Все возвращается

3

   Сегодня Пауль Кишке был раздражен. Да что там раздражен - он буквально кипел, словно перегретый паровозный котел. Все в нем бурлило, клокотало и то, что попадалось на пути, обязательно получало свою толику гнева. Будь то домашний пес по кличке Шнапс. Или просто фикус, стоявший и никого не трогавший в крохотной гостиной. А ведь с самого утра, абсолютно ничего не предвещало подобного. Даже близко и ... на тебе - телефонный звонок! И предложение, больше похожее на приказ - незамедлительно явиться на заседание комиссии по здравоохранению, при местной мэрии.

Он явился. А как же иначе. Явился и получил сполна! От этих идиотов с постными лицами. Возомнивших, что только они, в единственном числе, являют собой несомненное право и мнение, что и как делать другим. И опять - о, Боже - в который уже раз, грозили лишить лицензии на частную практику навсегда. А между прочим он, Пауль Кишке, тоже дипломированный хирург. Причем, далеко не из последних!

Еще раз, попытавшись пнуть увертливого Шнапса, Пауль повалился на кресло у крохотного камина. От злости, но больше от одиночества и бессилия, завыл. Как назло и Ангель, всегда понимающая его Ангель, где-то задерживалась. Пес Шнапс, диковинная помесь пекинеса с той-терьером, не помня обиды, тут же пристроился у ног хозяина. И, как бы показывая, что полностью солидарен с ним, тоже, тонко, с надрывом, заголосил. За что, наивное существо, получил приличную затрещину. Моментально замолк, огрызнулся и, поджав хвост, убежал прочь.

- Где же ты, Ангель? - не в силах больше себя сдерживать, загремел Кишке. - Черт бы ее побрал, эту шлюху!

На подобное, Пауль отваживался очень редко. Практически никогда. Но, вот уже около четырех часов он не находил себе места. Маялся. Даже выл. Чтобы выплеснуть из себя негатив, буянил. А пожаловаться на свою беду, по-прежнему, было некому. Словно из него выпустили воздух, доктор безвольной куклой распластался в кресле. Как уже упоминалось, ему было сорок пять. На эти годы он и выглядел. Был сухощав. Даже, можно сказать, спортивен. Но из тех спортсменов, что бегают трусцой, или машут бейсбольными клюшками ради забавы. Его сегодняшняя сверхэмоциональность, если по большому счету, являлась скорее исключением, чем правилам. Или чертой его характера. В обычной жизни, Кишке отличался завидным спокойствием и рассудительностью. Что, иной раз, сильно раздражало его сожительницу. Внешне он являл типаж истинного германца. Можно сказать хрестоматийного. Волевое лицо. Чуть с горбинкой, хрящеватый нос. И ... нет, от огненно-рыжей шевелюры, теперь остались лишь одни воспоминания. Но блестящая лысина, в венчике жалких остатков былой роскоши, все равно не портила его. Наоборот, подстать годам и профессии, придавала облику заумности и эдакого солидного благородства. Что, в принципе, и было одной из составляющих его характера. Который, впрочем, был сложным и далеко неоднозначным.

В последние годы Пауль стал носить очки. Дорогие, в тонкой золотой оправе. По этой причине, и вовсе стал походить на профессора. Но главной деталью в его облике, в общем-то ничем особым не примечательном, были все же руки. Мощные, жилистые, заросшие густой рыжей порослью. Под которой, сквозь красноватую, в веснушках, кожу, просвечивались ... Да нет, не просвечивались - контурно выпирали тугие жгуты полных вен. И пальцы. Длинные и нервные, как у пианиста виртуоза.

Они, эти руки хирурга, просто не могли не бросаться в глаза. Вызывая законный трепет и уважение. Особенно, если принять во внимание, далеко не богатырское телосложение их хозяина. А он и впрямь, не только в сугубо физиологическом смысле, был их хозяином. Но и в куда более возвышенном, профессиональном. Эти руки, в тандеме с мозгом Кишке, могли буквально творить чудеса. Могли, но сегодня в мэрии, эти бездушные чинуши, опять ударили по ним. "Закон, есть закон и, никаких чудес!" Ударили больно. По рукам, это конечно, образно. Но по самолюбию хирурга, пришлось, что ни на есть, в самом натуральном виде.

Доктор вновь взвыл. Посмотрел на часы - Анжела не спешила. Стиснув зубы до скрипа, он вновь пришел в ярость. И тут его взгляд упал на столик на колесиках. Что стоял неподалеку и чудом оказался не опрокинутым им. на его нижней полочке был выстроен приличный ряд самых разных бутылок. Решение, как бороться с одиночеством, пришло моментально. Более того, оно показалось педантичному немцу, куда рациональным, нежели в ожидании любовницы, калечить собственные же вещи.

Бутылку "Вермута", взятую им сперва, он отринул после недолгого раздумья. Она была не полной, но главное, по градусу содержимого, вряд ли подходила к ситуации. Потому, в конечном итоге, выбор пал на "Столичную". Первая порция, налитая, как и принято в этих местах, на самое донышко, прошла колом. Пауль поморщился и, памятуя уроки сожительницы, отважно наполнил стопку до краев. Выпил. Поморщился. Восторга, естественно, не выказал. Но зелье исправно принялось выполнять возложенную на нее задачу. В организме, вслед за огнем, что пробежал по жилам, стала появляться легкость. После чего, третья и четвертая стопки, так же не замедлили отправиться в желудок. Уже по накатанной колее. И, процесс пошел. Счет выпитому, скоро потерял принципиальное значение. Зато в собственных глазах, затуманенных алкоголем, наконец-то возникло, так желаемое Паулем. Он, хирург Кишке, стал расти, превращаясь в эдакого всемогущего Атланта. А его враги, эти крючкотворы из комиссии, неуклонно превращались в уродливых карликов.

- Сукьи, блядьи. Мат ваша чрес карамысль, - не без удовольствия проорал хирург в пустоту коттеджика.

Что ж, этот крик души, стал не только вполне логичным дополнением к русской водке. Но и более чем красноречиво засвидетельствовал факт, что все эти родные, но бесполые по сути "Тауфель" и " Доннер веттер", просто не годились для того, чтобы выразить истинное состояние раненой души. Не стоило сомневаться в том, что столь глубокие знания словесности, явились результатом попыток овладения великим и могучим, под руководством все той же Анжелы.

Между тем, Кишке стремительно хмелел, а его возлюбленная, по-прежнему, появляться не спешила. Не смотря на то, что за окнами, уже давно успел разлиться относительно поздний, августовский вечер.

- Шалафф и шлюхт! - изрек Пауль, не понимая, что это есть одно и то же, конкретно в адрес сожительницы.

Он хотел выдать еще, нечто более цветистое. Однако его запас "жемчужин" русской словесности, явно иссяк. Порывшись в памяти, но так ничего не отыскав, он вернулся к питию. Уже не морщась, как заправский извозчик, хлобыстнув очередную стопку, Кишке откинулся на спинку глубокого кресла. Перевел дух. Его взор, перед которым все плыло, вдруг натолкнулся на целую галерею фотографий. Выставленную в стеклянных паспарту на каминной полке. Это были, своего рода, материальные свидетельства его прошлого успеха. Да что там успеха - настоящего триумфа! Когда ни одна мразь, даже подумать не могла о том, чтобы заикнуться отобрать у него лицензию на практику. Удивительно, но под воздействием нахлынувших воспоминаний, без сомнения приятных и значительно добавляющих в его теперешнее геройское самоощущение, Кишке несколько отрезвел. Протер запотевшие и бесполезные до этого очки. Вновь водрузил их на нос. Навел фокус и, стал рассматривать галерею. Педантично, справа налево.

Вот он на форуме пластических хирургов в Италии. В смокинге, белоснежной манишке и в бабочке, элегантный словно поджарый пингвин. Вот, родная Германия - Кишке на концерте в Ожоговом центре. Вот ... Однако реакция отравленного алкоголем организма оказалась непредсказуемой. Свидетельства былой удачи, вдруг стали видеться жалкими осколками, бывшего некогда цельным и гармоничным. Осознание факта именно в данном ракурсе, естественно, вызвало бурю эмоций в душе немца. Он рванулся к камину. Одним движением сгреб все фотографии и швырнул их в черную пасть камина. По случаю лета, огня в нем не было. Поэтому лишь звон стекла, разбиваемого о кирпич, привнес в сознание толику удовлетворения.

Кишке вновь вернулся в кресло. Закрыл глаза. Ему показалось, что выпитое недавно пропало даром, но он нисколько не пожалел об этом. Наоборот, решительно отодвинул початую бутылку водки подальше от себя. После чего, стал мысленно перелистывать собственное прошлое. Возможно пытаясь в нем, отыскать рецепт от сегодняшних неудач.

В школе Пауль Кишке был не ахти каким учеником. Учителя, от его успехов восторгов не выказывали. Потому и проявления ему себя в серьезных профессиях в будущем, не предрекали. Впрочем, он и сам, конкретно о карьере пластического хирурга, даже не задумывался. Не то, что мечтал. После окончания школы, добровольно, Пауль отправился служить в Германский флот. Стремился в подводники. Угодил в них. Где, вероятнее всего, и оставил свою шикарную огненную гриву. Понимание важности наличия в жизни хлебного места под благодатным солнцем, пришло к нему гораздо позже. Разочаровавшись в морской романтике, но выслужив положенное, Кишке занялся интенсивным поиском этого места. Вроде бы нащупал таковое, в перспективе. Попробовал. И, надо же! - поступил в Университет на медицинский.

Вот тогда-то, капризная пруха подхватила его и понесла на своем гребне. Специализацию себе будущий медик определил заранее - только пластическая хирургия. Поскольку, что именно в эти годы, повсюду возник соответствующий бум. Природная же расчетливость, показывала Паулю, что там, где возникает бум, всегда можно срубить солидно и деньжат. На постижение профессии он сил не жалел. Благо был старше своих сокурсников. Но главное, имел за плечами серьезный житейский опыт. Потому достиг многого. На основе чего, еще в станах Университета, загоревшись идеей, непременно заиметь собственную клинику. Пусть небольшую, но однозначно, собственную.

И тут Фортуна оказалась к нему благосклонна. Окончив с блеском Университет и, набравшись бесценного опыта в Ожоговом центре, хирург Кишке стал полноправным хозяином частного заведения. Однако возникла и заковыка. Над существованием которой раньше, он почему-то, не очень задумывался. Практика показала, что немецкие женщины, оказывается, в большинстве своем, делились на две категории. Первые, посвятившие себя, как и положено добропорядочным немкам, трем "К" - кухе, кирхе и киндер, то есть: кухне, церкви и детям - о своей внешности заботились постольку поскольку. Были бы ухожены дети. Сыт муж и имел возможность накачивать себя пивком по вечерам. После которого, образ милой в затрапезном фартуке, итак казался почти королевским. Вторые, так называемые эмансипе-феминистки, в раже борьбы за свои права, так же, вполне довольны были тем, чем наградила их природа.

В связи с чем, львиная доля усилий и знаний Кишке, оказалась направленной на обслуживание особ, из буйно цветущей сферы сугубо специфического характера. Той, где для повышения спроса, требовалось увеличение грудей. И осуществление прочих премудростей пластического плана. Посредством которых, не отягощенные моралью дурнушки, быстро превращались во вполне конкурентоспособных секс-бомб местного пошиба. Только вот беда - как правило, данный контингент обретался в основном там, где дружить с законом было очень сложно.

К счастью Кишке, вскоре на Востоке, начались бурные процессы, сопровождавшиеся не только возникновением повальной моды на малиновые пиджаки и сумасшедшие золотые тросы на бычьих шеях. Словно сорняки, после унавоживания грядки, стали расти огромные состояния. Естественно, у поспешно вынырнувших на праздник жизни нуворишей, имелись жены. Или любовницы. Коим собственное отражение в зеркале, не могло нравиться уже априори. Для хирурга, их статус у трона сильных мира сего, не имел никакого значения. Главное, в его карман потекли деньги, и немалые.

А вскоре, случилось то, что и должно было случиться - слава о золотых руках Пауля Кишке, без проблем пересекла границу старой, доброй Германия и растеклась по осколкам бывшего Союза. Правда, конкурировать со швейцарскими коллегами, где предпочитали "подтягиваться" суперсливки, было сложно. Однако на хлеб с маслом, поверх толстого слоя икры, хватало вполне. Так бы все шло и дальше, к великому удовольствию Кишке, если бы однажды, Фортуне не надоело смотреть ему в глазки. Капризная дама, вдруг решила продемонстрировать Паулю и свой нехилый зад.

Впрочем, скорее сам был виноват. То ли жадность обуяла. То ли из профессионального любопытства. Но взялся он как-то, за хорошие деньги, естественно, изменить внешность одному сербу. И ... все построенное такими трудами, рухнуло в одночасье! Оказалось, что щедрый клиент уже давно числился в картотеке Интерпола. Нашлись и добрые люди - сообщили, куда следует.

Кое-как удалось тогда Паулю избежать тюрьмы. Благо еще, чудом сохранил лицензию. Но ее, бедную, кастрировали варварски. Запретив выполнять целый ряд пластических операций. В основном тех, которые и могли приносить доход. Однако и это, было совсем не концом его злоключений. Во всей красе явились на свет немецкая порядочность и законопослушность. Клинику Кишке в столице, стали обходить за три квартала. Даже те, кто пользовался ею лишь для того, чтобы устранить проблему вросшего ногтя.

Что оставалось делать? Собрать пожитки и перебраться в эту дыру - Химмельсдорф. Тут он арендовал коттеджик. Оборудовал, на остатки накоплений небольшую операционную. И вновь открыл практику по усеченной лицензии. Однако, что это была за практика ... Горе одно! Вырезать бородавки и папилломы у местных матрон. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, Кишке пришлось снизойти до того, что он стал оперировать геморрой. Смешно, но следует отметить - спрос появился стойкий. Появился и хлеб. Хотя масла на нем, каждый день, уже не было и в помине.

Приходилось вертеться. Потому, если выпадал случай подзаработать, Пауль уже не брезговал ничем. Делал одно, в отчетах писал другое. Соответственно платил и налоги. Правда, все равно, это были сущие мелочи. Хотелось большего. Но, видимо эта девка Фортуна, успела вычеркнуть его из списков своих любимцев. Окончательно и безвозвратно. Зато, выдали ему сегодня в мэрии по первое число. За что конкретно, не сказали. Только пригрозили вполне серьезно.

- Сволочи! Чтоб вы подохли все! Сволочи! - вновь, вернувшись в беспросветное сегодня, возопил Кишке.

Между тем, Анжела еще не приехала. А раз так, почему бы было не выпить еще.