Золотистая куколка

Помогите!

Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал…

 Меня подбрасывает на постели. Распахиваю глаза, но почти ничего не вижу – вокруг темно. Очень скудный отражённый свет проникает в окно, но в самой палате – темнота. Темнота и дикие крики, носящиеся от стены к стене.

 Громче. Тише. Ближе. Дальше. Грустно. Яростно.

 Слова долбят мой мозг, сердце свалилось в желудок и трясётся в припадочных судорогах, лоб покрылся испариной.

- Хватит! – что есть силы ору я, пытаясь перекричать этот голос, который, забравшись в черепную коробку, бесчинствует там, миксером расшвыривая серое вещество по стенкам. Спросонья пробирает такая жуть, что всё, что я могу, это верещать, как перепуганная школьница: - Хватит! Хватит! Хватит!

 Но она меня перекрикивает. Когда её голос набирает мощь - мой тонет в этом потоке парализованной щепкой, а когда стихает до шёпота - собственные крики раздирают мне уши стеклянным крошевом звенящей в нём истерики.  

 Я не был к такому готов. Сука, я же спал! Вот тварь!

 Прооравшись, кое-как беру себя в руки. Выбираюсь из кровати, осторожно подхожу к двери и выглядываю в предбанник. Здесь тоже нет света, но его полоска пробивается из коридора. Выглядываю уже туда – пустота и крик…

 Встаю на середину коридора и ору изо всех сил:

- Слышишь ты, тварь? Заткнись! Что тебе от меня нужно? Ты меня достала! Либо говори, что тебе нужно, либо отвали от меня!

 Реакции – ноль, никаких изменений в окружающей действительности.

- Ты больная! – в ярости выплёвываю я в воздух. – Двинутая! Я тебе шею сверну, поняла? Только попадись мне на глаза!

 Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал…

 Эти вопли выдёргивают из тела мои натянутые до предела нервы, волна ярости набирает обороты и я, забыв и про живот, и про то, что после операции полагается лежать, а не заниматься физическим трудом, ношусь по коридорам и ломлюсь в каждую дверь. Мне поддаются только санузлы: один на втором этаже и два на первом. Её адский крик не стихает ни на секунду, клиника переполнена терзающими слух звуками.

 Везде всё заперто, в окнах – темнота, в главном холле тускло светит лампочка аварийного освещения. Синяя. Окно за стойкой ресепшена выходит на большую стоянку, за которой раскинулся широкий газон. Ещё дальше в несколько рядов высажены сначала кусты, потом молодые деревца -  не то берёзы, не то клёны, отсюда не разобрать, а за ними забор. Обычный забор из профнастила, примерно в два человеческих роста, если я правильно помню, выкрашенный синей краской.

 Там, за этим забором – улица. Тихий тупичок, по которому почти никто не ходит, да изредка проезжают машины – и то днём. Сейчас же, скорее всего ночь, хотя зимой с этим можно здорово ошибиться, не имея часов под рукой.

 Сколько до забора? Метров сорок? И он, конечно же, заглушит звук, но я всё равно должен попробовать! Распахиваю оконные рамы и кричу:

- Помогите! Кто-нибудь, помогите! Вызовите полицию! Мне нужна помощь!

 А за моей спиной неправдоподобной сигнализацией всё так же носится обвинение во вранье. Что это значит вообще? Почему мне никто не отвечает? Почему никто не даёт понять, что меня услышали и помощь близка?

- Э-э-эй! Кто-нибудь, ответьте! Меня кто-нибудь слышит?

 Морозный ветер треплет мою футболку, бесцеремонно забираясь под неё своими тощими льдистыми пальцами. Минут десять я ору в пустоту прежде, чем окончательно убеждаюсь, что это – лишь напрасная трата времени и здоровья.

 Продрогнув, закрываю окно, поворачиваюсь и прислоняюсь к нему затылком. «Наша клиника расположена в самом тихом уголке города, и ни один посторонний шум не помешает вашему выздоровлению!» - как-то так, помнится, было написано в рекламном буклете. Выздоровлению! Всё идёт к тому, что я тут сдохну…

 Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал…

 Это невыносимо… Невыносимо до такой степени, что я затыкаю уши прежде, чем отправиться обратно в свою палату. А куда ещё? Не в сортире же сидеть… Утром, когда рассветёт, попробую позвать на помощь ещё раз, а сейчас…

 У меня нет сил. Просто нет. В этот момент я как никогда чётко ощущаю, что мне была проведена операция, и что после неё организму обязательно нужно время на восстановление. Правда, живот больше не беспокоит, болевых ощущений нет, видимо, хирург, копавшийся в нём – и в самом деле гений.

 Но как бы то ни было, мне отчекрыжили желчный, в моём животе заживает рана, и на его поверхности тоже четыре дырки, перетянутые аккуратными шовчиками. Мне нужен покой! Мне нужен уход, забота, хорошее питание и долгий крепкий сон, а не… вот это всё!

Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал…

 Стоило буквально на секунду отнять пальцы, как уши тут же схлопотали очередную порцию визжащих воплей, вымотавших меня до предела. Я глубоко вдыхаю, не желая признаваться самому себе, что на глазах вот-вот проступят слёзы. Чушь! Это просто от усталости… От усталости и от бредового сюрреализма всего происходящего, из которого я никак не могу выбраться.

 Поднимаюсь к себе, захожу в палату, автоматически ударяя пальцами по выключателю – зажигается свет.

 Что за?..

 Щёлкаю клавишей несколько раз – дерьмовое синюшное освещение исправно зажигается и гаснет. Вот, значит, как… Подумав, решаю оставить свет – слушать в темноте этот ор было бы слишком тяжело.

 Сажусь на постель, тру ладонями лицо. Как же я устал! В голове стучит лишь одна, задыхающаяся от бессильной ярости мысль: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!».  Поправляю подушку, собираясь лечь, и вдруг замираю. Медведя нет!

 Ищу его под подушкой, потом под одеялом – нет! Встаю на колени, нагибаюсь, осматриваю пол под кроватью, затылком чувствуя, как чудовищные женские крики выгрызают мою душу – пусто. Чтобы не осталось сомнений дергаю дверцу тумбочки – там лишь моя бутылка минералки, про которую я совершенно забыл.

 Сажусь прямо на пол, достаю воду и жадно пью.

 Значит, пока я носился по клинике, ломясь во все двери подряд, пока надрывая глотку бесполезно орал в распахнутое окно, куколка пришла сюда и забрала игрушку!

 Зачем? Что это значит? Как это понимать? Что она хочет этим сказать?!

Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ ВРАЛ!!! Ты мне врал!!! Ты мне врал… Ты мне врал!!! ТЫ МНЕ…

 Тишина.

 Вопль обрывается на середине и слишком внезапно, так, что ушам от этого резкого перехода становится физически больно.

 Тишина… Я слышу своё дыхание. Слышу, как шумит вода в трубах. Слышу, как плещется минералка, когда я стрясу бутылкой. Больше я не слышу ничего.

 Повинуясь порыву, я добираюсь до окна, открываю его, и, вцепившись пальцами в обледеневшую решетку, предпринимаю ещё одну попытку.

- Лю-ю-юди-и-и! На по-о-мо-ощь! Позвоните в полицию!!!

 Но попытка докричаться отсюда – затея ещё более гиблая, чем делать это из окна за ресепшеном. Если там меня никто не услышал, то здесь тем более не стоит на это надеяться. Да и сил для этого просто не осталось. Измотанный вспышками страха и ярости, я забираюсь под одеяло.

 Ненавижу её! Ненавижу эту дрянь, кем бы она ни была! Убью суку! Найду, поимею и убью!

 Свет решаю оставить – так спокойнее. Минут пять я ругаю себя за трусость: в самом деле, как сопливый маменькин сынок не могу уснуть в темноте! Но потом сдаюсь – свет мне сейчас нужнее, чем необходимость доказывать самому себе свою крутизну. Закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.

 Я зверски устал, я вымотан, я хочу лишь одного – спать, но организм, перешедший в состояние повышенной боевой готовности, то и дело вздёргивается, не давая мне расслабиться и раз за разом жёстко выволакивая из наваливающейся дремоты.

 Я провожу в этой маяте несколько часов, опустошенный и рассвирепевший одновременно. Я мечтаю о том, как буду наказывать эту белокожую стерву, и эти тяжёлые липкие фантазии хоть как-то скрашивают мой изматывающий полусон. Лишь когда за окном становится достаточно светло, я по-настоящему глубоко проваливаюсь. А когда снова открываю глаза, то обнаруживаю, что свет в палате погашен, на тумбочке очередное подношение, а за окном зима замешивает свои очередные затяжные серые сумерки.