Alter ego

Глава 1

Lux in tenebris

Свет во тьме

— Итак, как вам уже известно, причины развития многих психических расстройств до конца не ясны. В прогрессирование психических расстройств могут внести свой вклад различные биологические, психологические и социальные факторы. В большинстве случаев психические расстройства вызваны совокупностью нескольких обстоятельств… А каких именно, нам скажет летающая в облаках Мари Сальварес, мирно дремлющая на плече своей сокурсницы.

Я поднимаю глаза на профессора, который стоит внизу аудитории и в упор смотрит на сидящую рядом со мной Мари. Та вздрагивает, а я, прикрыв ладонью рот, бормочу:

— Черепно-мозговые травмы, вследствие чего пострадавший пребывал в коме. Детские психологические травмы…

— Мисс Тейлор.

Это обращение имеет ко мне самое прямое отношение, поэтому я прекращаю подсказывать сокурснице. Она вздыхает, закатывает глаза и отвечает вялым голосом, почти зевая:

— Травмы детства и…

— Хватит, мисс Сальварес. Мы поняли вас, — седобородый профессор Роберт Гранди обходит стол, наклоняется и что-то высматривает в своих бумагах, а затем, выпрямившись, говорит: — Сальварес и Тейлор, прошу задержаться вас после окончания лекции.

Я обреченно опускаю голову на руки и слышу извинения приятельницы. Я ее не могу даже подругой назвать. Мари действительно просто приятельница.

За время учебы в «St. George University» на Карибах, куда оказалось поступить гораздо проще и дешевле, чем в медицинскую школу США, мы с Мари всего три раза вместе ходили на сестринские тусовки. Но после того, как первая часть обучения была позади, я честно призналась ей, что меня страшно раздражают эти дурацкие, никому не нужные сообщества, и вот тогда Сальварес сказала мне в ответ: «Я всегда считала тебя ненормальной, потому что нормальные студентки так себя не ведут».

Но у меня не было желания объяснять этой латино-американской красавице, что беспорядочные половые связи — не есть хорошо. Раз Мари считает, что можно так смело распоряжаться своим телом, то я, ребята, пас.

Два месяца назад я вернулась в Штаты, где после летнего отдыха меня ждала интернатура в «Somerville Asylum» в городке Белмонт, штата Массачусетс. Другое название — Больница Маклина. Здесь помимо практики, нам дают теорию, что как раз и происходит сейчас в большом лекционном помещении.

В наше задание входит изучение пограничных расстройств личности у подростков. Однако мама, узнав о том, что мне нужно ездить из Кембриджа в Белмонт всего три раза в неделю, сразу же выдвинула свою версию развития событий: я должна учиться самостоятельности, а это значит — уехать из Кембриджа. Каково окончательное решение матери, я узнаю только тогда, когда эта «железная леди» утрясет вопросы с отцом. Она считает меня мало нагруженной, для нее три дня в неделю на работе — это смешно.

«Чтобы стать высококлассным специалистом в области психиатрии, — проговорила мать прошлым вечером за ужином, — ты должна выполнять как можно больше заданий. Должна изучать как можно больше пациентов. Потому я обдумаю кое-что, посоветуюсь с твоим отцом, и скажу тебе обо всем».

Чует моя душа, у меня будут проблемы. Но самое отвратительное, что они будут прямо сегодня, этим вечером, потому что последний автобус из Белмонта идет в 7:30, потом только такси. Но я — королева проблем. Деньги, как и кошелек, благополучно остались дома. В кармане у меня сдача от утреннего проезда на автобусе, которой хватит лишь на обратную дорогу.

Как вам такой расклад? Согласна, отвратительно. Тем более что профессор наверняка затянет с этими «разборками» по поводу поведения Сальварес. Мне только понять бы, за что он и меня…

Теоретическая часть подходит к концу, и профессор Гранди окидывает проходящих мимо него студентов внимательным взглядом, явно выискивая меня и Мари. Но мы не прячемся, тут же усаживаемся в первом ряду.

Все покидают аудиторию, прощаясь с Гранди.

— Итак, — профессор с хлопком бросает папку на стол, поднимая глаза на Сальварес, — я не раз замечал, как вам скучно на практических занятиях, Мари. Могу порадовать: осталась одна неделя. Далее вы все своим путем. Я рад, меньше всего хотел бы видеть вас обеих в этой лечебнице.

— Профессор Гранди, — отзываюсь я, скашивая глаза на часы на стене позади мужчины, — позвольте узнать, в чем я виновата?

— Мисс Тейлор, вы, похоже, думаете, что я не замечаю, как часто вы заглядываете в свой сотовый. Современная молодежь совершенно невежественна. Мы здесь изучаем душевные болезни, это не шутки, Джослин. Но вы все никак не возьмете в толк…

— Профессор, — краснею я. — В моем телефоне лишь заметки. Я сохраняла большинство ваших лекций в свой электронный блокнот. Мне так удобнее, сэр.

Гранди недовольно сопит, но вроде бы смягчается. Он смотрит на Сальварес, когда говорит:

— Вы можете идти, Мари. С вами бесполезно говорить, вы все равно продолжите спать на занятиях. Когда-нибудь пациенты сведут вас с ума, потому что вы не учили теорию и не смогли защитить себя знаниями. Идите, Сальварес. Удачного вечера.

Мари уговаривать не надо. Она тут же хватает свою сумку, встает и покидает помещение.

— Вас я задержал вовсе не для того, чтобы отчитывать, — профессор усаживается за стол, надевает очки в тонкой оправе и продолжает, листая свой ежедневник: — Миссис Тейлор попросила меня оформить кое-какие бумаги и выдать вам письмо с рекомендациями. Я все подготовил. Однако мне нужно пробежаться с вами, Джо, по некоторым вопросам, чтобы я смог проставить баллы. С этим результатом вы отправитесь на ваше новое место стажировки.

Обреченно смотрю на Гранди, прикидывая в уме, куда мама задумала спихнуть меня. По спине пробегает холодок, ведь я знаю, что ее забота иногда может переходить границы нормального отношения к человеку. Как я еще не спятила рядом с матерью за эти годы? Вот потому отец и подал на развод. Мама слишком властная. Она хочет держать по контролем абсолютно все. Это давит на психику. Мне сложно с ней, хотя, чаще всего, я просто отмалчиваюсь. Вступать с матерью в словесную перепалку — себе дороже.

— Хорошо, — киваю я, ведь мне ничего другого не остается. — Сэр, а вы не скажете, куда именно меня отправляют?

На лице Гранди расплывается такое редкое явление — улыбка — что я растерянно моргаю. Он снимает очки и, вертя их в сухих морщинистых ладонях, произносит:

— Эту привилегию ваша мать оставила за собой. Я имею в виду, миссис Тейлор сама вам все скажет. Однако от себя я хочу добавить, Джослин, что мне весьма по душе результаты ваших работ. Вы провели неплохое исследование больного с диссоциативным расстройством идентичности. Пациент не пошел с вами на контакт, но я знаю, как терпимы вы были к проявлениям его обсессивно-компульсивного расстройства. Приятно осознавать, что вы, в отличие от Сальварес, не кричали на больного. Однако меня никогда не устраивала ваша дружба с этой легкомысленной девицей, уж простите, — это профессор говорит язвительным тоном, но после затихает, так как старательно подписывает бумаги. Но затем он вновь произносит, не отрываясь от своего занятия: — Ваш отец, вероятно, наслышан о лечебнице, в которую направляет вас.

— Надеюсь, так и есть, — задумчиво бормочу я.

Я пошла по стопам отца в плане выбора профессии. У него докторская степень в области изучения психических заболеваний, множество наград, а за спиной немалое количество написанных им диссертаций. Мой отец даже помогал полиции в расследовании серийных убийств. После развода с мамой он улетел в Канаду, где живет и по сей день, продолжая работать в сфере психиатрии, помимо этого читая лекции в университете.

То, что мама провернет все это дело с моей «новой работой», связавшись с отцом, я поняла еще вчера, но куда эти двое намерены меня сунуть, страшно даже представить.

Что касается работы матери, она как и прежде занимается своими салонами красоты, которые не слишком-то популярны в Кембридже, но все равно приносят неплохой доход. Однако мою учебу полностью оплачивал отец. Мать лишь перечислила плату за дополнительные кредиты по химии и биологии.

— Ну что ж, мисс Тейлор, приятно было с вами познакомиться, — произносит профессор с фальшивой улыбкой, явно мечтая отделаться от одного из стажирующихся, то есть от меня. — Подпишите вот здесь. Расчет за отработанные вами дни будет завтра к обеду. Но вы еще раз уточните в бухгалтерии. Вы оставляли ваш счет?

— Конечно.

— Значит все в порядке. Формальности будут улажены. Заберите ваши документы и всего хорошего.

Гранди даже не утруждается, оставаясь сидеть на месте, хотя я полагала, он пожмет мне руку. Но его неприязненное отношение к новичкам, трудящимся на его территории, не знает границ.

Я спокойно и аккуратно собираю файлы в папку, захлопываю ее, прячу в сумку и направляюсь к двери, но напоследок все же бросаю взгляд через плечо. Меня тут же невольно прошибает холодный пот, потому что профессор задумчиво и мрачно таращится мне в спину.

— Удачи, Тейлор, — кивает он, встрепенувшись, и я, тоже кивнув, покидаю зал.

В коридоре лечебницы уже приглушен свет. Уборщик натирает слишком мокрой тряпкой полы, насвистывая какую-то мелодию, и я перепрыгиваю через ведро, на что мне в спину доносится зычный смех мужчины. Он ничего не говорит, а я шагаю дальше. Забираю из гардероба свою куртку, медленно одеваюсь и, уже выходя в вечерние сумерки, пропахшие влажной листвой, достаю из сумки сотовый.

Гудок за гудком раздаются в трубке, пока я, сунув вторую руку в карман пальто, иду к остановке. Автобус я уже пропустила, и что теперь делать, не знаю.

— Только не говори мне, что тебя нужно забрать, — отрезает мама, ответив на мой звонок.

— Так и есть, прости.

— Ох уж эта твоя рассеянность, Джослин. Как на тебя можно положиться? Ты вечно что-то забываешь. Вот сейчас я понимаю, что мы с твоим отцом поступаем правильно, отправляя тебя подальше от дома. Иначе ты никогда не научишься самостоятельности.

У меня пересыхает во рту от услышанного. Странное неприятное предчувствие закрадывается в самые глубины души.

— Ты заберешь меня? — проговариваю я спокойно.

— Конечно, — ожидаемо отвечает мать и сбрасывает вызов.

Идти ей навстречу у меня нет ни малейшего желания, потому что путь лежит через лес. Этого я хочу меньше всего — попасться какому-нибудь психопату и оказаться избитой, изнасилованной или…

Ох, Иисус, снова эта ерунда в моей голове.

Когда ты всю жизнь ощущаешь, что твоя психика контролируется человеком, который буквально дышит своей профессией, сама невольно начинаешь прислушиваться к голосам внутри твоей головы. Хуже если они вдруг отзываются. К счастью, со мной такого не было, иначе бы отец принялся за меня.

***

На моем лице все еще шокированное выражение. Я никак не могу переварить полученную информацию.

Мама забрала меня спустя полчаса после моего звонка. Она молчала всю дорогу до дома. Но стоило нам ввалиться в холл, как позади меня раздалось:

— Билет в гостиной на столе, дорогая. Отец подыскал для тебя потрясающее местечко. Ты справишься, мы верим в тебя.

И вот сейчас, сидя на диване в той самой гостиной, я ошеломленно смотрю в окно, сжимая в руке купленный для меня билет до Лондона. Да, кажется ничего страшного, верно? Но, бог мой, это не конечная остановка. Далее в бумагах, которые сегодня подписал профессор, черным шрифтом по белому фону выведено: «Колчестер, графство Эссекс. Больница „Severalls“(Северолс)* на Майл-Энд».

— Мама, это шутка, так ведь? — спрашиваю я, поднимая на нее глаза полные ужаса, когда она входит в гостиную. — Прошу тебя, скажи, что вы не настолько жестоки. Мама…

— Джо, — перебивает она мягко, и я, наконец, узнаю в матери того самого родного и заботливого человека, который пробуждается в ней пусть и редко, но всегда вовремя. Мне сейчас очень нужна поддержка. — Девочка моя, я доверяю в подобных вопросах твоему отцу. Том знает, о чем говорит, и раз он утверждает, что в Колчестере ты получишь прекрасный опыт…

— Мама! Я знаю, что это за место… Господи… — я вскакиваю, швыряя бумаги на диван позади себя, прохожу по комнате, запуская пальцы в свои рассыпавшиеся по плечам светлые волосы, и поворачиваюсь к матери. — Это место буквально напичкано «серийниками», вы оба понимаете это? Хотите свести меня с ума и запереть там? Мама, я не справлюсь с таким опытом!

— Джослин, прекрати, — строго отрезает мать. — Я еще раз повторяю, в этих вопросах я полагаюсь на твоего отца. Собирай вещи. Летишь завтра вечером, познакомишься со всеми в пятницу, а там уже уикенд. Только подумай, ты будешь в Англии. Устроишься, немного свыкнешься. Отец расщедрился, позволил себе открыть на твое имя небольшой счет, который ты должна пополнять сама. Там есть некоторая сумма, вот от нее ты и оттолкнешься, — мама недовольно поджимает губы и скрещивает руки на груди. — Хотя я вовсе не в восторге, что ты получаешь сразу такой старт благодаря нам. Ни твоего отца, ни меня никто так не поддерживал, как мы тебя.

Я закатываю глаза, тяжело выдыхая, и покидаю комнату, грозно топая ногами по коридору. Теперь я прекрасно понимаю, какая жуть меня ждет в промозглой осенней Англии.

***

Весь остаток вечера я сижу в Google и смотрю фотографии Больницы «Severalls». Здание находится за чертой этого небольшого городка, и оно окружено лесом. Меня радуют две вещи: от указанного адреса дома, арендованного отцом для меня, до больницы всего три мили, значит я смогу добираться даже пешком, и это примерно минут пятьдесят; до Лондона через Челмсфорд на автобусе два с половиной часа езды. Это тоже замечательно. Так что вполне сносно. Мои маниакально настроенные против меня родители могли закинуть мою несчастную тушку куда подальше от столицы.

Однако ночью приходит паника номер два: я в ужасе от мыслей о британском акценте, особом диалекте и словах, которые у нас имеют порой другое значение.

Засыпаю я только под утро, поэтому к полудню, когда мама силой вытаскивает меня из постели, я чувствую себя мертвой. Просто вот словно кто-то насыпал в мои глаза песка, а в вену ввел препарат, парализующий конечности. Я тупо сижу на полу с взлохмаченными волосами, падающими на лицо, и просто моргаю. Я страшно хочу спать.

Мама, потрудившаяся собрать большую часть моих вещей, теперь с силой запихивает мой Макбук в сумку, а я продолжаю таращиться в одну точку.

— Иисусе! Джо, ты соберешься или нет? — верещит эта несносная женщина, на что я стону и поднимаюсь.

Холодная вода в душе почти не приводит меня в чувства, я все еще хочу спать.

Чуточку помогает сваренный мамой кофе.

Лишь к трем часам дня я проверяю вещи, не имея понятия, как смогу все это дотащить сама — две сумки на колесах, рюкзак, еще одна кожаная небольшая сумка — но мама действительно положила все то, что очень нужно.

После этих сумасшедших сборов, проверок документов мы с матерью отправляемся в аэропорт. Я совершенно ничего не понимаю. Не осознаю, как сажусь в самолет, предварительно обалдев от рыдающей мамы; не вникаю в сам полет, просто пялюсь в иллюминатор; не могу принять факт приземления, когда самолет, громыхает шасси по асфальтированной взлетной полосе…

Я сижу в автобусе, билет на который купила полчаса назад, и в абсолютном оцепенении смотрю в окно, потому что медленно начинаю проникаться ситуацией. Я в Англии. Я в чужой стране. Я одна.

Глубокая четкая речь. Руль с правой стороны. Поездка по левой полосе. Мои мозги вот-вот закипят от того, что я оказалась в «стране наоборот». Это название я придумываю, сидя у окна с жутко колотящимся сердцем. Мне дико страшно. Все настолько непривычно, что, кажется, я сейчас вскочу и заору на весь автобус. Меня охватывает самая что ни на есть идиотская паника. На Карибах я так не паниковала. Все же в университете было огромное количество американских студентов. Я чувствовала себя там, как дома, но здесь…

От полного разрыва мозга спасает внезапно загудевший сотовый.

— Папа, я ненавижу тебя, учти это, — сухо высекаю я слова в английском воздухе, где даже автобусы пахнут иначе.

— Привет, милая, — смеется отец. — Как понимаю, ты уже на месте.

— Почти.

— Лондон позади?

— Да. Папа, ты за что так со мной, а? Здесь, — я озираюсь по сторонам, замечая, как на меня оглядывается парочка пассажиров, и приглушаю голос, — здесь странно. Ты мог меня вообще в Австралию закинуть, прекрасно понимая, что я умру там от своих фобий.

— Детка, я работал над твоими фобиями, так что не думаю…

— Они все еще со мной, — грубовато перебиваю я и снова стону: — Па-а-ап, может ты передумаешь?

Отец вздыхает, и я понимаю, что это его «нет».

— Ладно. Неважно. Ты хотя бы звони периодически. Я тут пропаду одна. Сам знаешь, как сложно я схожусь с людьми, — теперь мой голос насыщен тревогой и даже злостью.

Мне действительно хочется раскричаться и расплакаться. Я едва держу себя в руках. Несмотря на то, что вид за окном открывается просто безумно красивый, я все равно кривлю губы.

— Вот увидишь, тебе понравится Колчестер. Это замечательный город. Профессор, который ранее был ведущим психиатром «Северолса» — мой давний приятель. Он говорит, теперь там не менее профессиональные специалисты, ты не разочаруешься. Заодно изучишь психику серийных убийц. Поверь мне, детка, это невероятно глубокая тема.

— С серийными убийцами пусть работают ведущие психиатры с кучей наград за спиной, а я просто доктор, — язвлю я.

— Ну все-все, «доктор», угомонись. Тебе еще далеко до этого звания, вот и учись, набирайся полезной информации, Джослин. Да, кстати, я заплатил за аренду дома на три месяца вперед. Это мой подарок. И вот еще что, девочка, всегда будь на связи, — строгим тоном добавляет папа. — Поняла меня?

Я бормочу о жесткости и черствости родительских сердец, прощаюсь с отцом и вновь погружаюсь в свои беспокойные мысли, раз, наверное, в пятисотый проверяя название улицы и номер дома, куда я должна заселиться, и читаю тут же после звонка присланное от папы сообщение: «Я проверил соседей. Премилая бабушка живет в доме справа от того, куда въезжаешь ты. И, милая, прошу тебя, относись бережно к деньгам на счете. Сумма небольшая, но ты справишься, я знаю. Удачи. Я верю в тебя, Пенелопа».

Я морщу нос от этого глуповатого прозвища, которое получила от отца по собственной вине. Был День Благодарения, и я смотрела по TV фильм «Пенелопа» с Джеймсом МакЭвоем и Кристиной Риччи в главных ролях. Мне было лет одиннадцать, что ли, и я так увлеклась этой историей, что поверить не могла — разве нет таких парней на свете? А двоюродный брат, который в то время был уже пятнадцатилетним подростком жутко издевался надо мной, говоря, что это все глупые сказки о любви и такого в жизни не существует. Я сильно расстроилась и плакала в комнате, сгорая от любви к Джеймсу МакЭвою, которого, кстати, обожаю и по сей день. Вот тогда, пока никто не видел, я нарыла в шкафу матери похожий шарф, как тот, в который куталась Пенелопа, пряча свой поросячий… носик — не назову грубо — и, нарисовав себе маминым карандашом для век пятак, тоже принялась изображать героиню этой киноленты. Я кружила по комнате, танцевала, попутно сетуя на светлый тон своих волос, ведь девушка в фильме была брюнеткой, и в этот момент ко мне заглянул папа. Я резко остановилась, спрятав лицо, с которого соскользнул шарф, в ладонях, и в полной мере ощутила себя Пенелопой с ее проклятьем в виде поросячьего пятака вместо человеческого носа. Это было ужасно.

Отец невероятно растерялся от увиденного, подошел ко мне, неловко обнял за плечи, и сказал: «Хочешь быть, как она, детка? Тогда будь ею, я стану называть тебя Пенелопой, идет? — и добавил, шутя: — Только пусть твой носик останется при тебе».

Тот день и стал днем, в который меня переименовали в Пенелопу. Все прошло к концу обучения в старшей школе, но шутка осталась. И вот папа до сих пор иногда называет меня Пенелопой. Признаться, это согревает мое сердце. Ведь это наш особый секрет, никто не знает о том случае. Даже мама, и она не понимает, почему отец так зовет меня, а мы с ним хихикаем, переглядываясь, и он громко заявляет: «Камилла, когда-нибудь наша малышка исполнит свою мечту». Мама тогда спрашивает в ответ: «Какую мечту?», прекрасно зная, что скажет отец. И он говорит: «Станет женой МакЭвоя, разумеется». И папа принимается громко смеяться.

Да, это мое детство, моя юность. Как тепло это вспоминать. Теперь мне только это и остается — воспоминания.