Марк.
Мужик воет, но быстро прихлопывает крик, сжимая зубы, так, что линия челюсти белеет. Кровь расползается по скатерти, а нож всё ещё торчит, как моя подпись на договоре.
— Моё трогать нельзя! — рык срывается сам собой.
Белль косится на меня испуганно. А в зале на миг наступает тишина. Кто-то стоящий неподалёку роняет бокал, но даже не поворачиваюсь. Смотрю на этого мешка с костями с желанием — вынуть душу.
Он вертит башкой, взгляд по всем метается, но никто не спешит вмешаться — каждый прекрасно понимает: влазить себе дороже.
Я чувствую, как десятки глаз впиваются в меня, ждут реакции дальше. Но я не тороплюсь. Дышу ровно, спокойно, почти лениво.
И именно это пугает их сильнее, чем сам удар — моя непредсказуемость.
Отец не спешно идёт сквозь толпу к нам. А я кладу руку на плечо
