Мой Сексуальный Кошмар

Глава 2/1

День тянется как резина, липкая и серая. Я сижу на кухне нашей съёмной квартиры в Питере, передо мной гора грязных тарелок с засохшими остатками овсянки, в углу — переполненное мусорное ведро, от которого тянет кислятиной и чем-то тухлым. Максим и Богдан уснули в своей комнате, их игрушки — разноцветные машинки и плюшевый заяц с оторванным ухом — разбросаны по полу. Игорь храпит на диване в гостиной, уткнувшись лицом в подушку, его ноги в дырявых носках свисают с края. Телевизор бормочет что-то невнятное — очередной сериал про ментов, который он смотрит, чтобы "отдохнуть после тяжёлого дня". А я? Я смотрю на свои руки — сухие, с потрескавшейся кожей от бесконечной стирки и мытья посуды, ногти обломаны, лак давно облупился. Мне 28, а я будто старая развалина, которую никто не заметит, даже если она свалится замертво. Ни стакана воды не подадут, ни слова доброго не скажут. Просто выжмут до конца и выбросят, как старую тряпку.

Телефон на столе вдруг оживает, вибрируя так, что чуть не соскальзывает на пол, задевая липкое пятно от вчерашнего чая. Звонит Катя. Я хватаю трубку, пока Игорь не проснулся от шума и не начал ворчать. Сердце колотится — не от страха, а от предвкушения.

— Алис, привет! — её голос звенит, как колокольчик, полный жизни, будто она только что вернулась с вечеринки. — Приезжай ко мне в Москву на день рождения! Хватит киснуть в своём Питере, ты же скоро в пятидесятилетнюю старушку превратишься, сгорбишься и будешь шаркать тапками по квартире!

Я открываю рот, чтобы возразить, придумать отговорку — дети, муж, работа, денег нет, — но в голове вспыхивает: "Да пошло оно всё к чертям!" Москва — другой город, почти пять часов пути, билет стоит половины моей зарплаты за уроки. У меня ни сил, ни времени толком, но Катина энергия заразительна, она как луч света в моей серой дыре. Я представляю её квартиру с видом на крыши, её звонкий смех, её свободу — и понимаю: мне это нужно. Хоть на неделю вырваться из этого болота, вдохнуть полной грудью, иначе я просто перестану дышать, растворюсь в этой рутине, как сахар в остывшем чае.

— Буду, — выдавливаю я, и голос дрожит от смеси страха, облегчения и какого-то дикого азарта.

— Вот это мой Алиска! — кричит она так, что я отодвигаю телефон от уха. — Жду, не подведи! Бери билет на ближайший автобус, я всё организую!

Я кладу трубку и смотрю на кухню — на облупившуюся краску на стенах, на старый чайник с треснувшей ручкой, на пятно от пролитого супа, которое я так и не оттёрла. Решение принято. Плюнула на всё — мысленно, конечно, но с таким удовольствием, будто плюнула в лицо всем своим проблемам. Встаю, стул скрипит подо мной, и иду собирать сумку, пока решимость не испарилась.

Дома начинается буря, как только Игорь замечает рюкзак в моих руках. Я стою в коридоре, закидываю в него серый свитер, потёртые джинсы, косметичку с потёртым замком, а он маячит в дверях, скрестив руки на груди. Его лицо красное, глаза злые, как у быка перед боем, вены на шее пульсируют. От него пахнет пивом и потом — вчера опять "отдыхал" с банкой перед телевизором.

— Ты куда это собралась? — голос низкий, с угрозой, как рычание собаки, которой наступили на лапу. — От чего тебе отдыхать вообще? Ты и так на дому работаешь, уроки ведёшь, сидишь в четырёх стенах. От нас, что ли, отдыхать решила? Тебе не кажется, что твоё место тут, с детьми и мужем?

Его слова — как иголки под кожу, колючие и ядовитые. Он всегда так: любое моё желание — это предательство, измена, плевок в его гордость. Ревнивый до одури, хотя посмотришь на меня — сальцо на боках, круги под глазами цвета старого асфальта, волосы вечно в хвосте, потому что нет времени на укладку. Кому я такая нужна, чтобы ревновать? Но ему плевать, он видит во мне угрозу, даже если я просто хочу вдохнуть воздуха, а не задыхаться в этом доме, где каждый угол пропах его ленью и моим отчаянием.

— Игорь, послушай, — я выпрямляюсь, сжимаю кулаки, чтобы не дрожали руки, и смотрю ему в глаза. — Мне 28, а я себя старухой чувствую. Еду к подруге на день рождения, и вернусь через неделю. В чём проблема? Мне нельзя один раз за пять лет встретиться с человеком?

Он открывает рот, чтобы перебить, но я уже не могу остановиться. Голос срывается на крик, внутри всё кипит, как чайник на плите:

— Я устала! От твоего нытья, от этого дома, от твоих вечных "нет"! Мне нужна передышка. Без детей, без тебя, в тишине. Хоть раз в жизни пожить для себя, а не для всех вокруг! Я задыхаюсь тут, понимаешь?

— Да ты… — он шагает ко мне, сжимает кулаки, но я отмахиваюсь, как от назойливой мухи:

— Еду. И всё. Заслужила за пять лет. Я никуда не хожу, себя запустила, превратилась в загнанную клячу, которой только ложись да помирай. А я хочу дышать! Хочу, чтобы ты перестал устраивать истерики каждый раз, когда мне что-то нужно! Я не твоя собственность, Игорь!

Он смотрит на меня секунду, его щёки дрожат от злости, потом фыркает, как кот, которому наступили на хвост, и разворачивается. Уходит в гостиную, хлопнув дверью так, что стёкла в серванте звенят, а с полки падает старая кружка — та, с надписью "Лучшему папе", которую Максим подарил ему на Новый год. Она разбивается вдребезги, и я думаю: "Вот и всё, что от нас осталось." Ну и ладно. Меньше мозги будет капать.

Дети — другое дело. Я захожу в их комнату, свет от ночника льётся мягким жёлтым пятном на стены, расписанные фломастерами — их "шедевры". Максим просыпается, трёт глаза кулачками, смотрит на меня сонно:

— Мам, ты куда?

— К тёте Кате, зайчик, — я сажусь на край его кровати, глажу мягкие волосы, пахнущие яблочным шампунем. — На недельку. Папа с вами побудет, а я скоро вернусь.

Он кивает, обнимает меня за шею, его маленькие ручки тёплые, и я чувствую, как сердце сжимается, как будто кто-то сдавил его в кулаке. Богдан тоже просыпается, тянется ко мне, тыкается носом в колено, бормочет что-то невнятное. Я целую его в макушку, вдыхаю этот детский запах — молоко, печенье, чистота. Буду скучать по моим улыбчивым зайчикам до боли в груди, но маме нужен отдых. Они переживут недельку с Игорем, а если он не справится, бабушка заглянет или заберёт их к себе — она давно просила внуков в гости. Я шепчу, пряча слёзы:

— Люблю вас, мои хорошие. Ведите себя хорошо, ладно?

Максим кивает, Богдан сонно улыбается, и я ухожу, пока не разревелась прямо там.