— Странно, дитя моё… — прошептала Ева, древнее Дерево Жизни. Её голос был мягким, как ветер в весенней листве, но в нём чувствовалась тень удивления. — За всё это время ты никого не приносил. И вот — она. Что же делает её такой важной?
Артес стоял, сдержанный, но в его голосе слышалось напряжение:
— Она мне должна.
Он посмотрел на воду под деревом, где, обвитая светом, лежала Ноктелия.
— Но даже не в этом дело. Она должна жить.
Листья на дереве дрогнули, словно от глубокой, невидимой эмоции.
— Ты ведь знаешь, — сказала Ева, — я помню всё. Ты приходил ко мне с ранами, с усталостью, с надеждами. Но никогда не приводил других. Никогда не просил так.
Артес не отвёл взгляда.
— Это не просьба, Ева. Это долг. Ты понимаешь, как никто.
На мгновение в их взгляде сошлись два мира: древняя, спокойная сила Евы — и напряжённая, сдержанная мощь Артеса. Их объединяло прошлое, слишком многословное, чтобы произносить вслух.
Ева отвела взгляд — вверх, к небесной воде, что текла над ними.
Ноктелия лежала в глубине бассейна, словно на ладони. Сияние воды проникало в её тело, вытягивая тьму, исцеляя плоть, тронутую чужой магией.
— Магия реки поможет, — произнесла Ева. — Она исцелится. Но ты знаешь: всё, что исцелено, уже никогда не будет прежним.
Артес молчал.
Он развернулся и ушёл, как всегда — тихо, не оглядываясь.
А Ева осталась одна, глядя вниз, на девочку, чей путь теперь переплёлся с судьбами древних.
Пока Артес охотился за тем, кто осмелился напасть на Ноктелию, выследить врага, осмелившегося коснуться магии, которой не должно быть, — она… проснулась.
Медленно, как лепесток, раскрывшийся на рассвете.
Сначала она услышала — тишину. Но это была не пустота. Это был мирный, тёплый покой: шелест трав, мягкий звон света, шорох лепестков. Потом — почувствовала тепло под ладонью. Мягкая, густая трава, как будто специально росла, чтобы её встретить.
Она открыла глаза.
Над ней качались цветы — высокие, розовые, небесно-синие, серебристые. А над ними — прозрачный купол, и за ним сияла вода, как космос: звёзды мерцали прямо в жидкой глади. Мир был живой, как сон.
Ноктелия приподнялась. Её тело было лёгким, будто всё, что болело раньше, — растворилось. И только рука, когда-то пронзённая иглой, теперь была вся в тонком светящемся узоре — как будто магия оставила на ней знак, но не разрушения… а рождения.
На ней было платье.
Цветочное.
Нежное, розово-золотое, сделанное не из ткани, а из самих лепестков. Они мягко обвивали её тело, как бы принимая форму, не мешая, а украшая. Платье было шелковистым, лёгким — словно сама весна подарила ей одежду.
Она провела рукой по лепесткам и ощутила: они живые.
«Как я сюда попала?..» — подумала она.
И в этот момент прозвучал голос — не громкий, не вслух, но прямо в сердце:
— Ты выжила, дитя. А значит, ты избрана.
Ноктелия замерла, вглядываясь в тени под деревом.
Там кто-то был.
Старуху привели к Артесу.
Её тело было сжато живыми цепями — шипастые лианы оплели руки, ноги, шею. Они дёргались и пульсировали, словно чувствовали её сопротивление. Растения сжимались всё крепче, и женщина кричала — пронзительно, как зверь в капкане. Её нельзя было назвать человеком: от неё исходило искажение, мерзкий туман магии, чуждой этому миру.
Артес стоял перед ней — холодный, молчаливый, с глазами цвета стали. Ни капли жалости.
— Кто ты? — произнёс он, тихо, почти безэмоционально. — И зачем тебе смерть Ноктелии?
Старуха фыркнула, лицо её исказилось злобной усмешкой:
— Если эта девчонка умрёт… трон вернётся короне. Один из истинных королей получит власть. Самозванка не должна жить.
Артес нахмурился.
— Как ты смеешь произносить это здесь? Кто дал тебе такую силу?
Женщина рассмеялась — сухо, горько, с безумием:
— Ты сам не понимаешь, с чем столкнулся. Нас больше, чем ты думаешь. И она — ошибка. Трещина в цепи. Убери её, и всё вернётся на место…
— Хватит, — отрезал Артес. — Как ты смеешь вторгаться в человеческий мир… в мой мир?
Он сделал шаг вперёд. Растения завозились, вытягивая колючки глубже в её кожу.
Старуха захрипела — но больше не произнесла ни слова. Упрямо. До конца.
Артес не стал ждать. Он не любил слабость. И не терпел угроз.
— Порви.
Растения затрещали, и в следующую секунду её тело было разорвано на части — будто ткань. Изнутри хлынула чёрная, ядовитая магия — как яд, как дым, как тень. Она завизжала, будто живое существо, но Артес был готов.
Он поднял руку. Его ладонь засветилась древними рунами, и чёрная магия пошла к нему — закрутилась в воронку и исчезла внутри кольца силы. Он впитал её, чтобы изучить.
Он обернулся.
— Всё. Пусть дух её растает. А я... — он замолчал и направился к той самой двери.
— ...пойду к ней.
Ноктелия.
Он чувствовал, что она уже очнулась.
Когда дверь отворилась, Артес остановился на пороге.
Перед ним раскинулся зал, наполненный светом и цветами. Ева, Древо Жизни, сияла. Её лепестки светились и пульсировали мягкими волнами, словно она дышала вместе с миром. От неё расходились длинные, волшебные ветви, украшенные цветами, какими не найти ни в одном уголке мира.
А в их сердце, посреди густой, мягкой травы — сидела Ноктелия.
Она смеялась. Живо, искренне, по-доброму. Глаза её светились, и голос был живым, совсем не таким, каким Артес слышал его раньше — полным усталости и боли. На ней было новое платье, сотканное из лепестков, а в волосах — цветок. Тонкий, сияющий, в виде заколки. Подарок Евы.
Артес нахмурился.
— Вижу, слишком много вы болтаете, — фыркнул он, переступив порог.
Ева повернулась к нему медленно, спокойно, как будто знала, что он скажет.
— А дитя моё? — ответила она с едва заметной улыбкой. — Разве не стоит с ней говорить? Слушать её?
Ноктелия встала, слегка смутившись, но с достоинством. Посмотрела на Артеса. И сказала сдержанно, но искренне:
— Спасибо… за то, что ты спас меня.
Артес встретил её взгляд. Он был, как всегда, безупречен — холодный, высокий, величественный. Его взгляд сиял магией, в которой скрывалась глубина, недоступная простым смертным. Волосы чуть растрёпаны, но это только придавало ему небрежного шарма. В нём было что-то опасное, загадочное, и всё же — непреодолимо прекрасное.
Ева улыбнулась краешком лепестков.
— Не злись, Артес. Она — гость. А ты слишком грустный. Я просто подарила ей немного света.
Он перевёл взгляд на платье Ноктелии и произнёс холодно:
— Ева. Ты что, нарядила её?
— Конечно, — спокойно ответила она. — Она часть этого мира теперь. Я лишь подчёркиваю это.
Он задержал взгляд на Ноктелии.
— Выйди отсюда. Подожди меня за дверью. Я скоро выйду.
Голос был спокоен. Но в нём чувствовалась сила — и напряжение. Что-то внутри него явно бушевало.
Ноктелия чуть кивнула. Цветок в её волосах дрогнул от движения.
Она направилась к двери, не оглядываясь. Но перед тем, как выйти, тихо сказала, почти шёпотом:
— Мне здесь не страшно. Здесь — по-настоящему тепло.
И только Ева улыбнулась в ответ. А Артес молчал, глядя ей вслед.