Люди и оружие

Часть первая. Покушение на основы, глава 1 (часть 1)

Сакамото Ко, второй сын Сакамото Хэйнати, родился на рассвете двадцать первого дня десятого месяца, месяца без богов 1850 года, и это было тяжкое предзнаменование и для него самого и для его семьи тоже. Потому, что это был несчастливый день, день, когда все её благополучие закатилось уже навсегда. Особенно надеяться им не на что было и раньше. Сакамото вели свой род от незнатного самурая из Тоса и в город Коти переселились из деревни. Когда же войска Тоётоми проиграли битву при Сэкигахара, то их судьба была и вовсе предрешена. Поместье его сюзерена Тосокабэ принц Иэясу Токугава пожаловал Яманоути Кадзутоё, а тот не был великодушен к побежденным врагам, и начал притеснять всех, кто был при Сэкигахара на стороне Тоётоми и, в том числе, и семью Сакамото. Сторонников Яманоути стали тогда же называть дзёси, или высшие самураи, а всех прочие удостоились презрительной клички госи, или «сельские воины». Надменные потомки Яманоути все это 250 лет жестоко унижали и притесняли госи и эти гонения отражались даже в законах, предписывающих носить им особую обувь – деревянные сандалии-гэта были им запрещены. Такое отношение не могло не породить в них бунтарский дух и желание отомстить. Вот только как это было сделать, если вся власть в Японии теперь принадлежала сёгунату Токугава?!

Отец Ко был не только сведущ в боевых искусствах – но и писал стихи и владел искусством каллиграфии. А вот мать его умерла, когда ему было три года. Поэтому он очень привязался к своей сестре, которая, будучи всего на три года его старше, не хуже мужчин стреляла из лука, скакала верхом и фехтовала не только нагинатой – чему обучали, в общем-то, многих девушек из самурайских семей, но и большим мечом, а это уже было по силам немногим!

Постепенно семья Ко настолько обеднела, что для того, чтобы свести концы с концами отец был вынужден заняться ремеслом и делать веера на продажу. Но когда ему исполнилось десять лет, он все-таки нашел деньги, чтобы отправить сына учиться в одну из лучших школ фехтования в Эдо, причем как раз в ту, о которой говорили, что в ней учат стилю Миямото Мусаси, так как был страстным его поклонником.

В тринадцать лет, в августе 1863 года, его наконец-то пригласил погостить к себе его дядя по матери, который не был самураем, а занимался ростовщичеством и со временем разбогател. Жил он в Кагосиме – столице хана Сацума, и дом его был полной противоположностью дому его отца. И чего он там только не наслушался, в том числе и о своем отце, чего слушать ему совсем не полагалось! И что отец его неудачник, потому, что не может заработать себе на приличную жизнь, и что теперь уже новые времена и что тот, у кого в голове есть мозги, а не рисовая солома, может легко преуспеть. «Время гордиться двумя мечами прошло и больше уже никогда не вернется, – говорил его дядя и вся душа Ко выступала против этого, потому что дядя при этом, конечно же, подразумевал его отца. – Поэтому мудрость в том, чтобы учиться, но не тому, как размахивать мечом, а языку иностранцев, у которых, как ты сам видишь, есть все, чего сегодня нет у нас!»

Перечить Ко ему не перечил – для этого он был слишком хорошо воспитан, однако в душе он не мог с этим согласиться, как не мог забыть отца и сестру, которые как раз именно этим-то постоянно и занимались. Гуляя по городу, он стал свидетелем того, как борец сумо, над которым начали насмехаться моряки-гайдзины, покидал их всех в грязь, и громко смеялся вместе со всеми, кто оказался свидетелем их посрамления. Однако вскоре, ему стало совсем не до смеха, когда военные корабли англичан принялись обстреливать город, чтобы отомстить за своего убитого торговца.

В тот день Ко как обычно гулял по улицам Кагосимы. В конце выходившей к заливу улицы были видны стоявшие на рейде трехмачтовые черные корабли иностранцев и вдруг на них одна за другой начали мелькать огненные вспышки выстрелов, а от бортов отделились клубы дыма и поплыли над водой. Затем оглушительный грохот ударил его по ушам и Ко это настолько поразило, что так и остался стоять посреди улицы, в то время как находившиеся вокруг него люди с криками побежали кто куда. Потом он услышал нарастающий свист и тут же оглушительный удар грома на соседней улице, взметнувший в небо столб дыма и огня. Только лишь после этого Ко куда-то побежал, а бомбы с кораблей на город все падали и падали. Они разрушали дома и вызывали пожары. Огонь прекратился лишь только тогда, когда береговые бастионы в свою очередь начали стрелять по кораблям и те в свою очередь начали стрелять по бастионам. Но что это было за сражение? Под шквальным огнем корабельных пушек они умолкали один за другим, после чего на берег был высажен десант из солдат одетых в красные мундиры и они начали расстреливать их защитников из своих скорострельных ружей, тех, кто сдавался, забирали в плен.

В себя Ко пришел тогда только лишь на окраине города, а вернувшись к дому дяди не нашел ни дяди, ни дома. Дымящаяся воронка – вот и все, что там было и больше ничего! В сердце Ко вспыхнула жгучая ненависть к иностранцам, однако у него хватило ума чтобы сообразить, что в свои тринадцать лет он вряд ли сумеет это сделать и что ему следует набраться терпения и следовать мудрой заповеди: «То, что сгибается, может и распрямиться!»

Вот только денег, чтобы вернуться домой у него не было, и чтобы хотя бы как-то заработать себе на жизнь, он устроился на фабрику Сайго Такамори расписывать иероглифами фарфоровые изделия для тех же иностранцев. Оказалось, что искусство каллиграфии, которому учил его отец, приносит ему куда больше пользы, чем все его умение в катана-до, а ведь там, в школе Эдо, его хвалили и прочили блестящую будущность лет так через пять-десять. Но жить и есть требовалось не тогда, а сейчас и Ко, вспоминая отца, терпеливо расписывал полупрозрачные фарфоровые чашки, которые после этого упаковывали в тончайшую рисовую бумагу, укладывали в деревянные ящики и, пересыпав соломой, отправляли в порт Нагасаки, откуда корабли ненавистных гайдзинов увозили их за море. А потом он уже и сам понял, что в жизни его страны многое изменилось, отправился в Кобэ и записался в морскую школу Кацу Кайсю, готовившую детей самураев в службе во флоте и, в первую очередь, на военных кораблях. Там он начал изучать английский язык, и был настолько прилежен, что практически всего лишь за один год научился на нем хотя бы как-то объясняться.

Однако правительство закрыло эту школу, опасаясь того, что она может стать рассадником антиправительственных настроений и Ко снова оказался не только не у дел, но и без денег. Тогда он поступил на работу к американскому торговцу оружием в качестве переводчика и вместе с ним объехал многие города Японии по торговым делам. Причем судьба его решилась самым странным образом: он шел по улице и от нечего делать глазел по сторонам. Вот тут-то он и увидел лавку этого американца, который предлагал желающим пострелять из его револьвера, но, не зная ни слова по-японски, только смешил людей. Ко решил воспользоваться случаем и продемонстрировать гайдзину свое знание его языка. И вышло у него это настолько хорошо, что тот тут же предложил ему работать у себя переводчиком, а заодно ещё и помогать торговать. Может быть Ко и не согласился бы работать на гайдзина, но… ему очень понравились револьверы, которые так близко он увидел впервые. А уж когда американец позволил Ко выстрелить из одного из них в мишень, только большим усилием воли ему удалось сохранить своё лицо бесстрастным, а самое главное – положить потом револьвер обратно на прилавок.

Удивительно, но ему он почему-то ну просто очень пришелся по руке, хотя раньше он и считал, что ничего приятнее оплетенной шнуром и обтянутой кожей ската рукоятки самурайского меча просто ничего не может быть. Вот так он и оказался в работниках у мистера Дженкинса, и именно в этом качестве с ним и случилось то поистине ужасное несчастье, которое изменило всю его судьбу.

Поскольку американец платил ему довольно большое жалование, Ко было, что посылать своему отцу и сестре. А тут он как раз получил из дома письмо, что сестра его наконец-то выходит замуж и ей нужны деньги на приданое, и если он сможет прислать побольше, то это будет очень хорошо. Ко сразу же выслал отцу все свои накопления и пошел выполнять поручение мистера Дженкинса – подыскать ему новое хорошее помещение для конторы, потому что дела у него шли хорошо, и старое помещение его уже не удовлетворяло. Помещение он подыскал довольно быстро, сводил туда Дженкинса, после чего тот выдал ему на него задаток. И вот то ли Ко устал, то ли думал о предстоящей свадьбы сестры, только он забыл о том, что он в Нагасаки и деньги эти у него тут же украли, причем украли так ловко, что он даже и не заметил, где и когда это случилось. Так он Дженкинсу и сказал. Но тот, раздраженный потерей 90 долларов – суммы по тому времени очень значительной, страшно рассердился и заявил, что это он сам, Ко, украл эти деньги, чтобы послать их сестре на свадьбу, а сам сваливает на воров, как будто бы кто-нибудь ему поверит.

– Я самурай! – закричал Ко, однако его схватили и отвели в полицию. Там он все объяснил и даже показал расписку почтовой конторы, принявшей у него деньги до кражи, однако начальник полиции, пожилой самурай, сказал так: – Расписка, что ты мне показал, говорит лишь о том, что ты отправил эти деньги своему отцу. Но кто может сказать, что ты не отправил украденные деньги через другую контору или даже не передал их знакомому тебе человеку, чтобы послать их потом? Согласись, что такое вполне может быть, не так ли?

Ко повесил голову, потому, что не знал, что сказать.

– Самое простое, что ты сможешь сделать, это написать отцу, чтобы он вернул тебе эти деньги и тогда ты вернешь пропавшие деньги Дженкинсу.

– Но тогда моя сестра не сможет выйти замуж! – воскликнул Ко и весь похолодел от ужаса. – Для нашей семьи это такой шанс…

– Вот видишь, – сказал начальник полиции, – ты сам это сказал. Значит, у тебя была серьезная причина украсить эти деньги, и ведь ты же и сам не отрицаешь, что они пропали, когда были именно у тебя?!

– Да, это так, – воскликнул Ко. – Но я самурай и моя честь не позволяет мне лгать!

– В таком случае, – внимательно посмотрев на Ко, сказал полицейский, – ты можешь и не писать отцу, а… исполнить свой долг перед ним и перед законом, как это и подобает самураю. Понимаешь, лично я верю в то, что ты говоришь, потому что слово самурая одно. Но в данном случае в дело замешан иностранец, а у них свои представления о чести и с этим уже ничего не поделаешь.

– То есть мне остается только одно – сделать сэппуку?

– Ты знаешь, что говорит «Хагакурэ» – «Сокрытое под листьями»: «Ты можешь потерять свою жизнь, но честь никогда». И сейчас для тебя это единственный выход, пусть даже ты и очень молод. Или ты хочешь коротать свои годы в тюрьме?

– Хорошо! Но где и когда мне сделать это? Ведь вы же меня арестовали, и я не могу пойти, куда я захочу?

– Я пошлю людей проводить тебя, куда ты этого сам пожелаешь, и один их них станет твоим кайсяку – помощником. Если у тебя нет кинжала кусунгобу, то я тебе дам.

– Мечи у меня есть, – сказал Ко, – а вот умереть я бы хотел на берегу моря, у самой воды.

– Что ж, тебя туда проводят, а я тем временем я все объясню твоему гайдзину-американцу. Бакуфу сейчас строго спрашивает с каждого, кто обижает иностранцев, так что будет лучше, если я сделаю это сам.

Ко оставалось только одно – поблагодарить начальника за его великодушие и послать за своими мечами. «Уж если, как рассказывал мне отец, даже семилетний мальчик сумел сделать себе сэппуку, то мне было бы стыдно не справиться!» – подумал он и спокойно направился к морю в окружении конвоя из десятка полицейских. Между тем известие о том, зачем он туда идет, успело распространиться, так что на берегу его встретила уже целая толпа, среди которой было и несколько иностранцев, решившихся собственными глазами посмотреть на сэппуку.

Ко приготовился встать на колени и тогда один из полицейских предложил ему соломенную циновку, между тем как другой уже встал у него за спиной с обнаженным мечом в руках.

– Будешь писать? – грубо сказал один из полицейских, и протянул ему тушь и бумагу, когда он кивнул ему головой. – Только не тяни уж больно-то, а то у нас и без тебя много дел.

Впрочем, Ко успел все обдумать заранее и потому сделал все очень быстро. Он попросил тушь, камень и бумагу, потер кусочек туши о камень и каллиграфическим почерком, как и подобает настоящему самураю, написал следующие стихи:

В жизни все фальшиво,

Есть лишь одна истина,

И эта истина – смерть.

Потом он обнажил живот, взял кинжал за рукоять обеими руками и приготовился уйти в Пустоту…