Цепи 2

Глава 10

Клара.

Сразу жалею о том, что написала Роберту — за секунду до того, как сообщение отправилось. Удаляю. Номер его обратно в блок, с обещанием самой себе никогда оттуда не доставать.

Меня штормит, бросает из крайности в крайность. Я сама уже не понимаю, чего хочу в этой жизни.

Вроде всё предельно прозрачно: хочу построить успешную карьеру, хочу как можно дольше быть востребованной, но факт того, что за моим именем прочно тянется амплуа актрисы драматических и смелых ролей, — не светит мне другие роли. А что касается личной жизни — то в этот адский котёл даже мне самой страшно заглядывать.

После секса с Робертом я успокоилась. Поставила точку, которую нужно было поставить много лет назад. Поняла, что больше не схожу по нему с ума. Не растекаюсь лужицей под его ногами, не мечтаю быть вместе — и, более того, совсем этого не хочу. Моя жизнь прекрасна и без него.

Уже сомневаюсь: а любила ли я его всё это время?

Возможно, Дима был прав. Я берегла даже не память о нашей любви, а свою боль. Вынашивала, хранила её, как родного ребёнка. Чтобы что? Чтобы отомстить? Кому это нужно? Мне уже — нет. Да и мстить некому: он давно уже сам себя наказал.

Моя жизнь полностью сменила направление. Привычный ритуал ненавидеть Роберта и всю его семью исчез, оставив пустоту и свободное время. Нужно заполнить пробел, чем-то заняться.

Может, дать Димке шанс?

Вдруг из этой дурной дружбы вырастет что-то большее?

Он ведь такой же, как я, знает меня лучше меня самой. Мы с ним одинаково испорченные, в равной степени разложившиеся.

Но я не готова начинать что-то серьёзное — ни с ним, ни с кем-либо другим.

Захожу домой, снимаю туфли, иду на кухню, следую зову скворчащего мяса и божественного аромата стейка из мраморной говядины.

Славка встречает улыбкой, но какой-то странной, словно извиняющейся.

Опять что-то натворил.

Может, мне посадить его на цепь?

Или няньку нанять?

Или охрану?

Как уберечь сопляка от него же самого?

В моменте осознаю, что самый главный враг человека — хоть ребёнка, хоть взрослого — это он сам.

Гадёныш ставит на стол две тарелки с сочным мясом, раскладывает столовые приборы, открывает бутылку моего любимого вина. К мясу он сделал даже овощи на пару, правда, передержал. Брокколи буквально молит о смерти и вся поникла от стыда из-за того, что теперь годится только для детского пюре.

Мы ужинаем в полной тишине. Слышны только стуки ножей о керамические тарелки и шёпот вина, добавляемого в бокалы.

Мясо у Славки всегда получается лучше, чем у меня. Наверное, в том, что мужчины лучше женщин справляются с приготовлением мясных блюд — стейков, шашлыков, кебабов — виноват ген охотников, тянущийся из того времени, когда мужчины добывали мясо голыми руками.

В мужчине, умеющем готовить мясо, есть нечто грубое, сексуальное, сильное, первобытное.

Вот вроде сопля зелёная передо мной, а так стейк пожарил, что я готова руки ему целовать и простить всё на свете.

Магия. Приворотное средство, а не мясо.

— Лар, я поговорить хотел, — убрав со стола и засунув посуду в посудомойку, Славик возвращается за стол и подливает мне ещё вина.

Хотел поговорить? Сам? Со мной?

Боже, завтра розовый снег выпадет!

— Говори.

— Я сегодня в парк ходил, — начинает и спотыкается о мой строгий пронзительный взгляд. Я ведь запретила ему выходить на улицу. Он всё ещё под домашним арестом. — Да надоело мне дома сидеть, башка уже едет! — быстро оправдывается.

— И что дальше? — с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить, скольких он там ограбил. Держусь только из-за того, что своими словами во всеуслышание заявлю, что не доверяю ему. А я как бы обещала верить.

Он и сам ждёт подобных выпадов с моей стороны, но, убедившись, что я не нападаю, расслабляется и продолжает:

— Встретил там Зою. Это моя бывшая одноклассница, поступила на юридический. Лар, она мне ещё со школы нравится, — признаётся. — Можно я схожу с ней в клуб завтра вечером?

— Ты у меня разрешение спрашиваешь? — опешив, таращу глаза на парня.

— Не хочу, чтобы ты подала в розыск, пока я буду на свидании.

— Логично, — усмехаюсь.

Не хочу его отпускать. Но что если и правда там девушка? Первая любовь? Ведь если девчонка нормальная, только она сможет перевоспитать этого гадёныша.

— Что за Зоя? Лукьянова? — интересуюсь, вбивая в поисковик соцсети имя его одноклассницы. Хорошая девочка, отличница, надежда родителей. — Она ходит по клубам? — удивляюсь. Не раз сталкивалась с матерью девочки на родительских собраниях, и я сильно сомневаюсь, что эта строгая женщина, отслеживающая жизнь своей дочери до выпускного класса, вдруг возьмёт и отпустит кровиночку на ночь глядя.

— Её не отпустят, придётся сбежать, — улыбается дебильной улыбкой, с глазами, полными преступного романтизма.

— Не разрешили грабить прохожих — ты решил украсть девчонку, — смеюсь. Предвкушаю разборки с её родителями.

Справимся. Если у них и правда взаимная симпатия, то почему нет? Девушка уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения.

Быстро нахожу её страницу в соцсети, разглядываю фотографии и подписи к ним. Вся такая возвышенная, начитанная, мечта поэтов серебряного века. Красивая. С большой грудью и плоским животом. Её рвущуюся на свободу женственность не сдерживает даже строгий костюм на фотографии из юридической фирмы отца. Вот с отцом могут возникнуть проблемы. Вряд ли он обрадуется зятю с условным сроком, без родителей, рождённому в тюрьме и воспитанному улицей. Да ещё и с родственницей в моём лице, трясущей голой грудью в телевизоре.

Ничего. Я и на него управу найду.

Славка залипает в экран моего телефона.

— Эй, сейчас слюнями закапаешь, — смеясь, отталкиваю его голову.

Выключаю телефон.

— Ну так что? Можно?

— Можно, если осторожно.

Он хихикает, довольный ответом. Радостный, будто я ему вручила ключи от новой жизни. Светится весь.

— Слав, но если ты её тронешь, я сама тебе голову откручу! — строго рычу. — Не смей её соблазнять! Она не такая, как все, кого ты притаскивал в свою комнату.

— За кого ты меня принимаешь? — обиженно надувается. — Зоя особенная. Я вообще чуть не упал, когда она согласилась пойти со мной. Спросил так, чтобы разговор поддержать.

— Таким правильным девочкам очень нравятся такие плохие мальчики, как ты, — вздыхаю с трагизмом.

Правда жизни, ничего не поделаешь.

— Думаешь, я ей нравлюсь? — хватается за мои слова, услышав в них то, что хочет.

— Не знаю. Может, ей просто интересно попробовать что-то новое, — пожимаю плечами. — Слав, хочешь совет?

— Валяй.

— Не обижай её. Даже если после свидания поймёшь, что она не та. Будь мужчиной до конца.

— Слушай, а может, подскажешь, как сделать так, ну, чтобы она точно на меня запала?

— Боже, — смеюсь. — Не знаю. Тут дело даже не в поступках, а в энергетике. Можно ничего не делать, а любовь всё равно будет. Главное — начни пользоваться духами, которые я тебе покупала. Но не переборщи. Девочкам нравится, когда от парня вкусно пахнет.

Он ненадолго зависает, анализирует мои слова и возвращается неудовлетворённый ответом.

— Позвоню твоему Диме, лучше у него спрошу. Он явно больше тебя разбирается, — отвечает с улыбкой.

И когда они успели подружиться?

Закрываюсь в ванной, набираю полную ванну горячей воды, зажигаю расставленные по бортикам свечи с ароматом вишни и корицы, подливаю в воду пену и высыпаю сразу всю упаковку расслабляющей розовой соли.

— Алиса, включи Modern Talking, — командую колонке на полочке.

Под любимую музыку полностью расслабляюсь. Нежусь в горячей воде, пропитываюсь чарующими приятными ароматами.

Беру телефон, хочу полистать ленту.

На экране горит входящее сообщение от банка. Пополнение счёта на 100 тысяч, с комментарием:

«Спишь?»

Смешит такое поведение взрослого мужика.

Возвращаю Роберту 1 рубль из переданных денег, пишу комментарий к переводу:

«Нет»

Присылает ещё сотню.

«Разблокируешь?»

Возвращаю рубль:

«Нет»

Ещё сотня:

«Встретимся?»

Рубль:

«Может быть»

Сотня:

«Когда?»

Рубль:

«Через час, в гостинице у театра»

Сотня:

«Разблокируй меня»

Рубль:

«Нет. Ещё немного — и я накоплю на сумку из новой коллекции Дольче Габбана».

Скидывает ещё 500 тыс.:

«На сумку»

Рубль:

«Спасибо»

Сотня:

«Буду ждать в гостинице»

Убираю мобильник на столик у ванной.

Это самый лёгкий миллион в моей жизни.

Собираюсь к нему на встречу. Ещё немного напитываюсь ароматами в ванной, чтобы кожа приятно пахла и сводила с ума.

Прорабатываю бритвенным станком все особо интимные места.

Сушу волосы феном, делаю укладку.

Выбираю красивое бельё — любимого кровавого цвета.

Сверху надеваю только длинный чёрный плащ. Не забываю про чёрные чулки, что так нравятся ему, и про красные туфли на шпильках.

Из макияжа — только кровавая помада на губах.

Капля духов — не тех, что сопровождают меня в повседневной жизни, а тех, что только для особо близкого общения: с феромонами, глубокими ореховыми нотами и лёгким шёпотом бергамота, словно шёпотом самой ночи и всего, что скрывается в её темноте.

Я выпила бутылку вина почти самостоятельно, поэтому вызываю такси.

Уже в пути, в общий чат с подругами приходит сообщение от Сони:

«Общий сбор! Вы мне нужны!»

Меняю адрес назначения, меняю планы на вечер, еду в кафе к подругам.

На этот раз слезами обливается Соня.

А это может означать только две вещи: что всему человечеству грозит катастрофа и мы все умрём через минуту, или что у неё случилось что-то действительно серьёзное.

На самом деле, я впервые вижу, как она плачет.

Подсаживаюсь за столик, обнимаю Соню, целую в щёку. Стираю ладонями её слёзы с лица, мягкой струёй дую в заплаканные глаза.

Анечка молчит. Выражает глубокое горе одним своим видом.

— Да что случилось? — нервничаю.

Младшенькая только уводит взгляд в сторону, прячется за бокалом с мартини.

— Всё, девочки, конечная. — Наконец-то говорит Соня. Вытирает щёки салфеткой и кидает её на стол. — Я больше не могу.

— Что не можешь? — спрашиваю.

И по заинтересованному взгляду Анечки понимаю, что она тоже не в курсе происходящего.

— Я не могу дальше бороться за право стать матерью. Я устала. Очередная попытка забеременеть провалилась. Сегодня на УЗИ показало, что он не закрепился.

— Кто? — спрашивает Анечка, тем временем как я начинаю догадываться.

У Сони нет детей. Она никогда не говорила на эту тему с нами. Мы искренне считали, что это её осознанный выбор.

— Эмбрион, — убийственным, мёртвым тоном сообщает подруга. — Это была тринадцатая подсадка. Тринадцать ЭКО! Тринадцать неудачных попыток. Господь не позволяет мне иметь ребёнка.

— Сонечка… — Младшенькая с полными слёз глазами смотрит на подругу, не зная, что сказать.

Я тоже не знаю.

— Каждый раз — это огромный стресс для организма. Каждый раз обследования, уколы в живот, операция по забору материала и целая жизнь в ожидании. — Твёрдо, но с болью выговаривается Соня. — Почему? Ну вот почему? Почему кто-то рожает по пять–десять детей? Почему кто-то бросает их в детских домах? Почему алкаши, наркоманы плодятся как крысы? А мне не дают всего одного — моего ребёнка? Я так хочу хоть раз вдохнуть его запах, хоть раз почувствовать его тепло на пелёнке, хоть раз приложить к груди. Почему кому-то детей дают как снега зимой, а мне — нет? Девочки, почему-у-у… — её голос срывается, переходя в болезненный вой. Она плачет даже не голосом — душой, сердцем. Эти звуки ранят слух сильнее басов самой громкой колонки.

— Соня… — обнимаю её, хочу утешить. Ненавижу себя за то, что бессильна перед её горем и не могу ничем помочь.

Подруга толкает меня, как обезумевшая. Трясётся всем телом, заходится в истерике.

— Я ненавижу тебя! — кричит, испепеляя взглядом. — Как ты могла сделать аборт? Как можно таким раскидываться? Кто ты такая, чтобы отказываться от дара Всевышнего?!

Я тоже на грани, но держусь.

Не заплачу.

— Я ненавижу вас всех! Всех, кто может родить, но убивает своих детей! Горите в аду! — её истерика выходит из-под контроля. Она уже не принадлежит себе: бразды правления захватили боль и отчаяние. Или, как бы сказал Данил, в ней говорит нечистая сила.

Обнимаю её сильнее, зажимаю вместе с руками, не даю даже пошевелиться. Держу, целую её волосы, вжимаю в себя, пытаясь забрать её боль.

Не сдержалась. Заплакала.

Анечка заливается слезами, сидя рядом, но боится приблизиться.

А я не боюсь.

Пусть хоть ударит — если ей станет легче, я стерплю.

Я тоже не понимаю, как устроен мир, и почему те, кто так сильно хотят детей — те, кто больше всех этого достойны — лишены этого счастья.

Только сейчас в полной мере осознаю, какое это на самом деле чудо — забеременеть и родить. Оказывается, такие простые функции женского организма доступны не всем. И не помогут даже деньги. Если Господь посчитает, что тебе не положено стать родителем — ты никогда им не станешь.

— Знаете, что самое ужасное? — плачет Соня, слегка успокоившись в моих руках. — Что я настолько отвратительная, что ненавижу всех, кто приглашает меня на gender party. Всех, кто превращает беременность в шоу. Я бы берегла свою беременность от всех людей на планете. Я бы не сказала никому до самых родов. Я бы сделала всё, чтобы защитить своего ребёнка от общественности. Я бы не делала gender party, потому что мне плевать, какого бы он был пола. Я бы просто охраняла своё счастье. Тихо, нежно, как мать.

— Сонечка, родная моя, любимая, — отпускаю её и беру её руки, целую их. Даже её кожа пахнет трауром по потерянному эмбриону. — У тебя обязательно всё будет! Не переставай верить. Мы найдём тебе суррогатную маму или усыновим самого лучшего малыша. Всегда есть выбор, как поступить. Прошу тебя, не загоняй себя в рамки того, что иметь ребёнка можно только родив самостоятельно. Жизнь давно придумала лайфхаки. Съезди в отпуск. На Бали, как ты любишь. Отмени все концерты. Посвяти время себе. А потом, с новыми силами — вперёд, к своей цели!

— Слушай, ты хорошо говоришь. — Соня кивает и даже приободряется. — Правильно. — Она хватает со стола бокал мартини и залпом выпивает, смачивая пересохшее от рыданий горло. — Если сурмама или усыновление — мой единственный шанс, то так тому и быть. Решено, девочки: до Нового года я стану мамой! — она поднимает очередной бокал, желая отметить своё решение.

Засиделись с подружками в кафе дольше обычного. После закрытия официанты стали менее любезными, но всё же продолжали обслуживать.

Я даже забыла про Роберта.

Пьяная завалилась в такси и поехала к нему в гостиницу — больше для того, чтобы убедиться, что он уехал, так и не дождавшись.

Но администратор за стойкой сообщает, что он ещё в номере и ждёт гостью.

Тихо стучу в дверь.

Открывает.

Строгий, убитый.

Такой чужой — и всё-таки мой.

В номере пахнет дымом от сигары и терпким виски.

– Прости, я немного опоздала,– прохожу к окну, вышагивая на шпильках, и, развязав пояс плаща, скидываю его с себя. Ловлю щекочущее возбуждение, когда ткань соскальзывает с плеч, скользит по рукам, по ногам и падает на пол.

Кожа мгновенно покрывается мурашками из-за встречи с жаром его злобного взгляда.

Злится. Думал, что я его кинула.

А я бы кинула — даже глазом не моргнув.

Зачем остался ждать? Зачем всё-таки приехала?

Роберт садится на край кровати. Не сводит с меня пристального, злого взгляда. Он строг и непреступен — из-за того, что я заставила его понервничать.

Подхожу, сажусь к нему на колени лицом к лицу, глажу затылок. Не торопясь, пуговица за пуговицей расстёгиваю чёрную рубашку. От него пахнет всё тем же парфюмом, за который он наорал на меня в нашу первую встречу на съёмочной площадке. Грозился подарить освежитель для туалета.

Сейчас смешно это вспоминать. И немного болезненно.

– Ты вкусно пахнешь,– наклоняюсь к его шее, касаюсь губами кожи, затем толкаюсь в неё языком. Неторопливо, тягуче-сладко, сексуально. Смакую горечь духов, остающуюся на языке, дышу жаром и заживо сгораю.

Хочу его так сильно, как когда-то давно, когда мы были вместе. Хочу его, словно он по-прежнему единственный мужчина в моей жизни. Превращаюсь в холодец, таю и млею от его присутствия, от запаха, от взгляда.

Хочу до дрожи в коленях. До потери дыхания.

Он прижимает руки к моей спине, рывком переворачивает меня на спину, парализует, нависнув сверху.

С голодной жадностью глотает взглядом красное бельё на моём теле, водит руками по бёдрам, заходит пальцами под силиконовое основание чулков.

Обдаёт моё лицо своим пожаром.

Медлит. Наслаждается каждым мгновением. Стягивает чашечку лифчика вниз. Слегка высунув язык из приоткрытого рта, касается возбужденного соска, доводит его до стоящего состояния и сладко посасывает. В этот момент сотни острых нитей пронизывают тело.

Смотрю, не закрывая глаз, как он целует мою грудь. Как мои соски поочерёдно скрываются в его губах, как ореол оттягивается, покрывается его слюной. Грудь становится тяжёлой, налитой, чересчур чувствительной. Даже лёгкое прикосновение вызывает дрожь во всём теле.

– Сделай мне ребёнка,– шепчу ему в ухо.

Роберт стреляет в душу взглядом.

– Что?– переспрашивает так же тихо, но строго.

– Ты с возрастом стал хуже слышать?– колю его, не упускаю возможности намекнуть на разницу в возрасте.– Трахни меня так, чтобы я забеременела.