Я что, влюбилась сама в себя?

Глава 2. Секс, наука и жидкий азот

Лекса стояла перед криокамерой, одетая только в лабораторный халат, который она явно считала аксессуаром, а не одеждой. Её пальцы скользили по металлической поверхности, оставляя следы на запотевшем стекле. Я пыталась не смотреть на её ноги, такие же, как у меня, но будто отполированные до глянца.

— Ты знаешь, что криогенные камеры изначально создавали для заморозки трупов? — спросила она, не оборачиваясь. — Но я думаю, мы найдём им более… живое применение.

Я сглотнула. Воздух в лаборатории был густым от запаха озона и её духов — чего-то острого, как перец, и сладкого, как расплавленный сахар. Гизмо сидел на столе, разрывая когтями упаковку тунца. Его крылья нервно подрагивали, будто он чувствовал, что сейчас произойдёт что-то, что заставит его цитировать Шопенгауэра.

— Это безумие, — прошептала я, но мои ноги уже двигались к ней, будто на автопилоте.

— Безумие? — Она повернулась, и её глаза блеснули. — Ты создала меня, чтобы я делала то, на что у тебя не хватает смелости. Так что заткнись и залезай.

Криокамера была рассчитана на одного, но Лекса, кажется, считала правила декорацией. Она втиснулась внутрь, прижавшись спиной к холодной стенке, и потянула меня за руку. Моя спина упёрлась в её грудь, а её дыхание обожгло шею.

— Температура опустится до минус ста пятидесяти, — сказала она, нажимая кнопку. — Но не волнуйся. Я прослежу, чтобы ты не превратилась в поп-зицл.

Дверь захлопнулась. Тьма сгустилась, и я почувствовала, как холод начинает пробираться сквозь халат. Лекса обвила меня руками, её пальцы скользнули под ткань.

— Зачем… — начала я, но её губы прижались к моей шее, перебивая вопрос.

— Научный эксперимент, — прошептала она. — Проверим, может ли тело кончить, когда все рецепторы парализованы холодом.

Её рука двинулась ниже, и я застонала, хотя разум кричал, что это безумие. Холод уже сковал ноги, но её прикосновения разливали тепло, противоречащее законам физики.

— Ты дрожишь, — усмехнулась она. — Это страх или возбуждение?

— Идиотка… — выдохнула я, но её пальцы нашли нужное место, и слова превратились в стон.

Гизмо постучал лапой по стеклу. Его морда, искажённая кривизной запотевшего окна, выглядела ещё более сардонической, чем обычно.

— «Человек — это мост, а не цель», — пробурчал он. — Но мосты тоже иногда рушатся.

Лекса засмеялась, и её смех смешался с гулом криокамеры. Холод уже достиг груди, сжимая лёгкие, но её движения становились быстрее. Я закрыла глаза, чувствуя, как реальность распадается на молекулы.

— Кончай, — приказала она, и её голос прозвучал как удар током.

Взрыв тепла прорвался сквозь холод. Я вскрикнула, вцепившись в её руку, а она прикусила моё ухо, словно метя территорию. Криокамера завизжала, сигнализируя о перегрузке, и дверь с шипением распахнулась. Мы вывалились на пол, обнимая друг друга, как два гладиатора после битвы.

Гизмо подошёл, обнюхал мою руку и фыркнул.

— «Воля к власти»? — сказал он, глядя на Лексу. — Больше похоже на волю к глупости.

Лекса откинула волосы и встала, будто только что выпила кофе, а не занималась безумным сексом в морозильнике.

— Твой анус теперь на семьдесят процентов ледышка, — сказала она, указывая на мою дрожащую фигуру. — Но зато остальные тридцать… о, они ещё покажут, на что способны.

Я попыталась подняться, но ноги не слушались. Лекса протянула руку, и я, стиснув зубы, взяла её.

— Зачем ты это сделала? — спросила я, всё ещё не в силах понять, почему согласилась на этот эксперимент.

Она наклонилась так близко, что наши носы почти соприкоснулись.

— Потому что ты хотела. Ты просто боишься себе в этом признаться.

Гизмо прыгнул на стол и начал вылизывать лапу, явно разочарованный отсутствием зрелищного провала.

— В следующий раз, — сказала Лекса, поправляя халат, — попробуем вакуумную камеру. Говорят, в невесомости кровь приливает к голове. И не только кровь.

Она вышла, оставив меня сидеть на холодном полу. Гизмо бросил на меня взгляд, полный кошачьего презрения.

— «То, что нас не убивает, делает нас сильнее», — процитировал он. — Но, судя по тебе, Ницше был оптимистом.

Я подтянула колени к груди, пытаясь согреться. Лаборатория казалась чуждой, будто Лекса переписала её ДНК вместе с моей. Где-то вдалеке завыла сирена, но я уже не могла понять — это реальность или просто эхо в моей голове.

Лекса вернулась через час, неся два стакана с дымящейся жидкостью.

— Пей, — приказала она, сунув один мне в руки. — Глинтвейн. С добавлением жидкого азота для бодрости.

Я сделала глоток. Напиток обжёг горло, но через секунду холод парализовал язык.

— Идеально, — сказала она, наблюдая, как я корчусь. — Теперь ты знаешь, каково это — быть мной.

Гизмо понюхал мой стакан и отпрянул, фыркая.

— «Безумие — это редкий дар», — пробормотал он. — Но, кажется, у тебя его в избытке.

Лекса опустилась рядом, её плечо коснулось моего.

— Завтра начнём новую серию экспериментов, — сказала она. — Ты ведь не против?

Я не ответила. Просто смотрела на своё отражение в стакане — размытое, искажённое, будто кто-то стёр границы между мной и ею.

Гизмо прыгнул мне на колени, требуя внимания. Его крылья мягко обняли мои бёдра, как будто пытаясь защитить от самой себя.

— «Иногда тишина — лучший ответ», — прошептал он, утыкаясь мордой в мою ладонь.

Но тишины не было. Только гул холодильников, смех Лексы и стук моего сердца, который звучал всё громче, будто предупреждая: это только начало