Максим кивает, Богдан сонно улыбается, и я ухожу, пока не разревелась прямо там.
Автовокзал пахнет бензином, мокрым асфальтом и дешёвыми хот-догами из ларька неподалёку. Я стою у автобуса, рюкзак тяжёлый, будто набит камнями, плечо ноет, а в груди — ком из грусти и облегчения. Прощаться тяжело. Максим машет мне в окно нашей квартиры, Богдан прижимается к стеклу, его ладошка оставляет маленький отпечаток. Я машу в ответ, пока слёзы не застилают глаза, и шепчу: "Скоро вернусь, мои мальчики." Автобус трогается, колёса шуршат по лужам, двигатель рычит, и Питер остаётся позади — серый, холодный, давящий, как бетонная плита. Я откидываюсь на сиденье, оно скрипит подо мной, обивка липкая от чьих-то рук. Смотрю в мутное окно — дождь стекает по стеклу, размывая огни фонарей в длинные полосы.
Достаю телефон, вставляю наушники — играет что-то лёгкое, с гитарами и мягким вокалом, чтобы заглушить мысли. За окном мелькают деревья, заправки, серые панельки с облупившейся краской. Я думаю об Игоре. Он никогда меня не поддерживал. Ни в чём. Когда я хотела взять лишний урок, чтобы подкопить на новую куртку, он ворчал: "Зачем тебе это? Сиди дома." Когда я мечтала о курсах английского, он фыркал: "Кому ты там нужна со своим языком?" Принимаю это за любовь? Или просто жалею его, потому что он без меня пропадёт — не сможет даже суп разогреть, не говоря о том, чтобы детей собрать в садик? Хочется взмахнуть волшебной палочкой, чтобы всё стало на свои места — в голове, в сердце, в жизни. А ещё лучше — отмотать время назад, но с моим опытом. Не выходить за него, не тонуть в этом болоте, не терять себя по кусочкам.
Слёзы текут сами, горячие, жгучие, я вытираю их рукавом толстовки, оставляя мокрые пятна. Хватит реветь. Меня ждёт Катя, Москва, другая жизнь — хотя бы на неделю. Я представляю её квартиру — светлую, просторную, с огромными окнами и видом на шпили, её звонкий смех, её беззаботность, её свободу. В груди теплеет, как будто кто-то зажёг там маленькую свечку. Будет круто. Я уверена. Телефон вибрирует — сообщение от Игоря: "Докажи, что доехала." Я фыркаю и не отвечаю. Пусть помучается.
Москва встречает меня шумом, утренним светом и запахом кофе из привокзальной забегаловки. Пять часов в автобусе — спина затекла, ноги гудят, глаза слипаются, но я жива. Пока ехала, созванивалась с детьми. Максим бодро рассказывал, как папа сжёг яичницу и ругался на плиту, Богдан кричал в трубку: "Мам, вернись, я соскучился!" Я смеялась, успокаивала их: "Скоро приеду, потерпите немножко," — но внутри щемило так, что хотелось выскочить на ближайшей остановке и бежать обратно. Они в порядке, даже не сильно расстроились — и это хорошо. Игорь справится. Или нет. Мне уже всё равно.
Выхожу из автобуса, холодный ветер бьёт в лицо, я вдыхаю этот московский воздух — резкий, с примесью выхлопов и какого-то терпкого аромата, может, от цветущих где-то каштанов. И тут на меня налетает Катя — как вихрь, как солнечный зайчик, с растрёпанными светлыми волосами и сияющими голубыми глазами.
— Алиса, наконец-то! — она бросается мне на шею, чуть не сбивая с ног, её тонкие руки обхватывают меня так крепко, что я чувствую запах её духов — что-то сладкое, с ванилью и жасмином. — Почему так долго? Я тут извелась вся, думала, ты передумала!
Её улыбка — шире некуда, она светится, как лампочка, и я невольно улыбаюсь в ответ, хотя ноги подкашиваются от усталости.
— Привет! Это к водителю вопросы, он полчаса на заправке торчал, бутерброды жрал, — смеюсь я, обнимая её в ответ. Её тепло прогоняет холод из костей.
— Ну и ладно, главное, ты тут! — она хватает мой рюкзак, тянет к такси, чуть не роняя его на асфальт. — Поехали, у меня дома чайник уже остыл от ожидания, и пироги ждут!
Мы садимся в машину, и я глазею на её мир. Москва — не Питер. Тут всё быстрее, ярче, громче. Улицы гудят, машины сигналят, высотки сверкают стёклами, отражая утреннее солнце. Катя болтает без умолку: про клуб, про погоду, про нового бармена с татуировками в виде драконов, который разлил коктейль на важного клиента и чуть не уволился от стыда. Я киваю, а сама думаю: как же она свободна. Её жизнь — как картинка из журнала, глянцевая и яркая, а моя — как старый чёрно-белый фильм, где героиня вечно страдает. Такси останавливается у высотки с зеркальными окнами, мы поднимаемся на последний этаж в лифте, который пахнет чищеной кожей и металлом. Дверь открывается, и я ахаю. Квартира — мечта: просторная гостиная с панорамными окнами, вид на крыши и шпили, кухня с мраморной столешницей и кофемашиной, которая стоит больше, чем вся моя мебель. Пять комнат, две ванные, мягкие кремовые ковры под ногами, полки с книгами и статуэтками из стекла. Всё дорогое, стильное, с душой — не то что моя съёмная конура с обоями в пятнах от сырости и скрипящим полом, где каждый шаг отзывается стоном.
— Бросай сумку куда хочешь, — машет Катя рукой, скидывая свои кеды. — Идём пить чай!
Я кидаю рюкзак в угол гостиной, он падает на плюшевый плед, и мы идём на кухню. Она достаёт фарфоровые чашки с золотой каймой — такие тонкие, что свет просвечивает сквозь них, — заваривает травяной сбор. Пахнет мятой, ромашкой и чем-то цветочным, чуть горьковатым. Я вдыхаю аромат, и напряжение потихоньку отпускает, как будто кто-то ослабил тугой узел в груди.
Катя оглядывает меня с ног до головы, щурится, как кошка, которая заметила добычу:
— Ну, рассказывай, как дела? Смотрю, ты себя подзапустила — бока округлились, под глазами тени. Сегодня едем в мой клуб — тренажёрка, спа, массаж, бассейн. Всё будет по высшему разряду, приведём тебя в порядок!
Я краснею, трогаю свои бока под толстовкой. Да, поправилась, хотя талия всё ещё есть, изгиб чёткий, но рядом с Катиными подтянутыми формами я — как пельмень рядом с моделью с обложки.
— Может, не надо? — пробую я слабым голосом, хотя знаю — бесполезно. У Кати свой спортклуб, спа и салон красоты. Она там королева, а я даже не придворная дама.
— Что ты сказала? — она прищуривается, делая грозное лицо, но глаза смеются, искры в них так и пляшут.
— Ой, ладно, молчу, — сдаюсь я, поднимая руки с воображаемым белым флагом, и мы хихикаем.
— Вот и правильно. Ты сюда отдыхать приехала, а день рождения — это я так, повод выдумала, чтобы вытащить тебя из твоей норы. Никаких возражений!
— Есть, капитан! — я отдаю честь, прикладывая руку к голове, и мы хохочем, как школьницы, пока чайник не начинает посвистывать.