Судьба за поворотом

Глава 1

Аглая

Я не любила слово «временная». В нём всегда было что-то про чужой дом и чужие вещи, которые нужно аккуратно протирать, пока не позовут кого-то «постоянного». Но последние два года моя жизнь ровно такая: съемная однушка у трамвайной линии, работа в клининговой компании и чемодан, который нельзя забивать слишком плотно - вдруг снова придётся переезжать.

Город - Винница. Не столица и не гигант, зато река, утренние трамваи, запах хлеба с пекарни на углу. Я снимаю квартиру на окраине, в пяти остановках от центра. Окно выходит на двор, где по вечерам соседский пёс воет на скорую помощь - странно и протяжно, будто разговаривает с сиреной. Утром тут всегда немного пахнет мокрым металлом и постиранным бельём: у кого-то на верёвке бесконечно висят белые простыни.

Мне двадцать три. После девяти классов я закончила колледж на «воспитателя», проходила практику в садике у нас в селе, в Закарпатье. Село маленькое, но гордое, переливчатые косогоры и речка, на которой мы в детстве строили дамбы из камней. Там меня знали с пеленок - и мне казалось, что дальше тоже всё будет просто: люблю детей, умею с ними, значит устроюсь. Но в городе оказалось иначе: «слишком молодая», «нам нужен опыт», «вы симпатичная, родители будут ревновать», «у нас ставка занята». За полгода я выучила наизусть все формы вежливого отказа и перестала верить в слово «скоро».

Клининговая компания «Чисто+» не спрашивала, сколько мне лет и сколько улыбок у меня за спиной. Ей нужны были руки - аккуратные, терпеливые, те, что умеют доводить до конца. Мы убираем офисы, салоны, иногда стоматологические клиники - там всё пахнет мятой и спиртом. График - лоскутный: утром с семи офис на Соборной, днём перерыв, вечером маленькая студия красоты на другой стороне реки. Я привыкла к этим лоскутам: они дают свободу думать.

У меня тёмно-русые волосы, я собираю их в низкий хвост - практично. Карие глаза, немного пухлые губы, которые лучше держать при себе, когда тебе хамят. Рост - метр шестьдесят пять. Вес - пятьдесят с небольшим, иногда шестьдесят, зависит от ночных чаев и булочек, которые нам иногда оставляют на ресепшене «для тех, кто после». Одежда - простая: прямые штаны, чистая блузка, зимой - плотная юбка с теплыми колготками. Я не бегу за модой, у меня другая дистанция: вовремя заплатить за квартиру и не потерять себя.

Стасю я встретила в первый день, точнее, она встретила меня. Из тех людей, что улыбаются до того, как произносят «привет». Низкий хвост из пшеничных волос, веснушки на носу, глаза серые, как ранний чай без сахара. Мы стояли у шкафа с инвентарём, и она втолковывала мне, как здесь всё устроено, - быстро, как будто боялась, что я успею передумать и уйти.

– Не пугайся графика, - сказала она, вытаскивая из ящика свежие перчатки. – Сначала кажется, что тонешь в адресах. Потом на автомате. Я - Стася. Двадцать четыре. Из Ровно. Живу тут с котом и соседкой, которая любит петь ночью шансоны. Если увидишь меня с синяками под глазами - это не мужчина. Это соседка.

– Аглая, - представилась я. — Двадцать три. Из . . . ну, из-под Хуста. Живу тут с чайником и трамвайной линией.

Она засмеялась. И так просто, без пауз, мы стали разговаривать каждый день - о мелочах, которые в этом городе заменяют родню: где дешевле овощи, у какого мастера не портят ботинки, где печеньки к вечеру отдают за полцены. Стася называла меня «Глайка» - как будто этот острый звук «гл» помогал ей не застревать на глухих согласных.

В «Чисто+» у нас свои негласные правила. Не обсуждать клиентов вслух в маршрутках. Не принимать «чай» в конвертах, если за него потом попросят больше. И всегда работать вдвоем, если адрес новый. Новый адрес - как чужая кухня: всё выглядит знакомо, но если потянуть не за ту ручку, выдвижной ящик поедет на тебя с грохотом.

У нас был обычный день: офис со стеклянными перегородками, где никто не снимает наушники; пыль, которая притворяется прозрачной; кофе-машина, которая знает больше, чем секретарь. Я монотонно вела шваброй по тех-зоне и думала о том, что в садике дети гораздо честнее: если им больно - они плачут, если рады - бегут к тебе, пахнут молоком и солью. В офисе взрослые пахнут ожиданием премии и тем, что скрывают раздражение.

– Глайка, - кивнула мне Стася из-за стекла. – После обеда - «премиалка».

Премиалкой у нас называли заказы, которые дают чуток больше денег и, как правило, больше тишины. Частные кабинеты, маленькие бутики, вечерние клиники. На премиалке мы всегда вдвоём.

– Где ? - спросила я.

– За городом. Дом. Сказали - генеральная и регулярный уход дальше. Администраторша шепнула, что там ребенок есть, так что аккуратно, без резких запахов. Возьмём гипоаллергенное.

Я кивнула, и внутри что-то тихо подтянулось - как перед экзаменом. Я не любила «дома»: там всегда чуточку интимнее, чем надо; словно лезешь в чужую память, в которой лежат мягкие игрушки и старые письма. Но я знала своё дело: могу молчать, могу не задавать вопросов, могу видеть границы. Если мне перечат - отвечаю ровно, иногда резче, чем стоит, но по делу.

После обеда мы ехали в маршрутке. За окном тянулись рекламные щиты и березы, потом - частный сектор, где у заборов подсыхали резиновые сапоги. Стася рассказывала, как вчера соседка снова пела «для души», а её кот спрятался в шкаф и от обиды свалил на пол все полотенца. Я слушала и думала: странно, как быстро чужой человек может стать своей территорией. Может, потому что мы обе - «временные» ? Или потому, что в городе дружбу легче начать с чужого ведра и общей швабры, чем с признаний.

– Глайка, - Стася ткнула меня локтем. – Ты иногда такая задумчивая, будто считаешь ступени. Всё ок ?

– Всё, - ответила я. – Просто люблю, когда заранее ясно, что нас ждёт. А тут «дом».

– Ну так и хорошо, - бодро сказала она. – Дом - это не офис. Там пахнет хлебом, а не принтером.

Я улыбнулась: спорить не стала. У каждого свой опыт. Мой - что дом пахнет правдой. А правда - не всегда хлеб.

Адрес мы нашли быстро: охраняемый посёлок, сосны по обе стороны дороги, воздух - густой, как варенье из хвои. Дом был не из тех, что кричат о себе: больше про сплошной камень, тёмную черепицу и тихие окна. Калитка открылась бесшумно, будто ждала нас.

На крыльце нас встретил администратор - женщина в строгом темном кардигане, без лишних слов, как и положено тем, кто держит порядок.

– Девочки, здравствуйте. Инвентарь берёте свой ? Отлично. Просьба - без отдушек, у нас ребёнок. Кухня, гостиная, кабинет, санузел - по списку. Игрушки не трогать, книги в кабинете не переставлять. Если что - звонок у лестницы.

Мы переобулись, надели перчатки. Я привычно проверила швы на перчатках - не люблю, когда рвутся на пальцах. Внутри было просторно и тихо. Тишина не больничная, не музейная - живая, как будто кто-то только что прошёл по коридору и оставил в воздухе теплоту. Я почувствовала, как под ступнями мягко пружинит ковёр, а где-то далеко, в глубине дома, звякнула ложка о фарфор - коротко, как сигнал.

– Начнем с кухни ? - спросила Стася.

– Давай. - сказала я.

И пока мы раскладывали тряпки и шли к раковине, я ещё не знала, что этот дом станет моим экзаменом. И что «временная» работа окажется дверью туда, где не хватает не швабр, а правильных слов. Туда, где живёт девочка с слишком серьезными глазами и мужчина, чьи шаги дом запоминает наизусть.

Но это будет потом. А сейчас - вода, стекло, порядок. И моя любимая, почти медитативная простота: довести поверхность до состояния, когда она перестает спорить с тобой и начинает блестеть.

– Глайка, - шепнула Стася, открывая окно. – Смотри, какой вид.

Во двор выходила терраса и сосны. Где-то за ними, наверное, была река. Ветер принес в кухню прохладу и запах хвои. Я вдохнула и неожиданно успокоилась. Иногда достаточно просто открыть окно.Мы начали с кухни: стекло, сталь, кран, упрямые потёки чая на белой кружке. Я люблю, когда порядок собирается по маленьким шагам, как пазл: протерла - промыла - вернула на место. Ты делаешь свою часть мира предсказуемой, и мир отвечает тебе тем же.

Стася напевает под нос - тихо, чтобы не спугнуть тишину дома. Окно открыто, сосны шуршат, в глубине слышен редкий звук - будто ложка аккуратно касается фарфора, не звенит, а просто сообщает: «я здесь».

Я замечаю её раньше, чем понимаю, кого заметила. Мелкие босые шаги по ковру - неторопливые, как у ребёнка, который проверяет границы. В проеме между кухней и коридором стоит девочка. Светленькая, с тонкой шеей, как у птенца, и серьезными глазами. На руках у неё деревянная игрушка - зверек; она держит его двумя ладошками, как секрет.

Я машинально улыбаюсь - не тем «для клиентов», а настоящим, откуда-то из солнечного сплетения. Девочка отвечает кивком - еле заметно, словно мы договорились не спугнуть момент. Я хочу сказать «привет», но в доме нельзя быть громкой - он слишком хорошо запоминает голоса.

– Осторожно, крошка . . . - шепчу почти беззвучно. – Пол влажный.

Девочка делает ещё шаг, и в этот момент воздух меняется. В коридор входит женщина - быстрая, остро очерченная, с тонкими губами и запахом, от которого хочется закрыть окно: сладкие духи, перебитые чем-то резким, как хлорка.

– Я же сказала наверх! - её голос режет тишину. Она берет девочку за запястье - резко, без «пожалуйста», - и тянет к лестнице. Деревянный зверёк стукается о косяк.

– Больно. - девочка, не успев, шепчет.

Это «больно» не крик. Это слово на вдохе, когда воздух не идет в легкие. Оно маленькое и очень честное. Я застываю с мокрой тряпкой в руках. Секунда - и у меня в голове выстраивается всё: хватка взрослой, угол наклона кисти ребёнка, узкая белая полоска там, где манжетик сполз и открыл кожу. Это не «повела», это «потянула».

Стася бросает на меня быстрый взгляд - предупреждающий. Я знаю этот взгляд: «мы на работе, не лезь». И еще знаю - свои границы. Но в горле поднимается знакомое тупое тепло - то, которое приходит, когда очень хочется сказать «стоп».

– Осторожнее, пожалуйста, пол скользкий. - произношу я ровно, как инструкцию по технике безопасности. Не про «руку». Не про «больно». Но она понимает, что я видела.

Женщина оборачивается и смотрит так, будто я наступила на невидимую линию. Прячет взгляд, сжимает губы, сильнее тянет девочку. Та не плачет - только отводит глаза, сжимает игрушку и идёт. Их шорохи растворяются на лестнице. В воздухе остаётся запах духов и ещё что-то - уксусное, злое.

– Глайка, - шепчет Стася, когда коридор пустеет. – Дыши. Мы не воспитатели, мы чистим поверхности.

– Поверхности - да, - отвечаю я. – Но не глаза.

Она молчит. Этот дом слышит слишком много.

Мы работаем молча. Я протираю ручки шкафов и замечаю, как иногда трясется моя левая рука - еле заметно, как от холода. Привычка считать: раз, два, три . . . десять. Меня учили успокаивать детей, но никто не учил успокаивать себя, когда взрослые ведут себя как дети. Я мысленно фиксирую детали: тонкая рука, хватка близко к косточкам, голос на повышенной ноте. Это важно - вдруг пригодится. Я не знаю кому, но пусть будет.

В гостиной - книги, разложенные по высоте, как солдаты. Я прохожу мягкой щёткой по корешкам, и мне вдруг кажется, что кто-то недавно читал здесь вслух. У каждого дома есть «глубокая» тишина - эта как раз такая: жилая.

Администраторша появляется к концу, проверяет комнаты - без лишних слов, всё по делу. Расчёт - быстро, расписались, график обсудили: «если устроит - будем брать вас на регулярный уход». «Устроит», - говорим мы в унисон.

У ворот Стася шумно выдыхает:

– Вот почему я не хотела в садик. Дети - это радость, взрослые вокруг - лотерея.

– Я хотела, - отвечаю честно. – И до сих пор хочу. Просто там на входе теперь спрашивают не умение, а сколько у тебя лет опыта.

– Доживём - и докажем, - пожимает плечами Стася. – Поехали ?

Мы садимся в маршрутку. Вечереет быстро, как будто кто-то решил сэкономить на свете. За окном сосны и вывески, потом - знакомые дворы, бельё на верёвках. Стася рассказывает что-то про кота и соседку, я слушаю, киваю. На каком-то перекрестке нас обгоняет машина с тонированными окнами; в этой тени отражается мое лицо - и я ловлю себя на том, что смотрю не на себя, а на детскую кисть, тонкую, как веточка. «Больно», - эхом всплывает в груди.

– Ты со мной ? - Стася щёлкает пальцами. – Земля вызывает Глайку.

– С тобой, - улыбаюсь. – Просто . . . маленькая. Видела ?

– Видела, - нехотя кивает она. – Давай так: если что - скажем администраторше. И вместе. Ок ?

– Ок. - говорю. Но внутри понимаю: если «что» - я всё равно заговорю первой. Потому что есть вещи, которые нельзя оставлять на чьё-то «лучше не вмешиваться».

Дома меня ждут привычные мелочи, которые держат мою жизнь от расползания. Ключ вращается туго - надо попросить хозяина смазать замок. Трамвай прошуршал мимо - зеленая гусеница на рейках. Я ставлю чайник, снимаю кеды, раскладываю по местам: рабочую одежду — в корзину, перчатки - в пакет, график на завтра - на холодильник под магнит.

Душ - мой любимый кусочек дня. Вода стекает по волосам, смывает перчаточную пыль, чужие запахи. Я всегда мою руки дольше, чем надо, - детская привычка после огорода. Смотрю на свои пальцы: они немного шероховатые от чистящих средств, сильные, привычные. «Этими руками можно держать ребёнка под мышками и подбрасывать так, чтобы он смеялся», - вдруг всплывает мысль. В ней столько нежности, что становится не по себе.

Ужин - быстро и просто: гречка, кусочек сыра, помидор, чай. Я ставлю крупу на тихий огонь и, пока она «доходит», проверяю телефон. Уведомления - акция на моющее, рассылка из колледжа, две вакансии «воспитатель с опытом от двух лет». Я не открываю. В какой-то момент от бесконечных «от двух лет» внутри появляется пустая комната: туда я прячу всё, что связано с мечтой. Она теперь как платье «на потом»: нравится, но не по сезону.

После ужина - стирка. Машинка тарахтит, как трактор в миниатюре. На стене - тень от веревки с прищепками. Я вешаю блузку, и в голове опять возвращается сегодняшний звук: «больно». Он не громкий, но очень цепкий, как репейник на шерстяном шарфе. Я пытаюсь его отлепить мыслями: считаю деньги до зарплаты, перекладываю по конвертам - квартира, еда, «запас», билет домой «когда-то». Но всё равно возвращаюсь туда - в коридор, к тонкой руке.

Я складываю блокнот, выключаю свет над столом, оставляю только бра. В комнате становится мягко, как под пледом. За окном трамвай снова звенит - как будто кто-то позвал по имени. Я ложусь, укрываюсь, кладу ладони на живот, как меня научили в колледже, когда мы практиковали дыхание с детьми: вдох - длинный, выдох - длиннее. Однажды я точно буду считать чужие ресницы перед сном - те, что опускаются, когда не боишься. Однажды. Но сегодня - считаю треск батареи и шаги соседей за стеной.

Перед тем как провалиться в сон, я снова слышу это тихое: «больно». И мне кажется, что дом там, за соснами, вздыхает вместе со мной. Дом, который слушает. И, может быть, ждет, когда кто-то скажет за него то, что он сам сказать не может.

Завтра будет новый список адресов, новая пыль, новые стеклянные перегородки. А я всё равно проснусь с мыслью о маленькой светлой девочке и о том, как правильно говорить слово «стоп», чтобы тебя услышали.

Я пришла в «Чисто+» к восьми. В раздевалке пахло порошком и дешевым кофе. Сняла куртку, достала перчатки, как обычно. Не успела завязать волосы, как в дверях показался Лёша со склада:

– Аглая, тебя начальство зовет. Прямо сейчас.

Сердце неприятно екнуло. Не люблю, когда «прямо сейчас». В кабинете сидели директор и бухгалтер. Папка, ручка, официальный тон.

– Аглая, у нас сокращение, - без прелюдий сказал директор. – Заказы просели, держать такой штат не можем. По принципу «кто позже принят» - тех вынуждены увольнять. Ты у нас меньше полутора лет, сама понимаешь . . . Никаких претензий к работе нет. Документы подготовим сегодня. Выплаты - по списку.

Пока он говорил, я смотрела на его руки. Спокойные, сухие, привычные к бумагам. Не злые. От этого было не легче.

– Поняла, - сказала я. – Сегодня отрабатывать ?

– Да. И ключи сдай в конце смены. Прости.

Я кивнула, взяла трудовую, расписалась где надо. Вышла - и минуту просто постояла у автомата с кофе. Не плакать. Нормально дышать. Вдох - выдох. Всё. Пошла к шкафчикам.

– Что случилось ? - Стася вынырнула буквально из воздуха, с резинками для волос на запястье.

– Сокращают, - выдохнула я. – С «хвоста» списка.

– Офигеть . . . - Стася обняла меня по-человечески, коротко. – Ты норм ? Смотри на меня. Ты справишься. Мы сейчас дорабатываем, потом идешь домой, ешь что-то тёплое, и вечером я зайду. Будем думать. Окей?

– Окей, - кивнула я. – Спасибо.

Мы отработали молча. Руки делали своё, голова считала варианты. К обеду я сдала ключ, расписалась ещё раз, забрала свою коробку мелочей из шкафчика - крем для рук, запасные перчатки, прищепка для волос. Директор на прощание сказал: «Если что - приходите, когда станет полегче». Красиво звучит, но это как «позвоним».

У дверей Стася сунула мне бумажный стаканчик:

– Какао. И не спорь. Я вечером у тебя, часиков в семь.

– Буду дома. - пообещала я.

В маршрутке мелькали афиши и скидки на окна. Я думала, как объяснить хозяйке квартиры, если задержусь с оплатой, и как прожить месяц без паники. Дома сняла кеды, поставила чайник, уткнулась в телефон.

Поиск по «вакансии Винница»: уборщица - много, но с таким же графиком, как у нас; «воспитатель» - «опыт от двух лет». Я позвонила по пяти объявлениям: где-то уже закрыто, где-то попросили прислать резюме на почту, где-то «мы вам перезвоним». Сбросила пару резюме, переписала коротко про себя. Тишина.

Открыла холодильник, нашла суп в контейнере - разогрела, заставила себя поесть. Телефон молчал. В голове крутилась вчерашняя девочка и то её тихое «больно». Злилась на себя, что вообще думаю об этом, когда надо думать о работе, но картинка лезла сама.

К восьми застучали в дверь. Стася - с пакетом булочек и решим-тут-всё-лицом.

– Ну что ? - с порога.

– Позвонила в пять мест. Два «занято», два «скиньте резюме», одно «мы подумаем». Пока всё.

– Слушай меня внимательно, - она поставила булочки на стол, села напротив. – До меня дошёл слух. Помнишь вчерашний дом ? Каменный, сосны, администраторша в кардигане.

– Конечно.

– Им срочно нужна уборщица. Постоянно. Внутренняя, типа «домработница». Администраторша писала нашей диспетчерше: мол, кто-то у них уходит, нужно закрыть место. Я выпросила номер, - Стася вытащила телефон, показала контакт. – Звони. Скажи, что работала вчера по линии «Чисто+», готова на собеседование.

– Стася, это же клиент фирмы. Не некрасиво ?

– Они сами ищут. И, если что, можешь сказать, что я дала номер, потому что ты под сокращение попала. Тут всё честно. И да, я очень хочу, чтобы ты туда попала. Ты аккуратная, спокойная, и ребёнка ты почувствовала с первого взгляда. Таким людям там и надо быть.

Я посидела минуту, глядя на контакт. В животе неприятно шевельнулось - страх отказа. Но хуже, чем «сокращаем», точно не будет.

– Ладно, - сказала я. – Звоню при тебе, чтобы не сбежать.

– Вот это правильно. - Стася подмигнула.

Я включила громкую связь. Гудки. Один. Второй. На третьем ответили - тот самый спокойный женский голос:

– Да, слушаю.

– Добрый вечер. Меня зовут Аглая. Вчера мы приходили убирать дом по линии «Чисто+». Мне передали ваш контакт, сказали, что у вас открыта позиция уборщицы. Я под сокращение попала и сейчас ищу работу. Могу приехать на собеседование.

Короткая пауза.

– Аглая . . . да, помню. Вы с темными волосами ? - голос узнал меня, и я выдохнула.

– Да.

– Удобно ли вам подъехать завтра утром ? В девять. Посмотрим фронт работ, обсудим график и оплату. Дом за городом, адрес тот же, проход по списку, скажете моё имя - Анна Михайловна.

– Могу, - ответила я. – Спасибо.

– Возьмите паспорт, пожалуйста. И без отдушек. У нас ребёнок.

– Поняла.

– До завтра.

Мы отключились. Я ещё секунду держала телефон, как будто он горячий.

– Ну ? - Стася уже сияла.

– В девять утра. Собеседование.

– Я же говорила, - она радостно хлопнула в ладони. – И да, если что - я завтра тебя подвезу. И вечером напомню, чтобы одежда без запахов, и волосы в хвост, и всё вот это. Не спорь. Я твой личный отдел поддержки.

– Спасибо. - сказала я. И в первый раз за день стало не так тесно внутри.

Мы съели по булочке, обсудили, что говорить про опыт и график, как не соглашаться на «всё и сразу», если попросят. Стася ушла ближе к десяти. Я собрала в пакет паспорт, резинки для волос, простую блузку, джинсы без запаха кондиционера, поставила будильник на 6:30 и легла.

Сон пришел не сразу. Я думала о завтрашнем доме, о спокойном голосе Анны Михайловны, о том, как девочка держала деревянного зверя. Если меня возьмут - как сделать так, чтобы ей больше никто не говорил «наверх» таким тоном? И как говорить взрослым, чтобы меня услышали. Ответов не было, но впервые за день мне было не страшно ждать завтра.