: почему в тридцать семь лет он до сих пор один? Вот и сейчас сидел Николай Александрович над ежедневником, механически переворачивая страницу за страницей и уставившись в картину на противоположной стене. Идти домой не хотелось. Матушка за ужином снова начнёт приставать к нему с расспросами. А что Николай Романов мог ответить на это: что его тянет к собственному студенту? Помощница профессора, потеряв всяческую надежду дождаться выхода профессора, нервно сорвала с вешалки пальто, повязала шею шарфом и пристроила модный берет на уложенные в замысловатую причёску волосы. Злата даже не пыталась скрыть своё присутствие: громко хлопала дверцами шкафов, с силой задвигала ящики рабочего стола. Она надеялась подобными ритуалами выманить Николая Александровича из кабинета. Злата даже представить себе не могла, что добивается этим обратного: Романов даже дыхание затаил, из последних сил надеясь, что женщина, наконец, уйдёт. Избавит его от повторения вчерашнего. Он, по собственной глупости, предложил Злате подвезти её до дома и вынужден был всю дорогу задыхаться от волны её убойного парфюма и слушать бестолковое щебетанье. Нет, сегодня он не выйдет из кабинета раньше, чем услышит, как хлопнула дверь кабинета Златы и как простучали в коридоре каблучки златиных сапог! Если бы профессор Романов смог покинуть своё физическое тело и посмотреть на ситуацию из астрала, он, может быть, и посмеялся над ситуацией. Николай Александрович и Злата словно играли в игру «кто кого пересидит». Злата караулила его, как лиса у кроличьей норы. А он сидел, упираясь локтями в рабочий стол, пытаясь заякориться, не дать вырвать себя из привычного мира. А привычный мир норовил обрушиться, завалить его своими осколками. «Как же так вышло? Почему я, обласканный вниманием тысяч женских глаз, утонул в глазах этого несносного мальчишки?!» Тихо отстукивали мгновения часы на стене. Едва слышно гудела вентиляция. Изредка шуршал по оконному стеклу падающий лист — под окном росли величественные дубы и канадские клёны. Ответа не мог дать никто. Нужно было решать самому: нырять с головой в запретный роман или удержаться на краю, удержаться из последних сил! Николай Александрович позавидовал волкам. Если он завоет в тиши рабочего кабинета, его могут не понять. Из «человека не от мира сего» записать в мир сумасшедших и пожаловаться в вышестоящие инстанции. Наконец, дверь соседнего кабинета захлопнулась и каблучки Златы Юрченко отбили злобный ритм по паркетному полу коридора, удаляясь к выходу на центральную лестницу. На столе профессора Романова ожил телефон. «Можайский» - мигало на дисплее. Николай Александрович подержал телефон в руках, но так и не решился ответить на звонок. Он обхватил голову руками и всё же завыл. Тихонько. Так, чтобы слышали только часы на стене, деревенский пейзаж в золочённой раме и большой старинный глобус на приоконном столике.