Война — дело молодых

Грозный 5.

 * * *

 — У меня заходится дыханье при одной лишь мысли о тебе... — с чувством допела она коронную песню своей подружки, набивая последний абзац «Колонки редактора».

 Сдёрнув косынку, взъерошила волосы обеими руками и снова с остервенением покрыла голову. Порой эти древнерусские обычаи просто выводили из себя, но соседний кабинет, как обычно, был полон пацанов, — сейчас почему-то странно притихших, — и обычаи приходилось строго блюсти.

 Перечитав только что написанный абзац, она с глубоким вздохом нажала на горячо любимую клавишу «Удалить» и снова запела:

 — Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам, а вода по асфальту рекой...

 За полуоткрытой дверью грохнул смех.

 Сообразив наконец, что там потешаются не над чем-нибудь, а над её репертуаром, она свирепо вывела на максимальную громкость «Army Of Lovers». Любовные армейцы послушно заорали на идиш что-то крайне ритмичное.

 я мстю, и мстя моя страшна

 Зато нужный абзац мгновенно всплыл в голове.

 — Талгатовна! — Бек мрачно просунулся в дверь. — ОМОН!

 ахтунг, ахтунг!

 ви ест партизанен!

 руки за голову и выходи, живо!

 Она быстро сохранила статью на дискету и, выключив компьютер, — от греха: в прошлый раз при таком же обыске грохнулся винт со всеми данными, — схватила со стола заранее приготовленную папку с документами.

 Пацаны стояли молча, глядя в пол.

 бессловесные в мире брани

 зрячие в мире пустых глазниц

 балансирующие на грани

 своих свобод и чужих границ

 — Простите, ваше имя-отчество, господин лейтенант?

 Оторвавшись от бумаг, которые он, нахмурившись, изучал, командир омоновцев растерянно поднял взгляд:

 — Владимир... Иванович.

 — Вы мультики любите, господин лейтенант?

 — Ка...какие мультики?

 — Помните, был такой — «Фильм, фильм, фильм» назывался?

 Командир смотрел во все глаза. Как, впрочем, и остальные.

 — Так вот, — продолжала она, не дождавшись ответа, — там сценарист на машинке печатает, печатает, вдохновенный такой... когда муза его посещает... такая, знаете, вся из себя, с арфой... так вот, вы мою музу только что спугнули нафиг!

 ржавый бункер — моя свобода

 заколочена дверь крестом

 полну яму врагов народа

 я укрою сухим листом

 Тот растерянно захлопал длиннющими, как у Бека, ресницами.

 — А стихи вы любите? — безжалостно продолжала она, не спуская глаз с его краснеющего молодого лица. — Помните, был такой поэт, Михаил Светлов? В сорок третьем году он стихотворение одно написал хорошее... Называется «Итальянец».

 Она тряхнула головой:

 — «Молодой уроженец Неаполя!

 Что оставил в России ты на поле?

 Почему ты не мог быть счастливым

 Над родным знаменитым заливом?

 Я, убивший тебя под Моздоком,

 Так мечтал о вулкане далеком!

 Как я грезил на волжском приволье

 Хоть разок прокатиться в гондоле!

 Но ведь я не пришел с пистолетом

 Отнимать итальянское лето!

 Но ведь пули мои не свистели

 Над священной землей Рафаэля!..»

 Голос всё-таки дрогнул, но глаз она не отвела.

 — А Рафаэль — это кто? — нарушил тишину Бек.

 — Художник... эпохи Возрождения, — вдруг хрипловато отозвался лейтенант, и, аккуратно положив документы на стол, молча козырнул.

 забытые за углом

 немые помойным ведром

 задроченные в подвал

 заранее обречённые на полный провал

 мы убили в себе государство

 * * *

«Я уверен, кончится война, изменится политика, и мы просто обречены жить рядом. Но именно сегодня решается, как мы будем жить рядом. Если российское общество сегодня не готово к покаянию — а оно, безусловно, не готово — то хотя бы пусть воздержится от античеченской истерии в фильмах, в книгах, в журналах, прессе. Вся эта «пропаганда ненависти» подпитывает сегодняшнюю власть. Но она очень дорого обойдется российскому человеку завтра. Это страшно. Надо освободиться от ненависти военного времени. Но даже если сегодня война закончится, я думаю, что на каком-то этапе мы, замешанные в войне, должны уйти со сцены».

 (Ахмед ЗАКАЕВ)

 * * *

 — Алиса Талгатовна? Сейчас Малхаз за вами заедет, поговорим.

 — Ой, а можно попозже, Беслан Алиевич? Газету сдам, тогда...

 — Некогда? А писать про меня всякую... ерунду есть время? Хватит без толку болтать, жду.

 Ля Шене! Ля Шене!

 Я здесь, ваше величество!

 — Садись.

 — Спасибо, я лучше постою.

 — Хочешь, чтобы я встал, что ли? Садись!

 ты не бойся, это гусь

 я сама его боюсь

 — Ты что, думала, я не прочту? Ты вообще что-нибудь думала, когда всё это писала и печатала?

 — Вы... обиделись?

 — Нет, обрадовался!

 — Беслан Алиевич... помните, когда мы с вами в первый раз встретились... нет, во второй...

 — Полагаю, всё-таки в третий? И что? «Гамлет», что ли? «Но играть на мне нельзя»? А на мне, значит, можно? Чего молчишь? Я издаю эту газету, Алиса Талгатовна!

 — «Я тебе дал краски, я тебе дал кисточку, а ты на меня карикатуры рисуешь...»

 — Что?!

 — Ну, это... Незнайка и Тюбик. Коротышки из Цветочного города...

 — ...Нет, вот всегда знал, что в своей постели не умру... но чтоб от смеха лопнуть...

 — Беслан Алиевич...

 — Всё, иди отсюда. Сдавай свою... мою... газету.

 фиг ли нам, кабанам

 прыгнем на ветку, да и зачирикаем

 * * *

 »Осмелюсь напомнить некоторым депутатам Госдумы, что во время первой чеченской войны под «умные и гуманные» разговоры о мире были зверски замучены или казнены многие российские солдаты, годами некоторых гноили в зинданах, продавали за бесценок в р*****о. Почему же они оставались глухи к предсмертным крикам российских ребят? Неужели настолько очерствели их души? Процесс возрождения мира Чечни — процесс долгий, сложный, как говорится, одним махом, сразу проблему не решить. Нужно время».

 (Геннадий ТРОШЕВ)

 * * *

 мы к вам заехали на час, привет, бонжур, хэлло

 а ну, скорей любите нас, вам крупно повезло

 Истерический смех неудержимо рвался наружу, но она кусала губы, понимая, что смех тут же перейдет в такие же неудержимые слёзы, и тогда не будет сил защищаться. Она безостановочно кружилась по закрытому сплошь коврами полу, держась подальше от богато убранной кровати, меж глинобитных стен, колотя по этим стенам ладонью.

 лучше башкой постучи, дура, дура, дура

 Господи, ну надо же так по-идиотски попасться

 Она сама села к Ахмаду в машину, нацарапав только наспех записку мальчишкам: «Артур опять нашёлся, он ранен, еду к нему, вернусь утром», потом отключилась, потом очнулась уже в этой комнатке с глинобитными стенами, прочно запертой снаружи.

 вот горшок пустой, он предмет простой, он никуда не денется

 а потому горшок пустой гораздо выше ценится

 А в маленьком окне уже полыхал закат. Стояли горы — кажется, даже какие-то чужие.

 На её крики и стук в дверь никто не отзывался, хотя со двора изредка доносились женские голоса, звяканье дужки ведра, плеск воды, мычание коровы.

 ехал Ваня на коне

 вел старушку на ремне

 (очень актуально)

 ну а кактус в это время веселился на окне

 (вот сволочь)

 Щёлкнул замок. Вошел Ахмад, запер за собой дверь, молча встал напротив, глядя на неё пристально.

 Волк.

 А она — тупая овца на заклание.

 Да какое там заклание? Просто — на шашлык.

 мы бедные овечки, никто нас не пасёт

 И тут её охватила такая злость на себя и на этого неумолимого, одержимого зверя, что она перестала подбирать слова — лишь бы они лились, потому что только это ещё могло его удержать. Пока ему не надоест, конечно.

 — Дукха вехийла, долгой жизни, прекрасный принц! А где поднос?

 — Какой ещё поднос? — спросил он после паузы.

 — Ну как же? С фруктами, вином, тем-сем! Забыл? «Кавказская пленница», товарищ Саахов... «Ничего не сделал, а? Только вошёл!»...

 Ахмад усмехнулся:

 — Хочешь есть?

 — Нет, я на диете!

 идём направо — песнь заводим, налево — сказку говорим

 Она тряхнула головой, ёрничать уже не было сил:

 — Как ты мог? Ну как ты мог? Ну зачем?

 — Суна хьо дукха еза.

 ты нужна мне

 ну что ещё?

 Она наконец захохотала.

 — Утром придёт мулла, — добавил Ахмад спокойно.

 — Вот спасибо, милостивец! Утешил! Знаешь анекдот? — Слёзы всё-таки брызгали из глаз, она смахивала их яростно. — Петрович, а я твою Машку того... Ну раз того, тогда женись. Да нет, я её трактором переехал...

 Она прижала ладони к лицу, потом резко отбросила их.

 — Тебе, значит, всё равно, что я гIазкхи (русская), неверная? Что я уже слишком старая, чтобы тебе родить? Что я... ведьма, наконец?

 — Суна хьо дукха еза, — повторил он с силой.

 — Нужна, значит? Ну давай тогда, не стесняйся, справишься быстро, ну а дальше-то что? Ты что, не понимаешь, что я тебя возненавижу?

 — А может, ты меня полюбишь?

 ого!

 даже так?

 — Логично, — помолчав, она встряхнула головой. — А если нет? Я же сама изведусь и тебя изведу!

 — А ты... могла бы меня полюбить?

 а как известно, мы народ горячий

 и не выносим нежностей телячьих

 Не шутит.

 Она сползла вниз по стене, чувствуя лопатками каждую выбоинку, сказала почти шёпотом:

 — Ца хаа суна. Не знаю. Ты... — Она запнулась.

 — Ну, говори. — Он тоже присел на корточки у противоположной стены, глядя ей прямо в глаза.

 — Я хочу... подумать. Можно мне подумать?

 — И долго?

 Понял.

 да что же это?

 Она прикусила губу.

 — Может быть... год?

 — Так меня же убьют за год, Бешеная, — Ахмад усмехнулся, не сводя с неё напряжённого взгляда.

 Она опустила голову, прячась от этих глаз.

 — Не убьют. Правда. Дала мукълахь.

 если будет на то воля Божья

 — Ещё что?

 — Если я попрошу... ты сделаешь?

 — Ты говори, говори... — В его голосе всё ещё звучала усмешка.

 пилите, Шура, пилите

 Она прямо взглянула ему в лицо:

 — Я хочу — человека. Не зверя.

 с Богом, ура! кипящее море под нами

 — Я хочу, чтобы ты совершил хадж (паломничество в Мекку).

 — Че-го? — Ахмад наконец растерялся. — ...Что, прямо сейчас?

 уж послала, так послала

 — Можно завтра, — она закрыла глаза, снова пытаясь уйти от его взгляда. — Когда ты вернёшься... тогда я соглашусь. Чтобы всё было... по-человечески.

 — Поклянись! — потребовал он хрипло.

 — Честное слово. — Сердце глухо бухало.

 клянусь своей треуголкой

 нет, своей бородой

 нет, его бородой

 Она затаила дыхание.

 — Посмотри на меня, — попросил он вдруг очень тихо.

 Она отчаянно замотала головой и поняла, что он опять усмехается.

 — Гур ду вай. До встречи.

 Дверь хлопнула, и тогда, наконец, она осела прямо на пол.

 до свиданья, мой любимый город

 я почти попала

 бисмиллахIи ррохьмани ррохьийм

 * * *

 »На пороге райских кущей гурия стоит, как страж.

 — Отвечай, сюда идущий, ты, мне кажется, не наш.

 Правда ль, ты Аллаха воин и пророка верный друг?

 Правда ль, рая ты достоин по достоинству заслуг?

 Если ты герой по праву, смело раны мне открой.

 И твою признаю славу и впущу тебя, герой.

 Если ты Аллаха воин и пророка верный друг.

 Значит, рая ты достоин по достоинству заслуг.

 — Распахни врата пошире, не глумись над пришлецом.

 Человеком был я в мире, это значит — был борцом.

 Ведь я был Аллаха воин и пророка верный друг.

 Что ж, я рая не достоин по достоинству заслуг?

 Посмотри на эти раны, взором светлым в них прочтёшь

 Не любовных снов обманы, не вседневной жизни ложь.

 Ведь я был Аллаха воин и пророка верный друг.

 Что ж, я рая не достоин по достоинству заслуг?»

 (Билал АЛКАНОВ)

 * * *

 — И что, он так просто взял и ушёл? — Бек переглянулся с Гелани.

 — Да, так вот сразу и пошёл! Лесом! — огрызнулась она. — Вы мне что, не верите?

 — Талгатовна, да ты врёшь, как дышишь!

 — Ну спасибо, сан ваш!

 — Ну, сочиняешь... — Бек присел перед ней, испытующе заглядывая в лицо.

 — Лиска, правду скажи, — вмешался Гелани. — Не бойся.

 ехал кактус на окне

 вёл собачку на ремне

 а старушка в это время мыла Ваню на коне

 Она взяла со стола чашку, повертела её в руках и шваркнула в стену. Постояла над грудой осколков, присела, начала их собирать.

 — Оборзели вы совсем, вежарий... Ой! — Она сунула в рот порезанный палец. — Чтоб вам...

 — Сама виновата, — буркнул Бек угрюмо. — Нет, Лиска, честно? Ничего не было? Он тебя не тронул? Или ты его выгораживаешь?

 — Ничего не было! Святой истинный крест! — заорала она, вскакивая. — Разрази меня Господь! Чтоб меня приподняло и грохнуло! Нох Пайхамарор! Пророком Ноем клянусь!

 не влезай — убьёт

 Бек поймал её за руку, и она затихла, шмыгая носом.

 — Так когда он сказал, вернётся за ответом? — спросил Бек наконец.

 — Через год, — отозвалась она шёпотом.

 И почувствовала, что они опять переглянулись над её головой, — здоровые стали, черти, однако...

 Снаружи прогудела машина. Она посмотрела в окно — массивные ворота открывались.

 добро пожаловать или посторонним вэ

 — Ох, хорошо, что он вчера не приехал! — пробормотал Бек.

 — ИншаАллах! — откликнулась она, поспешно хватая веник.

 — Следы заметаем? — весело спросил Тимурханов с порога. — Салам! Что плохого?

 — Добрый вы человек, Беслан Алиевич, — с чувством сказала она. — Буьйса дика, здравствуйте, всё просто замечательно!

 — Что-то слабо верится... — Тот, не спеша, оглядел всех троих.

 — Чуткий вы наш... — Она снова начала закипать, и Бек почти незаметно ткнул её локтем. Почти.

 Беслан поднял брови:

 — А ведь проверю...

 — Да всё прекрасно! — она еле сдерживалась, чтобы не заскрипеть зубами. — Святой истинный крест! Чтоб мне пусто было!

 Мальчишки опять переглянулись и одновременно продекламировали:

 — Нох Пайхамарор!

 И грохнули.

 Тимурханов внимательно посмотрел на неё.

 — Это у них переходный возраст, передача «Играй, гормон!» называется! — Она от души шлёпнула обоих веником по тощим задам. — Идите отсюда! Не видите, подметаю!

 — А мы думали, ты полетать решила... — еле выговорил Бек, тихо корчась.

 яду мне, яду

 в чай подсыплю засранцам

 Не выдержав, она бросила веник и тоже расхохоталась.

 весело лететь ласточке над золотым проводом

 восемь тысяч вольт под каждым крылом

 * * *

 12.08.02

 Поскольку имя «Ахмад» периодически всплывает в моих письмах, ты теперь меня и треплешь, как Тузик — грелку? Совесть имей!

 Не заставляй меня вспоминать (как он заставляет), что я — отнюдь не существо без пола и возраста, коим обязана здесь являться или хотя бы казаться. Ах, пардон, уточняю: существо без пола, но в возрасте — крайне преклонном, практически Мафусаиловом.

 Да-да, ты сейчас с упорством, достойным лучшего применения, начнёшь допытываться: а что, собственно, скрывается под этой маской черепахи Тортиллы?

 Отнюдь не Мальвина, моя дорогая!

 Ай, ладно, тебе не могу морочить голову — я ему дала слово, и слово это сдержу. Если через год он будет жив и обо мне ещё вспомнит. А он вспомнит, знаю. Не знаю только, почему.

 Нет, опять кривлю душой, — знаю. Потому что со мной уже было так. Кто-то с небес ткнул в нас пальцем: ты и ты — выйти из строя! И теперь уже ничего не попишешь, ничего не изменишь... придётся выходить...

 Что, испугалась? Ха-ха... Ты бы знала, как я боюсь.

 * * *

 Она по привычке посчитала про себя до десяти.

 И обратно.

 Бесполезно. И считать бесполезно, и спорить.

 И почему они вчера не покинули героическую столицу нашей Родины, куда их, иначе не скажешь, Бес завёз? Потому что Бек, видите ли, еще не был на Горбушке!

 Ну, а сегодня, когда они направились было на пресловутую Горбушку, уже на выходе из гостиницы их поймала охрана Тимурханова — этих ребят она не знала, а то бы удалось улизнуть... а потом подоспел САМ, которому позвонили из «Мемориала» с оглушительной новостью...

 Видите ли, её внесли в списки на встречу правозащитников с президентом Эр-Фэ! Еще месяц назад внесли!

 Только почему-то никто не удосужился предупредить её об этом раньше... чтобы можно было вовремя смыться...

 Она снова взглянула на часы. До исторического события — четыре часа.

 мне осталась одна забава — пальцы в рот да весёлый свист

 — Это бессмысленно, — процедила она в очередной раз. — Я не хочу! Не хо-чу!

 — Талгатовна, — терпеливо отозвался Бек, — не гони волну. Это же Кремль! Тебя же по телевизору покажут!

 Тимурханов не то что не отозвался — даже не соизволил оглянуться.

 врач сказал — в морг, значит — в морг

 чего надрываться-то?

 — Меня уже показывали по телевизору! Два раза! — Не надрываться было свыше её сил.

 — Конечно, конечно... В программе «Криминальная Россия». — Тимурханов всё-таки обернулся. С обычной своей улыбочкой.

 расслабься, дорогая, и получай удовольствие

 — Талгатовна, ладно, завязывай дуться! Лопнешь... Приехали уже. — Бек без всяких церемоний потащил её за локоть наружу.

 Она еле удержалась, чтобы не хлопнуть с размаху дверцей дорогущей машины. Из другой такой же элегантной машины — «сааб»? «порше»? «феррари»? «хрен-знает»? — вышел человек, подъехавший к гостинице вместе с Тимурхановым... кажется, Руслан, фамилию она не разобрала, было не до этого... но и машину, и костюм — «Хьюго Босс»? «Ив Сен-Лоран»? «Фиг-Поймёшь»?.. — он явно не из гуманитарки достал.

 еще один нохча московского разлива... индеец с тротуара, ёлки

 Он тоже улыбался, как и Тимурханов. И Бек. И охранник.

 Она подняла глаза — вывеска Дома моды нагло сияла над головой, ярче мутного столичного солнца, название начиналось, насколько она могла разобрать французское слово, как-то на «Жак».

 Ширак, не иначе

 Малхаз с водительского сиденья улыбался хотя бы сочувственно.

 — Талгатовна, осталось три часа пятьдесят минут! Шевели копытцами! Щас мы тебя прилично оденем... — Бек прямо-таки ловил кайф от происходящего.

 Она уцепилась за дверцу Малхаза, как утопающий за соломинку.

 — Не пойду! Слышите?!

 русский бунт, бессмысленный и беспощадный

 Наконец-то они хотя бы перестали ухмыляться и возмутились. Закусив губу, она молча просунула руку в приоткрытую дверцу, надавила на сигнал, машина взвыла, обрывая их возмущение. Зато её возмущение трансформировалось в ледяное бешенство.

 — Прилично оденем?! А примерка? Заткнись, Бек! Вы... вы меня сюда вытащили... а у меня, между прочим, колготки драные! Потому что юбка длинная! Я сказала — заткнись! И футболка под свитером! А лифчика у меня вообще нет! Потому что я его не ношу! И... и здесь нужен ещё макияж! И маникюр! И причёска! Вы хоть понимаете, как всякие... фифы на меня тут будут смотреть?!

 эх, яблочко, да куды котишься?

 Глаза у всех без исключения её спутников стали одинаковыми — круглыми.

 Как ни странно, первым из всех опомнился Руслан.

 — Здесь всё есть, — тихо сказал он. — Всё, вами перечисленное. — И протянул ей руку, приглашая подняться по ступеням.

 Двери на фотоэлементах раздвинулись сами.

 фильм «Красотка», серия третья, заключительная

 Мимо ухоженных и выхоленных дам... мимо сверкающих стеклянных витрин с дюжинами красиво упакованных баночек и бутылочек... мимо отголосков чьей-то болтовни и взрывов весёлого смеха...

 Она быстро опустила руки, по привычке скрещённые на груди, чувствуя себя не то зверьком в зоопарке, не то клоуном в цирке:

 — Минуточку внимания, дамы... и господа!

 До невозможности стильный и субтильный стилист, — а по-человечески, парикмахер, — весь в цепочках и косичках, скорее всего, был геем, но к категории дам всё равно не относился.

 — Я только что из Грозного... и хочу сразу предупредить, что весь свой запас терпения я уже израсходовала на...

 баранов

 — ...джентльменов, которые дожидаются в холле. Джентльмены возжелали, чтобы я достойно выглядела на... телеэкранах. Я этого не желаю, но... с ними трудно спорить. Итак...

 Речь явно удавалась. Правда, глаза у вышколенного персонала Дома моды «Жак-как-там-его» тоже несколько округлились.

 — Мне хочется... пардон, не хочется, но придётся.... выглядеть строго, но элегантно. Нет, только не брюки. Платье или костюм. Длина? До колена, не выше. Цвет... любой неяркий, на ваш выбор. Мишуры вообще не надо, я не ёлка... Бельё. Размер... единица. Колготки... двойка, тёмные и без лайкры. Да, и стрижка. И макияж, и маникюр. И через два с половиной часа мне надо быть внизу. Да, и сумочку в тон. И туфли тоже... Сумма? Чем больше — тем лучше!

 не потерррплю!

 разорррю!

 да здравствует великая русская литература вообще, и Салтыков-Щедрин Эм-Е в частности!

 Осталось только пережить эти два с половиной часа.

 Ладно, и не такое переживали...

 Очутившись в просторной кабинке со стенками, отделанными черной кожей и серебром, она наконец облегчённо закрыла глаза. Её влажных волос нежно касалась щётка, кожу на лице, намазанную чем-то зелёным, слегка пощипывало, а кто и что делал с её руками, ей и видеть не хотелось.

 — Простите... — Вот чего до смерти хотелось парикмахеру, так это поговорить. — Вам необходимо сменить шампунь, ваши волосы несколько... м-м-м-м.... пересушены. Каким шампунем вы пользуетесь?

 — Последние восемь месяцев — каким придётся, — ответила она кротко. — А до этого три месяца — хозяйственным мылом.

 Парикмахер поперхнулся и смолк. Она снова прикрыла глаза.

 ...»Красотка» однозначно

 шляпы только не хватает

 Она тихо прыснула, разглядывая себя в огромном, до потолка, зеркале. К платью бутылочно-зелёного цвета без рукавов прилагался короткий терракотовый пиджачок и длинная серебряная цепочка с жемчужинами... и оно было... Оно БЫЛО. И она в нём именно что БЫЛА.

 А на голове полыхал костёр из почти красных и совсем золотых прядей.

 И глаза полыхали.

 лучшее в мире привидение с мотором... дикое, но симпатишное

 Она порывисто обернулась к парикмахеру и поцеловала его в круглую щёку.

 Холёные фифы-модистки почему-то захлопали в ладоши, и она вдруг увидела, что они — совсем ещё девчонки.

 — Вы.... Вы правда из Грозного? — неловко спросил парикмахер, вертя в руках фен. Только сейчас она разглядела у него на лацкане бейджик — «Жан». Женя, наверное...

 — Правда...

 Она медленно спускалась по лестнице, не чуя ног, позади охранник нёс пакет с её старыми вещами.

 так, походочка от бедра

 первый пошёл, второй пошёл

 парашютики не забываем, не забываем

 А джентльмены на полукруглом красном диване в холле даже не соизволили встать, хотя каждый из них, — и Бек тоже! — проводил её оценивающим взглядом. И, только остановившись у стеклянной двери, она вдруг сообразила, что они её просто-напросто не узнали...

 Первым почему-то поднялся Руслан.

 — Надеюсь, я вас разорила, Беслан Алиевич! — надменно бросила она через плечо, прошествовав в предупредительно распахнутую охранником дверь.

 долго ли мука сия, протопоп, будет?

 Марковна, до самыя до смерти!

 добро, Петрович, ино ещё побредём...

 И опять, в который уже раз за сегодняшний безумный день она смотрела на себя в зеркало.

 свет мой, зеркальце, скажи

 Амина притихла за спиной, выплеснув восторги.

 До исторической встречи оставалось... пятьдесят три минуты.

 Она еще раз проглядела документы, которые собиралась положить в стильную до отвращения сумочку.

 »В январе похищено людей — 64, из них освобождены или выкуплены — 20, из них найдены убитыми (почти всегда со следами пыток) — 12, исчезли бесследно — 32. В марте... похищено — 20... исчезли — 10... в июне... найдены убитыми — 33... исчезли 27...»

 да всю правду доложи

 Нетерпеливо залился трелью гостиничный телефон.

 — Лиска, ждут ведь... — нерешительно сказала Амина за спиной.

 — Есть у тебя смывка для макияжа? И юбка тёмная?

 Теперь надрывался и мобильник.

 Она затянула чёрный платок потуже. По крайней мере, теперь можно стало хотя бы узнать себя в зеркале...

 И ожидавшие её внизу поднялись разом.

 Молча.

 скоро рассвет

 выхода нет

 ключ поверни и полетели

 нужно писать в чью-то тетрадь

 кровью, как в метрополитене

 выхода нет

 * * *

 »Мы, одурманенные ужасом террора, смахивающего на провокацию, и пропагандой телеканалов, вдруг ставших так подозрительно дружными... Мы, готовые благословить любую жестокость, любое насилие... Мы, со смешанным чувством стыда и неприязни отворачивающиеся от всего, что напоминает нам о боли и грязи войны...

 Неужели это правда, неужели я действительно вижу всё это? Неужели и впрямь мы столь дружно копаем себе выгребную яму взаимной ненависти и наследуемой через поколения кровной мести? Неужели даже детям, их детям мы отказываем в сочувствии, не желая посмотреть в лицо той беде, в которую они попали не по своей вине? Неужели даже ради собственных детей мы не можем побороть свой животный страх?»

 (Владислав НОВИКОВ)

 * * *

 Возвращаясь, она постаралась пошире растянуть улыбку под их настороженными взглядами.

 — А чего это ты одна оттуда вышла? Где все? — осторожно осведомился Бек, открывая перед ней дверцу машины.

 Она покачала головой:

 — Подожди. Давайте постоим, воздухом подышим... Не каждый же день в Кремле...

 Они быстро переглянулись.

 — Да всё в порядке, — поспешно сказала она. — Я просто... ну... раньше ушла.

 — Та-ак... — протянул Тимурханов.

 не убивай меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь

 — Всё в порядке, Беслан Алиевич, честно! Мне... нехорошо стало, почти сразу... и я...

 Она потёрла лоб. Ладони опять вспотели, как там, за огромным, как аэродром, столом, под прицелом любезных улыбок и телекамер.

 — Вышла я, в общем, оттуда. В сортире просидела. — Она глубоко вздохнула. — Ждала, пока замочат.

 — Смешно... — оценил Беслан, не сводя с неё внимательных глаз.

 так оставим мирские дела, и все уедем в Тибет

 ходить из Непала в Сикким загадочной горной тропой

 — Фарс это всё, понимаете? — сказала она дрогнувшим голосом. — Не обессудьте. И простите.

 — За что? — Тимурханов вытащил сигареты. Явно не в первый раз.

 — За платье, — пробормотала она чуть слышно.

 — Бес, а ведь обижает... — неожиданно улыбнулся Руслан.

 — Да не то слово! — Тимурханов развёл руками. — И заметь — постоянно, сколько её знаю!

 Она заморгала.

 Бек фыркнул.

 — А давайте найдём этому замечательному платью замечательное применение! — весело продолжал Руслан. — Сейчас вы его снова наденете, и мы все поедем развеяться... м-м... в ночной клуб, к примеру! Есть очень приличные.

 — Там у них ночные клабы, до утра, едрёна вошь... Группа «Любэ»! — быстро уточнила она, наступая Беку на ногу. — Нет, баркал, я лучше в гостиницу.

 — А ресторан? Китайский, например? — не отставал Руслан.

 орешек твёрд, но всё же

 мы не привыкли отступать

 нам расколоть его поможет

 киножурнал «Хочу всё знать»

 Она прикусила губу, удерживая цитату и смех.

 — В ресторане у меня полчаса уйдёт на то, чтоб понять, что лежит в тарелке, и ещё полчаса — чтоб понять, чем это нужно есть... Нет, спасибо, я...

 — Лучше в гостиницу?.. — закончил Руслан со вздохом. — Простите, а как же вы обычно отдыхаете?

 как вы расслабляетесь?

 а я не напрягаюсь!

 — Пузом на ковре с книжкой в руках, — хмыкнул Бек, явно разочарованный в лучших чувствах. — Бертрис Смолл какая-нибудь. «Тайны гаре...» Талгатовна, блин, ну больно же!

 — Тайны чего-чего? — Беслан даже сигарету отбросил.

 — Ничего! — буркнула она свирепо. — Исчезнувших цивилизаций! Атлантида там, инки, то, сё...

 Бек поперхнулся и закашлялся.

 — Понятно. Ну, книжные магазины сейчас, к сожалению, уже закрылись... — Руслан тоже покусывал губы. — А в казино вы были когда-нибудь?

 — Н-нет...

 — А хотелось бы?

 Она нерешительно оглянулась на Тимурханова.

 У Бека загорелись глаза.

 — Я вообще-то везучая... — пробормотала она. — И азартная. Я вообще, наверное, играть люблю... Я однажды даже выиграла! Много! Давно, правда...

 — Серьёзно? — заинтересовался Руслан.

 — Ну да. В «Спринт». Двадцать пять рублей... Вы что?..

 Казалось, все кремлёвские пернатые взвились в небо от их хохота.

 Вспыхнув, она мельком заметила, как, наклонившись к Тимурханову, Руслан что-то быстро и тихо спросил. Так же быстро взглянув на неё, Тимурханов покачал головой.

 — Садись! — оборвав смех, Бек шагнул к ней и почти затолкал в машину.

 — Чего ты? — Она растерялась.

 Лицо у него вдруг стало таким же, как при их первой встрече — будто выхваченный нож.

 ты пошто боярыню обидел, смерд?!

 — Сан ваш... — она протянула руку, не решаясь коснуться его руки. — Что ты? Не хочешь — не поедем...

 — Лиска... Это будет его казино, — сузив глаза, он кивком указал на Руслана, всё еще тихо беседующего с Тимурхановым. — Ты, правда... выиграй, сколько сможешь. Ты же можешь!

 Она ошарашенно поглядела на него:

 — Что он сказал? Про меня? Что?

 — Неважно.

 — Бек!

 — Спросил Беса, его ли ты баба, — процедил тот, снова полоснув Руслана взглядом. — Яьсса хIума (пустое место).

 кто-то любит пиво, кто-то сны

 а кто-то давно уже на облаках

 каждый хочет что-то найти:

 мужчины — в юбках, женщины — в деньгах

 * * *

 »Как бы ни было больно, мы должны знать: все, что происходит, происходит по воле Аллаха, а значит, мы не должны гневить его своими причитаниями. Все эти неврозы и депрессии, психологическая реабилитация и прочая пурга — не наш удел. Мы, смеясь, должны встречать испытания, которые выпадают на нашу долю. Этот мир — всего лишь сон, который глупые кафиры принимают за истинную жизнь. Этот мир — всего лишь проверка нашей стойкости и силы духа...»

 (ЛАМРО)

 * * *

 — Красное-чёрное? Всё на красное!

 а ты катись, колесо

 Она снова скрестила руки на груди, потёрла ладонями локти, безотрывно глядя на рулетку, больше не замечая обращённых к себе любопытных лиц.

 Чёт — нечёт? Всё на чёт!

 Гора фишек перед нею стремительно росла.

 всё те же знакомые люди

 всё те же портреты на фоне

 а мне хочется новых прелюдий

 хочется новых симфоний

 Зеро — двойной зеро? Всё на двойной зеро!

 Шагнув прочь, она подошла к столу охраны. Молча скинула с шеи серебро, с ног — туфли, терракотовый пиджачок — с плеч... кто-то сзади тихо присвистнул. Вернулась к рулетке.

 Красное — чёрное? Всё на чёрное!

 хочется выпить по двести

 с любым случайным прохожим

 а в сводках последних известий

 всё те же знакомые рожи

 Краем глаза она подметила, как Руслан что-то быстро сказал охранникам, искоса глянув на её босые ступни, помимо воли блаженно зарывшиеся в лохматый ворс ковра. А потом всё ушло. Снова осталось только колесо.

 а ты катись, колесо, катись отсюда

 Чёт — нечёт? Всё на нечёт!

 ты катись, колесо, катись отсюда

 и всё

 Колесо опять завертелось в кольце лампочек, чёрный и красный цвет слились.

 Мир покачнулся и накренился.

 катись отсюда

 и всё!

 — Бек!

 Горячая ладонь сжала её похолодевшие пальцы:

 — Лиска, что?

 — Всё. Пошли отсюда. Развеялись, на фиг...

 Бек кивнул на поблескивающую груду фишек.

 Она затрясла головой:

 — Нет-нет!

 Голова опять закружилась, она уцепилась за Бека. Руслан попытался подхватить её под другой локоть, она отпрянула.

 — Валлахи, да что с тобой? — Тимурханов силой повернул её к себе. — Вот, выпей. Ну же!

 Ледяная сладость в высоком бокале маскировала убойную крепость. Но, как ни странно, стремительный бег колеса в мозгу замедлился... замедлился... прервался...

 Красное — чёрное?..

 Пачки денег на красном подносе вместо горы фишек.

 Она отодвинула поднос.

 — Я этих денег не возьму. Простите, Руслан.

 — Я их тоже не возьму, — отрезал тот.

 — Тогда в Дом ребёнка отдайте. В Антивоенный комитет отнесите. В «Новую газету», — она поспешно схватила пиджак, обулась, чуть поморщившись — отекли всё-таки ноги. — Буьса дика хила (доброй ночи)...

 — Да какой доброй ночи? — пробормотал Бек. — Доброе утро уже!

 Действительно, небо на востоке светлело, каблуки скользили по влажным мраморным ступеням. Отстранив Бека, Тимурханов крепко взял её под руку.

 — Инда взопрели озимые, — вдруг продекламировала она. Коктейль, однако, был ого-го. — Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку...

 — Что-что? — Тимурханов нахмурился.

 — Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился... ой, мама дорогая... пардон, это Ильф и Петров, «Золотой телёнок»... ну не смейтесь, сами же дали мне это пойло и ещё смеётесь...

 наконец-то попёр классический репертуар

 а то взялась, видите ли, Маргариту из себя корчить

 птица Говорун аттличается умом и сообразительностью

 аттличается умом

 аттличается сообразительностью