Война — дело молодых

Грозный 4.

* * *

 Дети угомонились только глубокой ночью, просто отключились, и всё, когда она, наконец, выдернула из розетки штепсель от телевизора.

 — Талгатовна, бросай суетиться, иди, мойся, ешь, — скомандовал Бек, вытаскивая её в коридор. — Всё пучком!

 — Завтра нужно вернуться обратно, — пробормотала она. — Неудобно.

 — Неудобно знаешь что?..

 — Знаю! — поспешно кивнула она.

 — Иди тогда.

 Хозяйский кабинет оккупировали Гелани с Сашкой. Влипнув в монитор компьютера, они даже не оглянулись, когда она на мгновенье задержалась в дверях.

 ...В свежевымытой голове больше не было ни одной мысли, только блаженство рая.

 нет уж, никуда я отсюда не уйду

 никогда

 лягу в прихожей

 вместо коврика

 — Талгатовна! — нетерпеливо окликнул Бек из кухни.

 На накрытом столе дымился чайник.

 — Присаживайтесь, — любезно пригласил хозяин.

 — Н-нет, спасибо, — быстро отказалась она. — Я лучше потом...

 Вздохнув, Тимурханов поднялся и вышел, не оглядываясь.

 — Слушай, ты чего из себя строишь? — зашипел Бек. — Паранджу надень!

 — Чего несёшь?! Обалдел? — огрызнулась она в ответ.

 — Садись! — Бек ногой пододвинул ей стул.

 Голод взял верх над неловкостью, и она опомнилась только, когда поняла, что ест уже пятый бутерброд с оливками, сыром и каким-то паштетом. Бек, впрочем, от неё не отставал.

 обожрём буржуев

 Она поставила тарелки в раковину и, повернувшись, снова встретилась взглядом с остановившимся в дверях хозяином.

 — Устала? — вдруг тихо спросил тот.

 Она замерла. Горячий твёрдый ком застрял в горле, лампа над столом расплылась, и, прикусив губу, она опустилась на стул.

 развернулась бабской правдою стена

 разревелась, раскачалась тишина

 по чужим простым словам, как по рукам

 по подставленным ногам, по головам

 — Если хочешь, можешь уезжать, — продолжал он. — Ты и так уже сделала здесь столько... Не бойся, я их не оставлю, придумаю что-нибудь. Уезжай домой.

 Она утёрла щёки салфеткой, подняла голову, пытаясь улыбнуться:

 — Ну вот ещё, Беслан Алиевич! Когда тут пошла такая пьянка, режь последний огурец? Да ни в жисть!

 И краем глаза заметила, как облегчённо выдохнул Бек.

 а в потресканном стакане старый чай

 не хватило для разлёту старых дел

 фотографии там, звёздочки и сны

 как же сделать, чтоб всем было хорошо

 * * *

 26.12.01.

 Знаю, знаю — ты ждёшь рассказа про Тимурханова. Хороший вопрос — как я к нему отношусь? Сложно я к нему отношусь. Проще сказать, как ОН ко мне относится: я для него постоянный геморрой, миль пардон, и Забава Путятична в одном флаконе. А! Ещё я высококлассный специалист!!! Чуть не забыла, однако.

 Сейчас я скажу, как на духу, что меня смущает.

 Во-первых. Меня смущает то, что ЛЮДИ СКАЖУТ. А сказать они могут... много чего. Посему я держусь от него на большом расстоянии. Очень большом. Он для меня — безусловное табу. Здесь говорят — харам.

 Благо мы уже скоро, даст Бог, вернёмся в свой отремонтированный ударными темпами детсад. И он выделил нам для редакции офис в центре. Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты...

 Во-вторых. Нет, этого писать не буду, это личное... Ладно, ладно, знаю, что ты видишь меня насквозь и глубже. Да, боюсь на него повестись. Убейте меня теперь за это, убейте!

 В-третьих. Больше всего меня смущает то, что он кормит, поит, обувает, одевает, выручает всю нашу ораву, а я за это делаю только то, что доставляет мне удовольствие, то, что я и так бы делала, в смысле без него... Слушай, встань с пола, пошлая женщина, и уйди, противная, а?

 Целую. Напиши всё, что по этому поводу думаешь, утоли моя печали, сан йиша...

 Да, кстати, про дедушку Мороза! С Новым годом!

 * * *

 Перебравшись вместе с пацанами в почти отремонтированный интернат, — чтобы поменьше мозолить глаза Тимурханову, — она не могла теперь заснуть в той комнате, которую привыкла считать своей, и даже не из-за назойливого запаха свежей краски.

 И когда Бек окликнул из-за двери:

 — Талгатовна! — она и поднялась легко, — благо, как всегда, легла одетой, — и вышла быстро, завязав только головной платок.

 червону руту, блин, я шукаю вечорами

 Из-под лестницы доносился невнятный шум.

 — Проверка?

 Бек махнул рукой:

 — Да этот... говорил же я, ещё придёт...

 — Кто?

 Он не успел ответить, — внизу снова зазвучали приглушённые, возбуждённые и злые голоса.

 В круге света от фонаря стояли друг против друга Гелани с автоматом в руке, Сашка и трое в камуфляже. Один из них был знаком ей ну просто до боли.

 шо?! опять?!

 Горячая волна мгновенно бросилась в голову, гася страх.

 хорошо, хоть младшие остались у Беса

 Она кашлянула, — все смолкли.

 вторая часть Мерлезонского балета!

 — Что-то вы, Ахмад Батькович, зачастили к нам... Вам что, по ночам заняться больше нечем, голубь вы наш сизокрылый? Пардон, сокол ясный?

 Тот смерил её таким же вызывающим прищуренным взглядом.

 — Али попрощаться забыли давеча? Ушли-то по-английски... пока мы за вас отдувались. Ребята ведь могли и не вернуться, ничего?

 — Они давно мужчины, — бросил Ахмад. — И хватит им под твоей юбкой прятаться.

 — Так и ты под ней спрятался тогда, нет? — сказала она, нежно улыбаясь.

 графиня изменившимся лицом бежит пруду

 Бек, — руки в карманах, — встал перед нею, тощая спина напряжена, как тетива лука.

 придержи язык, дура, идиотка

 мальчишек подставляешь

 придержи язык!!

 — Прошу прощения. Бехк ма биллахь (прости, ради Бога), — пробормотала она, опуская глаза. — Только оставь ты нас в покое, пожалуйста, а?

 вот-вот, лучше поплачь, корова несчастная

 Ахмад сухо усмехнулся.

 — Тут говорят, Бес вас пригрел? Спишь с ним?

 — Ем! — выпалила она свирепо.

 — А тебе-то что? — перебил вдруг Бек, неожиданно спокойно. — Ты ей кто? Заплати калым — тогда спрашивай!

 и мёртвые с косами стоят

 — Сколько? — нарушил тишину Ахмад.

 — Яду мне, яду... — пробормотала она, закрывая глаза. — О боги, за что вы наказываете меня? Изгнать конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды...

 Кто-то прыснул, — кажется, Сашка, день и ночь не отрывавшийся от присланных ей из дома книжек.

 — Жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию... — продолжала она монотонно, не открывая глаз. — Конец цитаты. Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита».

 — Это... что это с ней? — спросил Ахмад почти шёпотом.

 — А ты не знал? — злорадно осведомился Бек. — Такая вот она у нас... всегда.

 — Ножку волочит, головой трясёт, и бок кривоватый, — подхватила она с восторгом, — да на личике черти горох молотили... так ведь личико можно платком закрыть... Алексей Толстой, если что. «Пётр Первый».

 Мальчишки уже откровенно хохотали, подталкивая друг друга плечами.

 Ахмад заморгал.

 темнотааааа

 — А ты спроси-ка его, Бек, сколько ему лет? — Она подбоченилась, уже в упор демонстративно разглядывая Ахмада.

 — Двадцать пять, — буркнул тот.

 — Ско-олько?.. А теперь скажи ему, Бек, что я ему в матери гожусь!

 в бабушки

 Серый Волк, а Серый Волк, а я тебя съем

 — А читать он умеет?.. Хотя бы по слогам?

 Остапа понесло

 ... — А баранов у него сколько? Помимо тех двух, что здесь?..

 Один из «баранов» вдруг фыркнул, сквозь смех сбивчиво говоря что-то Ахмаду. Тот блеснул на него глазами.

 — А вам, молодой человек, — переключилась она мгновенно, — полезно было бы узнать, что неприлично говорить на иностранном языке в компании людей, из которых по определению не все могут знать этот язык!

 Мэри Поппинс, до свидаааанья

 — Я рада, что вам со мной весело, — невозмутимо закончила она на том же языке. — ИншаАллах... но я спать хочу. Надоело мне вас развлекать. Аста ла виста, бэби!

 Ахмад шагнул было вперёд, но, натолкнувшись на взгляды мальчишек, остановился, тряхнул головой, бросил угрюмо:

 — Научите её хоть помалкивать!

 — Бесполезняк, — развел руками Бек. — Пробовали! Единственно, кляпом заткнуть!

 а я и здесь молчать не буду

 тигру в зоопарке мяяяяса не докладывают

 заткнись же, дура, наконец!

 Дверь хлопнула.

 Она сползла на ступеньку, уткнула в колени горящую голову. В висках бухало.

 — Пей, — Бек сунул ей в руки помятую жестяную кружку.

 Вода пахла хлоркой.

 — Простите, кIентий, — пробормотала она почти беззвучно.

 — Пей давай, — он присел рядом. — Утром вернёшься к Бесу. Мы тут сами. И сиди, молчи, блин. Сказал, вернёшься!

 — Однозначно, — подтвердил ломким баском Гелани.

 Она прижалась лбом к холодному боку кружки:

 — Страшно мне, мужики...

 — Да плюнь ты на этого козла, Талгатовна! — решительно сказал Сашка. — Его пришьют не сегодня-завтра!

 — Хочешь, я сам пришью? — ухмылка Бека была страшноватой. — Ладно, не дёргайся, пошутил я, пошутил. Иди ложись.

 а тем, кто ложится спать, спокойного сна

 спокойная ночь

 * * *

 16.03.02

 Сперва о работе (которая, как известно, есть незнакомый русский слово).

 По традиции, каждый газетный номер выпускаем, как последний. Но дела уже перешли из режима экстрима в режим рутины... Ну и слава Богу, ещё бы немного экстрима, и я бы сломалась, как та печенюшка... Теперь, оглядываясь на свои первые месяцы здесь, удивляюсь, как я их вообще пережила. Видимо, помогло состояние постоянного шока, что, как известно, по-нашему!

 Наш интернат укомплектовали наконец персоналом с образованием (угадай с трех раз, кто помог?). Ничего тётки, хотя я ревную малость, столько с этими детьми пережито... Теперь я туда прихожу только ночевать. Пацаны мои вообще обосновались в редакции капитально, для них главное — что там крутые компы и Сеть.

 Про пацанов.

 У Сашки нашлись родные в Забайкалье, пишут, зовут к себе, он колеблется. А Гелани Бес предлагает учебу по специальности, то есть художку. В Москве или в Питере. Тот тоже колеблется, хотя мы с Беком хором на них обоих орём. Чтоб ехали и не выёживались.

 Ох, не знаю, даже думать не хочу, как мы будем без них...

 А Бек — это, ясен пень, ещё одна моя карма (или я — его?)

 Хороший, однако, вопрос...

 * * *

 — ...Мам? Ага, нормально слышно, привет. Как вы?.. Да что у меня? У меня хорошо... Да я никуда не выхожу, работы много. Да не беспокойтесь вы, что со мной случится-то?

 кто ж его посадит, он же памятник!

 — ...Да ну, мам, не трать деньги, вы ж недавно посылку прислали... Ну, пришли пару книжек, если есть свежие бабские какие-нибудь... да, и тетрадки с прописями для начальной школы. Отпуск? Ну, не знаю... Да не смотрите вы этот телевизор, врут они там всегда! Тут всё спокойно уже давно... Я в субботу ещё перезвоню. Ага. Привет всем, целую. Не волнуйся!

 Она положила тяжелую трубку старомодного телефона на рычаг и бессильно привалилась к стене кабинки.

 чунга-чанга, кто здесь прожил час

 чунга-чанга, не покинет нас

 Весенний полдень ослепил её.

 — Алиска!

 Заморгав, она растерянно огляделась.

 Напротив главпочтамта стоял коммерческий ларёк в железной оплётке, рядом — пропылённый «газик», из которого кто-то нетерпеливо махал ей рукой.

 Господи, Галка...

 Мир оказался ещё теснее, чем ей казалось, и бывшую одноклассницу она встретила месяц назад в местном РОВД, где та работала, по собственному её выражению, «секретуткой»: разведясь с третьим мужем, захотела шальных денег. И шальных приключений. Здесь хватало и того, и другого.

 — Поехали со мной, щас мне должны кучу шмоток и косметики принести! Там одна наша только что из Турции вернулась! — возбуждённо тараторила Галка, успевая кокетливо поглядывать из-под платиновой чёлки и на хозяина ларька, и на водителя «газика».

 — Да у меня денег нет с собой...

 — Ой, да потом мне отдашь, у своего возьмёшь!

 своего, значит

 прэлестно, просто прэлестно

 И тут ей так отчаянно захотелось кусочка мирной, человеческой, бабьей жизни, что аж сердце зашлось.

 — Ладно, давай!

 он сказал «Поехали!» и махнул рукой

 Клетчатая сумка — мечта мародёра — оказалась бездонной, и, запершись в туалете, они с Галкой упоённо её потрошили.

 — Нет, колготки бери вот эти, в сеточку! — трещала Галка. — Хоть вспомнишь, что у тебя ноги есть! А то ходишь, блин, как шахидка...

 — Да куда я их надену-то?!

 — А, ты уже забыла, куда колготки надевают?!

 Вторая по счету банка «Балтики-двоечки-вишни», стоявшая на подоконнике, подходила к концу, крыша блаженно уезжала.

 — А вот и юбка к этим колготкам!

 — Галка, да она же задницу не прикрывает!

 — А чего её прикрывать?!

 Они присели от смеха.

 — Та-а-ак... — Галка деловито раскрыла косметичку. — Закрой глаза, щас будем совершать намаз...

 — Галка, меня же мои мужики убьют!

 — Не успеют! — заявила Галка, сосредоточенно разбирая тени. — Помрут вперёд... Да не угорай ты, мешаешь... Во-о-от... А теперь пошли.

 — Куда?!

 — Привет тебе в шляпу! Как куда? На показ мод! Ты что, так и собираешься в сортире сидеть?

 — Галка, я боюсь!

 — На, хлебни ещё! Боится она! Возьми вот «Диролку», зажуй. Мы женщины, блин, или кто?

 ведьмы мы али не ведьмы?

 мы патриотки али нет?

 Компьютер у Галки в приёмной ломился от свежих попсовых песнюшек. Последние остатки разума испарились из её головы, и она даже забывала украдкой одёргивать юбку. Галка, гордая гордостью творца, унеслась куда-то с оставшимся шмутьём.

 Через полчаса она спохватилась, что надо хотя бы наконец предупредить Бека, схватила телефонную трубку — занято. Всё живое сидит в Сети.

 в третий раз закинул он невод

 пришёл невод с одною тиной

 Она лениво поискала в программах мэйловский чат.

 вот приблуды белого человека

 слово летит по воздуху, однако

 ох, голова-то как трещит, зараза

 не пей вина, Гертруда

 пьянство не красит дам

 харам-харам-харам

 в рифму

 Она в третий раз с удовольствием включила Таркана, даже не повернув голову на скрип распахнувшейся двери.

 — Девушка, можно?

 И в дверь вошла война.

* * *

 «Мы считаем, что достаточно тридцати минут честного диалога с глазу на глаз, чтобы остановить эту войну, чтобы объяснить президенту Российской Федерации, что вообще хотят чеченцы. Я уверен, он этого не знает. И услышать из уст Путина, что он хочет, чего хочет Россия в Чечне. Мы этого не знаем. Для начала этого диалога вполне достаточно остановиться на следующих вопросах: для Ичкерии — гарантия безопасности чеченского народа, для России — защита её региональных и оборонных интересов на Северном Кавказе. Если мы сумеем открыть глаза своим оппонентам, руководителям России, эту войну можно остановить».

 (Аслан МАСХАДОВ)

 * * *

 Она поняла, что человек в наручниках, с трудом переставляющий ноги в окружении троих местных милиционеров, — Ахмад, только когда он поднял забинтованную кое-как голову, и на залитом кровоподтёками лице блеснул оставшийся целым левый глаз.

 — Допросить надо... этого вот. Не бойтесь, — снисходительно и нагло оглядел её старлей, приняв, видимо, за Галку — «русскую джуляб».

 девушка, а что это вы такая бледная?

 взбледнулось

 Они не потрудились ни поплотнее прикрыть дверь в кабинет, ни говорить потише. Им даже и в голову не пришло, что она может понимать речь, в которой только маты были русскими.

 — Ты думаешь, что мы твою сестру и мать не найдём?.. Их адресок у нас давно есть. Труда, три. Ты, может, хочешь их увидеть? Сейчас!..

 Одурманенная голова заработала холодно и чётко. Пальцы уверенно набрали адрес в окошечке чата.

«Бек, это я! Срочно бери всех, кого найдешь, и привези к Бесу семью с улицы Труда, дом три».

 — Думаешь, не расколешься?.. Да за тебя и ещё не брались!..

«Скажи ребятам Беса, что это он велел».

 — У тебя есть десять минут!..

«Потом позвони Бесу и попроси приехать в Центральный РОВД».

 — За твоими уже поехали, сейчас привезут!..

 «Я здесь буду сидеть в зиндане».

 — Сейчас увидим, сколько ты продержишься!..

«Один сюда не езди, иначе тоже сядешь. Приём».

 — Ну что, говорить будешь, или нет?

«Талгатовна, готово. Скоро будем. Бес рвёт и мечет. Во что ты там опять вляпалась?»

 Она не ответила.

 всё в ту же дивную субстанцию

 отшумели песни нашего полка

 отгремели звонкие копыта

 пулями пробито днище котелка

 маркитантка юная убита

 Старлей выглянул в приёмную.

 — Девушка, вы не могли бы где-нибудь погулять полчасика... нет, часик?

 И обаятельно улыбнулся.

 пять... четыре... три... два... один...

 Мендельсон пошёл, пошёл Мендельсон

 Поднявшись, она машинально одернула юбку, — безуспешно, — и, отстранив оторопевшего старлея, вошла в кабинет. Глядя только в лицо Ахмаду, произнесла тихо, но четко:

 — Врут они всё. Нету там твоей семьи. Кхераме хъумма дац (не бойся за них). Ничего страшного.

 и тут Шура понял, что сейчас его будут бить, и может быть, даже ногами

 Галкино бледное лицо мелькнуло в дверях и исчезло, в кабинете вдруг стало тесно от людей в камуфляже. Её толкнули в угол, и, забившись за стол, она опустила взгляд на свои коленки.

 однако, действительно ещё вполне

 ...

 нет, и незачем так орать, я и в первый раз прекрасно слышал

 ...

 как сделала, так и сделала, учись, студент

 ...

 ох, ну надо же, напугали ежа голым задом

 ...

 хочется блевать, но не время, время начищать сапоги

 ...

 на берёзе сидит заяц, лыком подпоясанный

 ...

 а кому какое дело — может, он медведя ждёт

 Число людей в камуфляже удвоилось, она на секунду подняла голову, увидела Тимурханова, увидела вытаращенные глаза Бека и снова опустила взгляд.

 а нам всё равно, а нам всё равно, пусть боятся нас волки и сова

 Голова просто разрывалась.

 — Где твои вещи? — бесстрастно спросил Тимурханов в наступившей вдруг тишине.

 — Здесь. — Она уже изучила каждую трещинку и кляксу на поверхности стола.

 — Переоденься и спускайся ко мне в машину. — Он поднял руку, обрывая возмущённые возгласы.

 Выбравшись из-за стола, она выпрямилась. Опять наступила тишина, и в этой тишине она слышала только цокот своих каблуков. Дойдя до двери, всё-таки не удержалась и оглянулась.

 Ахмад почти беззвучно пошевелил разбитыми губами, и она разобрала:

 — Смерти нет.

 Она проглотила ком в горле:

 — ...Есть только смена миров.

 горевать — не гореть, горевать — не взрывать

 убивать, хоронить, горевать, забывать

 Оттолкнув ошарашенную Галку, она кинулась прочь по коридору, переодевшись, прошла мимо охраны, села в машину, забилась в угол сиденья. Головы уже просто не было.

 с виду ложь — с гуся кровь побежит со щеки

 ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки

 ни крестов, ни сердец, всё злодейская масть

 убивать, хоронить, горевать, забывать

 Минуты тянулись как резиновые. Наконец хлопнула дверца. Она приоткрыла глаза, увидела рядом Бека.

 — Бес добился, чтобы этого в больницу отправили... Талгатовна, ну ты даёшь!

 стране угля, хоть мелкого, но много

 — Ты чего тут выделывалась?!

 — Ох, Бек, хоть ты не ори, пожалуйста, — пробормотала она. — Я ничего, я хотела... я только хотела...

 — Не реви, а?

 — Да-а-а... а я ведь только хотела шмотки померить новые... я ма-аме позвони-ила...

 то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя

 Хлопнула передняя дверца.

 Туда она побоялась даже взглянуть.

 — Продолжай, — сказал Тимурханов спокойно.

 — В-встретила Галку, одноклассницу... она здесь секретарша, она мне сказала, что ей новые вещи из Турции привезли... и косметику... я поехала с ней сюда, переоделась, зашла в Интернет... ...М-музыку послушала, — шмыгнула она носом, — ну, они его привели, а меня за Галку приняли, наверное... а так нельзя поступать, как они, вы же понимаете, что это подло, я понимаю, что я не имела права распоряжаться...

 — Уже лучше.

 — Простите меня, пожалуйста, — выпалила она и перевела дыхание, не подымая глаз.

 — В детском саду обычно после этих слов говорят ещё четыре слова, — в голосе его зазвучала усмешка. — Подсказать?

 Она вздохнула и наконец посмотрела на него.

 — Я больше не буду? Так ведь буду...

 Бек захохотал совершенно неприлично, сползая с сиденья.

 — Зачем ты всё это затеяла вообще? Кто он?

 Бонд. Джеймс Бонд

 Она поглядела на Бека.

 — Это Ахмад Вачагаев, он к ней давно и неровно дышит, — радостно доложил тот. — Бес, а может, нам её замуж за него выдать, а?

 — А это идея! Как я раньше не догадался?!

 танцы с волками при полном молчании ягнят

 — Пощады, государь... — пробормотала она, опять закрывая глаза.

 * * *

 25.03.02.

 Лен, я вот всё не знаю, как спросить-то тебя...

 Только ты не пугайся. Ну начинаааается, — сказали все хором.

 Я вот тут подумала... (опять незнакомый русский слово). Скажи мне, как крупный спец по всякой там экстрасенсорике (в которую я, как известно, не верю): могут ли у человека ВНЕЗАПНО открыться ТАКИЕ способности?

 На нервной почве, наследственность дурная, от удара по голове (нужное подчеркнуть).

 Можешь смеяться или плакать, но сей человек — я. «Я-я, яволь, майн фюрер!»

 Грубый материалист во мне грубо говорит, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.

 Сейчас я по порядку всё-таки попытаюсь...

 Когда Бек за мной пришёл, и сказал, что у Ахмада в той милицейской больничке, куда его Бес отправил, почки отбитые совсем отказали, когда мы туда прорвались, а он меня гнал, когда я схватила его за руку, и...

 И не знаю, что.

 Не могу этого ни описать, ни объяснить.

 Я не знаю, откуда это пришло. Не знаю, почему этого никогда не было раньше. Знаю только, что не могла я допустить его смерти. Не мог-ла!

 »Я тогда тебя забуду, ягодиночка моя, когда вырастет на твоём камушке холодном зелёная трава...»

 В чем сила, брат? А сила — она в ньютонах.

 А той же ночью он ушёл из больницы. Исчез. Испарился.

 Хотя, может, это помогло ритуальное жертвоприношение камеры, с которой в палату ввалились ОРТ-шники. Чтобы отснять, блин, пленного боевика, пока тот ещё живой. Я её грохнула об косяк... как ни странно, силы хватило. Было весело, особливо, когда их оператор потребовал за камеру полторы тысячи баксов. Наврал, конечно, но Бес всё равно заплатил.

 Святой. Просто святой.

 Он меня, короче, спрашивает таким голосом, что у меня аж в животе всё замёрзло: «Вы меня за кого вообще принимаете, Алиса Талгатовна?» А я брякаю в ответ: «Deus ex machine» (Бог из машины (лат.))...

 Ладно, хватит об этом.

   «Есть многое на свете, друг Горацио...»

 На этом мысль останавливается.

 Да пребудет с нами сила!

 * * *

 как все мы веселы бываем иль угрюмы

 но если время выбирать, и выбор труден

 мы выбираем деревянные костюмы

 люди

 люди

 люди

 — Ишь ты, глянь, Фролов, крестик у неё, православная, что ли, бля..?

 — А вы?.. Руки уберите!

 — Видал, осмелела! Да ты сейчас у меня...

 — Эй, Кадет, хватит, хватит, забьёшь на х**н! Остынь! А то потом хлопот не оберёшься... Слышь! Это же подстилка этого... как его...

 — Ну, тогда и сунь её в камеру к чехам, Фролов! Скажу — не было у меня свободного помещения для неё, вот так-то. Слышишь, с**а, пусть потом твой ё..рь со своих и спрашивает, когда они тебя в лоскутья порвут!

 — Брось, Кадет, не дело это...

 — Давно ты такой нежный стал, а, Фролов? Ладно, х... с ней, пускай пока здесь сидит, только когда за нею явятся, возьмёшь вдвое против обычного, понял?

 и будут веселы и ласковы настолько

 предложат жизнь счастливую на блюде

 но мы откажемся, и бьют они жестоко

 люди

 люди

 люди

 * * *

 12.05.02

 Почему я не пишу? Да пишу я, пишу, сама видишь... Ну ладно, ты права, случилось кое-что, но всё обошлось.

«Я орёль. Почему такой маленький? Болель».

 Пришлось в кои веки посидеть за решёткой. От сумы, да от тюрьмы, как известно, не зарекаются. Чем я лучше других, спрашивается?..

 Нет, не хочу даже вспоминать.

 В общем, просидела всего сутки, как ни странно, осталась цела, чему до сих пор удивляюсь. Хотя товарищ, который там заправляет... по кличке Кадет — это местная легенда...

 Нет, не буду, не могу.

 В голове всё это время вертелся замечательный шиллеровский стиш из трагедии про Марию Стюарт, помнишь: «Со мною могут низко поступить, унизить же меня никто не может!»

 Очень возвышенно и романтично... ещё часок, и со мной наверняка начали бы низко поступать... но...

 Но мальчишки, как всегда, вовремя потёрли лампу... Господи, чем я только Бесу не обязана уже... по гроб жизни не рассчитаюсь. Ума не приложу, зачем я ему?

 Гудермес — город чудес, вышел на улицу и исчез.

 Прости, прости, прости, никак не отойду чего-то.

 Целую.

 Не волнуйся.

 Я всё ещё орёль, хоть и очень маленький...

 * * *

 — Вы её зачем сюда притащили?! Вы что?!

 Ахмад снова бешено встряхнул Бека за плечо.

 А она немо стояла, не видя даже Артура, ради которого они пришли ночью в эти развалины на окраине, видя только к******й тюк на полу сарая у своих ног. Этот тюк уже не был Кадетом, который издевался над нею в тюрьме, он уже почти не был человеком. Но он был ещё жив.

 — Пошли ему смерть, Господи... — Она не заметила, как прошептала это вслух.

 — Так легко не отделается, — бросил один из стоящих вокруг бородачей в камуфляже. Видеокамера в его больших руках выглядела игрушечной, и держал он её неловко, в отличие от автомата.

 Только теперь она поняла, для чего сарай залит светом от двух дуговых фонарей, и земля перевернулась под ногами.

 в амбразурах небесных навеки светла чистота

 далеко до греха, и легка вся, как есть, доброта

 да не наступит конец человеческой песне

 Бога нет, да и х**н с ним

 — Да убирайтесь вы! — почти застонал Ахмад, толкая её к выходу. Куртка его распахнулась, и она увидела у него за поясом ребристую рукоять пистолета.

 ...В руке п******т оказался совсем не таким тяжёлым, как в тот единственный раз, когда Бек заставил-таки её учиться стрелять на бывшем стадионе по консервным банкам, и из десяти раз она промахнулась восемь, потом долго болело запястье, и она бессильно злилась на пацанов...

 Нет, совсем нетяжёлым.

 В тишине сухо щёлкнул предохранитель.

 — Да ты не выстрелишь! — уверенно сказал наконец Ахмад и протянул руку. — Не сможешь. Дай сюда. И уходите!

 — В тебя — не смогу, — она не отрывала завороженных глаз от пистолета, поворачивая его, пока он не глянул ей в лицо мёртвым зрачком дула. — А вот так — смогу.

 идёт Смерть по улице, несёт блины на блюдце

 кому вынется — тому сбудется

 тронет за плечо — поцелует горячо

 полетят копейки из-за пазухи долой

 — Ты что?! — прохрипел Ахмад. — Зачем?!

 — Я с этим жить не буду, — сказала она просто.

 — Дура, в меня стреляй! — выдавил человек на полу. — В меня!

 Она перевела на него взгляд, и в тот же миг Ахмад выхватил у неё п******т и наотмашь хлестнул по щеке ладонью, придушенно выматерившись.

 Схватив за плечо, Артур поволок её к двери, она мотала головой, упираясь.

 — Да он с тобой то же бы сделал, если б мы тогда не успели! — срывающимся голосом крикнул Бек.

 — Это не по-человечески! — её трясло, и слова еле выговаривались. — Этого не должно быть... ни с кем! Ни с кем! Ни с кем!

 Сквозь плывущий перед глазами туман она вдруг увидела, как Ахмад, шагнув к лежащему, поднял п******т. Выстрел ударил раз, другой.

 Она зажмурилась, вцепившись в Артура, и тот наконец вытолкнул её наружу.

 Судорожно хватая сырой воздух раскрытым ртом, она кое-как доплелась до чернеющих кустов, упала коленями в мокрую траву. Жёлчь подступила к горлу, и её жестоко вывернуло наизнанку.

 а сегодня я воздушных шариков купил

 полечу на них над расчудесной страной

 буду пыль глотать, буду в землю нырять

 и на все вопросы отвечать — всегда живой

 Зубы цокали об непонятно как оказавшуюся в руках ребристую фляжку. Она открыла глаза, и Артур молча помог ей подняться.

 — В-вот и свиделись... — пробормотала она.

 На его обветренном остроскулом лице только глаза остались прежними — печальными.

 — Ты прости. Бехк ма биллахь, — сказал он тихо. — Я не знал.

 — Бехкъ бахъъума дац (ничего, не стоит). Ты не знал, — отозвалась она эхом. Горло болело, слова еле выговаривались. — Ты... ты как?

 Он пожал плечами:

 — Ты же сама видишь...

 — Пойдёшь с нами?

 — Шутишь? — Артур усмехнулся. — На мне крови столько...

 Она снова закрыла глаза:

 — Иисус сказал разбойнику: ныне же будешь со мною в раю...

 Теперь он засмеялся, почти весело:

 — Ты и правда Бешеная, не зря тебя так называют... В вашем раю?

 — А рай — он, наверное, общий... И ад тоже... Дала мукълахь... — Не выдержав, она всхлипнула. — Артур...

 — Уходите! — хрипло приказал он. — Давайте, скорее! Бек!

 — Дала аьтто бойла, сан ваш (счастливой дороги, брат), — вымолвил тот.

 Спотыкаясь, она ещё долго оглядывалась в темноту.

 светило солнышко и ночью и днём

 не бывает атеистов в окопах под огнём

 добежит слепой, победит ничтожный

 такое вам и не снилось

 * * *

«В прошлом веке была такая история. Доблестный спецназ одной крупной европейской империи донимали партизаны, которых в тамошних лесах было очень трудно поймать. А в деревнях старики да дети, но все, как один, тайно сочувствующие... Хорошо, с законодательной базой в той империи все сложилось заранее — Европа все-таки! Пришел их спецназ и при хорошей законодательной базе спалил всех этих родственников террористов, от мала до велика. Помните? Мы эту историю в школе проходили.

 Деревенька называлась — Хатынь...»

 (Виктор ШЕНДЕРОВИЧ)