Под клиньевой юбкой

Обступающая действительность.

— Оказывается, что это Тэхён навешал ему лапши на уши. Я особо и не удивился, — то ли с фальшивым, то ли с подлинным безразличием в голосе парировал Чимин, откинувшись на специальном кожаном кресле.

— На кой-чёрт ему это? — с неприкрытым возмущением спросил Сокджин, перебирая на своём рабочем столе бутылочки с антисептиками. — Мне казалось, что вы как те три поросёнка из «Сказок дядюшки Римуса» — всегда и везде вместе.

— Вместе или не вместе — какая теперь разница? Один х**н — свиньи, — пожал плечами Пак, пытаясь расслабиться.

— Ты же вроде передумал, — старший глянул на парня с недоверием, обрабатывая раствором специальный зажим. — Если мы проколем бровь, то на твоём лице вообще живого места не останется. Неплохо он тебя отделал.

— Плевать, — Чимин покачал головой так, будто всё ещё не уверен и пытается реализовать своё решение в собственной голове. — Зачем откладывать на потом, если можно сделать сейчас?

— Если нервничаешь, то не скрывай этого. Сколько раз тебе говорил, — высокий парень с иссиня-чёрными волосами и проколотой губой надел латексные одноразовые перчатки. — Как язык?

— В порядке, — заверил светловолосый, следом показательно высунув проколотый кончик языка. — Я думал, что будет дольше заживать.

— И всё же, — Сокджин начал подготавливать иглу для прокалывания, так же стерилизуя её, чтобы не занести инфекцию. — Не могу понять, что послужило такой цепной реакцией для Чонгука.

— Кто, — поправил Чимин, опуская глаза. — Тебе не придётся долго разгадывать эту загадку, Джин-хён.

— Девушка? — старший приподнял в удивлении брови, когда Пак «угукнул» на его догадку, и случайно выронил из рук иглу, которая приземлилась на специально подготовленное для инструментов полотенце.

Чимин не только сейчас, но вообще вряд ли когда-нибудь вспомнит, как познакомился с Ким Сокджином. Начало уже прошедшего лета было довольно бурным из-за Тэхёна, который таскал Чимина с одной вечеринки на другую, не успевая при этом полностью отойти от жуткого похмелья. Так случилось, что в одну из таких загульных ночей их смердящим алкогольным ветром занесло в какой-то клуб на другом конце района. К выпитому алкоголю прибавляем одну четвёртую часть таблетки полусинтетического психоактивного вещества. Чёрт знает, где Тэхён взял эту дрянь, но передавал Чимину своим языком, чтобы запрещённое вещество осталось незамеченным. На то оно и запрещённое ведь. В сумме получаем то, как Чимин просыпается в чужой квартире, раздетый до трусов и с красным пластмассовым тазом около постели.

В дверном проёме появился черноволосый широкоплечий херувим* с чашкой кофе в руках, и Чимину даже показалось, что это не такой уж плохой расклад, хоть он ничего и не помнит. Пока его не начало интенсивно рвать от запаха кофе. ЛСД с тех пор для Чимина под красным запрещающим знаком, как и кофе. Так он и познакомился с Сокджином, из разговора с которым выяснил, что между ними ничего такого не было. Чимин, если честно, не парился бы, даже если что-то и было, потому что этот парень действительно красив настолько, что слепит глаза и хочется проморгаться. Оказалось, что старший занимается татуировками, и им было о чём поговорить, когда Чимин смог подняться с чужой кровати и выпить чая перед тем, как обменяться контактами, поблагодарить и свалить. Это был единственный раз, когда Тэхён был послан нахуй за то, что бросил Чимина в клубе с каким-то незнакомым парнем. Но вместе с тем хотелось сказать Тэхёну едва слышное «спасибо».

Чимину часто было присуще одиночество из-за отсутствия равного ему самому. Человека, которого он мог бы уважать, в какой-то степени восхищаться. После знакомства с Ким Сокджином ему порой казалось, что он нашёл такого человека, но нет. Пусть Чимин и проторчал всё лето в маленьком салоне, где работал Джин. Пак, засиживаясь в тёмном углу, рисовал и наблюдал за клиентами, но всё это было не то. Или, например, Пак чувствовал себя очень одиноко, и ему казалось, когда он встретит «родственную душу», его одиночество на этом закончится. И снова нет. Почему? Потому что если ты одинок, то встретишь такого же одинокого человека. Просто ваше одиночество будет умножено на два.

Чимин в детстве, когда рядом не было бабушки, всегда жался к себе самому, не к кому больше было. Укутывался в своё одиночество, как укутывался бы в материнское тепло, если бы у него была настоящая мать, как у всех детей. Одиночество было слишком большое, совсем недетского размера, просторное, тяжёлое, как на взрослого человека. Будто чужая вещь, которую отдали ему на вырост. Понять Чимина смог бы тот, чья семья была такой же «неблагополучной», как привыкли говорить всякие посторонние люди. Матери хватило сил уйти от отца, который частенько прикладывался к бутылке, но найти себя в чём-то другом сил не хватило. Видеть в стенах своего дома каких-то посторонних мужчин, лица которых менялись с ужасающей периодичностью, для Чимина стало привычным делом, как и выживать на скудные пособия и подработки.

Увы, в окружении Чимина никогда не было таких же неблагополучных детей, поэтому никто не мог понять, каково ему приходилось. Какой отвратительный простор он чувствовал, будучи ребёнком. Какую ужасающую свободу, практически непереносимую для совсем ещё беспомощного детского сознания. Пак был из того разряда детей, которые не отвечали «здравствуй», когда с ними кто-то здоровался или начинал говорить. Несколько раз окликни этого ребёнка — он повернётся, зыркнет на тебя раздражённым взглядом и ответит что-то типа «Закрой пасть, говнюк! Я расслышал тебя с первого раза». Чимин научился рыскать на холоде и скакать по головам, хватать глуповатых людей и, усевшись им на шею, застряв у них в мозгах, высасывать все соки, отбирать всё тепло, выковыривать всю радость. Это существо внутри него с годами умерило свой пыл, но всё ещё не окаменело в форме какого-нибудь отвратительного монстра, оно оставалось прозрачным и удушенным. Без него Чимину ничего не останется, кроме как повиснуть на завязанной в узел простыне, сожалея только о том, что не закончил недавно начатую картину.

Пак не обращался к этой способности, чтобы заполнить и поселиться в голове той же Мин Юнджи. Он понимал, что это случилось само собой, как-то бесконтрольно и в какой-то степени случайно. Пак был уверен, что это произошло, ведь какую бы недотрогу она из себя не строила, Чимину не надо особо напрягаться, чтобы заметить эти взгляды в свою сторону. По одному только виду Чимин понял, что она доставит ему неприятности. Рано или поздно она сделает то, что сорвёт его привычную жизнь с тормозов. По правде сказать, уже сделала — появилась. Попытается ли она снова поцеловать его, или сбежать прочь, или облизать, или ударить, или встать на колени, чтобы отсосать — кончится это тем, что Чимин разъярится, как это было всегда со всеми остальными.

Ненавижу это, — думал Чимин, — ненавижу то, что всегда должно случиться.

— Что же это должна быть за девушка такая, — задумался старший и поджал пухлую нижнюю губу, смачивая салфетку антисептиком и поворачиваясь к креслу, в котором лежал Чимин.

— Новенькая. Всего неделю учится, — с равнодушием пожал Пак плечами. — Чонгуку в любом случае не посчастливится, плевать она хотела на него. Но, видимо, всё ещё не доходит.

— Это она тебе сказала? — Сокджин прищурил один глаз, снова обливая Чимина недоверием.

— Типа того, — Пак сморщился, когда Джин начал обрабатывать его бровь антисептиком, который имел очень приторный запах, будто разъедающий ноздри.

Сокджин ещё некоторое время обрабатывал и подготавливал место прокола, а потом, отложив салфетки, опёрся ладонями на колени и уставился на парня испытывающим взглядом. Чимин уставился в ответ, но старший обладал такой же способностью, что и он сам. Залезал в голову одним только взглядом и, кажется, перечитывал мысли, как старенькую книжку, найденную на чердаке во время уборки.

— Ну чего? — не выдержал Чимин, фыркая, будто проиграл в гляделки.

— Ответь мне: чего больше всего боялся Робинзон Крузо? — вдруг спросил старший, подготавливая зажим.

— Снова ты со своими тирадами, — вздохнул обречённо парень, но немного погодя подумал и решил ответить. — Ну хорошо. Он боялся, что навсегда застрянет на острове и ему всю оставшуюся жизнь придётся заниматься онанизмом.

— Не совсем верно, Чимин, — Джин сперва усмехнулся, но потом отрицательно покачал головой. — Больше всего он боялся одиночества.

Паку всегда хорошо было знакомо это эмоциональное насилие, когда не можешь выдержать состояния одиночества. Но стоит кому-то оказаться рядом — приходишь в состояние бесконтрольной ярости. Боишься, что если кто-то приблизится слишком плотно к тебе и твоей жизни, произойдёт то, о чём и сказать нельзя, так что в конечном счёте страх от этого становится невыносимым, а одиночество — единственным выходом. Сокджин всеми силами пытался искоренить эту заразу, проросшую внутри Чимина ядовитым плющом.

— Его терзала внутренняя агония, вызванная одиночеством, — согласился младший, покачав головой и задумавшись.

— Очень хорошо, — Сокджин улыбнулся, обнажая свои ровные белые зубы. Колечко в его губе придавало улыбке особую остроту. — И что же?

— Как я и сказал — о*****м, — развёл Пак руками, заставляя старшего засмеяться.

— Ты неисправим, — с досадой покачал Джин головой. — Расскажи мне об этой девушке.

— Зачем? — не понял светловолосый, опуская одну бровь и попутно понимая, что опускать её после процедуры будет довольно неприятно и болезненно.

— Хочу знать хоть немного о той, что смогла посеять семя раздора между такими друзьями, как вы, — на несколько секунд задумавшись, Сокджин поднёс специальный спиртовой маркер для разметки к лицу парня и попросил: — Расслабь лоб.

— Не знаю, что могу сказать о ней, — попутно размышляя, начал Пак, чувствуя, как в районе, где старший поставил разметку для прокола, стало слегка щекотно. Антисептиком неприятно стянуло кожу. — Зовут Юнджи. Она не говорит, потому что перенесла какую-то операцию на голосовые связки или что-то типа того. Не знаю, чего такого Чонгук успел в ней разглядеть, потому что даже не говорил…

— Знаю я одну Юнджи, — перебил старший, располагая на коже зажим вокруг пометки. — Сестра давнего друга. Довольно самоотверженная особа, упрямая и острая на язык даже со старшими.

— Если так судить, то каждую вторую девушку можно звать «Юнджи», — закатил Чимин глаза, на что получил тычок в бок. — Ну правда, хён. Я не знаю о ней почти ничего, только то, что её зовут Мин Юнджи и то, что она встречается с одним из наших однокласс…

— Что?! — выпалил Сокджин, резким повышением интонации заставляя Чимина вздрогнуть на месте. — Мин?

— Ну… Да, — младший изо всех сил старался не хмуриться в недоумении, чтобы зажим не слетел с края брови.

— Это не подтверждено, но, похоже, что мы говорим об одной и той же девушке, — с осадком какого-то неоправданного восхищения парировал Джин. — Бледная и черноволосая? Ещё такая родинка под губой, бросающаяся в глаза?

— Да, но родинку не замечал, — пожал Чимин плечами, выстраивая в своей голове образ девушки, чтобы вспомнить. И это было действительно странно, потому что у него великолепная память, и даже если он не хочет, всё равно запоминает такие детали. — Так вот, почему мне показалось, что в квартире пахнет парнем. Брат?

— Ага, — всё ещё поражаясь подобному совпадению, старший хлопал широко распахнутыми глазами и не мог отделаться от восторженного удивления. — Каким бы растраханным ни казался мир, он всё равно чересчур тесен.

— Какие великолепные метафоры сочатся из Вашего рта, — хмыкнул Пак, морально подготавливаясь к боли и ёрзая в кресле.

— Это больше аллегория, — заметил Джин, усмехаясь. — Я просто удивлён. Юнги не упоминал, что Юнджи собирается доучиваться в одной из таких школ. У них там были какие-то проблемы с этим, но в планах была точно не школа. Мы давненько не общались.

— Коли уже, — вымученно простонал Чимин, в нетерпении сжимая пальцами подлокотники кресла.

— Готов?

— Всегда.

***

Проводив друга до порога, Юнги всё ещё стыдливо опускал голову, потому что получил неплохую такую промывку мозгов от него же.

Да, за банкой пива он рассказал Намджуну о минувшей ночи в мельчайших подробностях, потому что Джун — один из тех людей, с которыми можно быть откровенным и максимально открытым. Он не осудит, но и врать не будет, рассекая правдой мозги старшего, словно хлыстом мягкую кожу. Младший довольно давно знает своего хёна и не удивился такой выходке. Из всего разговора Мин вынес, что он ничем не отличается от подростков, которые его окружают. И, возможно, столь длительное перевоплощение стало для него чревато потерей яиц.

— Девушки непостоянны, хён. Они могут внезапно натворить херни, если мелькнёт на горизонте красивый парень, — заверял Намджун, вальяжно развалившись на диване, который просто каким-то чудом этой ночью остался не заблёванным после Хосока. — Тебе не кажется, что ты слишком сильно вжился в роль?

Намджун был прав: Юнги, пойдя на поводу у глупых секундных желаний, чуть не обрёк весь план на грандиозный провал. Неизвестно, насколько он далеко мог зайти, ответь Чимин на его желание своим собственным. В целом Мин знал, какие ошибки совершил, но время назад не вернуть и ничего не исправить. Путём самокопания под градусом выпитого алкоголя он пришёл к выводу, что все мы люди, и все мы допускаем ошибки.

На прощание Намджун буркнул что-то вроде «девушки завораживают по-другому, попробуй их как-нибудь», получив от Юнги пинок под зад. Он хоть и был разумным человеком, но тем не менее оставался всё тем же подростком, который при всей своей серьёзности всё равно не упустит возможности подшутить. А ещё потому что минувшей ночью сложилась забавная цепочка, в которой Чонгук засосал Юнги, а Юнги собирался проделать то же с Чимином. Подколов было не избежать, как ни выкручивайся.

Заперев за другом дверь, Юнги вздохнул. Он сам и не заметил, что изрядно выпил, потому что границы сознания слегка раздвинулись, время на часах стёрлось, а мысли обступали его. Ему хотелось остаться одному.

Он погасил в комнатах свет и достал из холодильника ещё одну бутылку пива, приземляясь на излюбленный диван и пультом переключая каналы. Когда перед глазами мелькнул кадр из «Унесённых призраками», он вернул пролистанный канал назад и отложил пульт. Один взгляд на миллионы пузырьков, мельтешащих в открытой бутылке пива, уже успокаивал. Но мысли о желаниях никак не давали покоя. Юнги подумал, что его истинное желание — оно такое, очень скромное. В детстве он никогда не хотел стать повелителем мира или президентом. Никогда не желал летать в облаках. Единственное, о чём он всегда мечтал — одновременно находиться в двух местах. Не в трёх, не в четырёх. Просто в двух. Это ведь обалдеть, сколько всего он мог бы успевать, если бы обладал такой способностью.

Телефон где-то под ухом завибрировал, и Юнги вскинул руку, засовывая её под подушку и доставая гаджет. Если Мин скажет, что в нём ничего не чертыхнулось, когда он прочёл пришедшее сообщение, то бессовестно соврёт.

0081_43

привет?

Не веря, Юнги сфокусировал взгляд на экране, слегка убавляя яркость, чтобы не щуриться. Открыв пустой профиль и убедившись, что это Пак чёртов Чимин, Юнги некоторое время хмурится и бесится. С чего это вдруг? В чём подвох? Мин думает над тем, стоит ли отвечать. Сомневается некоторое время, то откладывая телефон под подушку, то снова доставая. Пытается погрузиться в аниме, которое смотрел по меньшей мере пару десятков раз. В конечном итоге захмелевшая, надломившаяся гордость даёт слабину, и он, фыркнув на самого себя, набирает ответ.

min.yoonji09

привет

0081_43

чем занимаешься?

Юнги не успел бы вслух сказать «глазовыколупывательница». Сообщение пришло настолько быстро, как если бы собеседник заготовил его и сидел в ожидании ответа на предыдущее. Но, прикинув, Юнги решил, что это — совпадение. Просто потому что это — Пак Чимин. Он не будет сидеть и ждать от девушки ответа, только если ему не нужно что-то. Ещё одно предположение, которое Мин не пытается обдумать и просто отвечает, потому что заебался уже думать.

min.yoonji09

смотрю телевизор

Юнги решил не углубляться в подробности и не расписывать, что конкретно он смотрит. Он не хочет быть слишком откровенным, потому что всё ещё чувствует стыд, который выплясывает дикие танцы в его сознании.

0081_43

сам не знаю, зачем задаю такие типичные вопросы

0081_43

просто подумал, что диалоги обычно начинают с вопроса «что делаешь?»

Сказать, что Юнги удивлён — ничего не сказать. Он, чувствуя подступающий интерес, отставляет бутылку на кофейный столик, попутно набирая текст.

min.yoonji09

хватило бы простого «привет»

Он долго думает, стоит ли тянуть очередные торчащие из шва нитки. В итоге тянет, потому что становится интересно, что этому парню вообще нужно.

0081_43

хорошо, учту

Пишущий карандаш пропадает с экрана, и Мин выжидающе пялится на диалог, прикидывая всевозможные исходы. Потому что собеседник ещё некоторое время ничего не пишет. Карандаш появляется, когда Юнги уже начинает терять смысл во всём этом и собирается отложить телефон.

0081_43

мне показалось, что я должен извиниться за свои столь резкие слова

После прочитанного брови Мина поползли вверх. Потому что за прошедшую ночь и весь день он прокручивал в голове кучу сценариев. Большинство из них представляли его попытку коснуться чужих губ, как гигантское недоразумение. И, если признаться честно, в его фантазиях Чимин извинялся первый, хоть и не был виноват в том, что не чувствует заинтересованности.

0081_43

я бы подошёл в школе, но подумал и решил, что предпочту знать, как ты ответишь

Сначала Юнги подумал, что это — одна большая шутка, после которой последуют какие-нибудь издевательства или что-то типа того. Но нет, Чимин перестаёт писать и ждёт от девушки ответа. Положительного или отрицательного — Мину кажется, что это по большей степени и не важно совсем. Но для чего Пак извиняется? Этот вопрос по-прежнему таится в ящике Пандоры, открывать и заглядывать в который Юнги как-то лень, да и не хочется совсем.

min.yoonji09

всё в порядке

Юнги думает, что короткими ответами может выразить свою незаинтересованность и равнодушие, но внутри по-прежнему щекочет и пощипывает. Чимин явно не из тех людей, которые извиняются. Виноваты или нет, чувствуют груз ответственности или нет — не имеет значения.

min.yoonji09

ты же знаешь, что ни в чём не виноват, зачем тогда извиняешься?

0081_43

потому что поставил тебя в неловкое положение?

min.yoonji09

я сама поставила себя в него

0081_43

хорошо, что ты это понимаешь

Ну вот, чего и требовалось доказать. Смысла в этом диалоге Юнги больше не видит, поэтому, отправив короткое пожелание добрых снов и не дожидаясь ответа, убирает телефон под подушку и возвращает внимание к телевизору. На экране Тихиро с ужасом на лице обнаруживает своих родителей, которые превратились в свиней. А у Юнги в голове только пустота, он смотрит будто сквозь экран и не понимает, отчего испытывает такое колючее недовольство.

Он недоволен тем, что образ блядского Пак Чимина засел у него в мозгах, как какая-то опухоль. Мысли о парне раздражают, но вместе с тем вызывают какое-то странное чувство, что образуется под диафрагмой. Юнги клянётся, что сам не замечает, как пальцами начинает поглаживать полоску кожи между задравшейся футболкой и резинкой пижамных штанов. Он правда не понимает, почему его сознание начинает вырисовывать эти ужасающие картинки. Мин честно ума не прикладывает, почему прикусывает нижнюю губу.

Понятия не имеет, почему в сознании Чимин касается его губ, пальцем ведёт по краешку рта и рисует его так, словно он вышел из-под его руки. Зачем Юнги медленно, будто всё ещё сомневаясь, заводит пальцы одной руки за резинку штанов лишь наполовину. Колеблется, прикрывая глаза и раскрывая губы, потому что сознание продолжает губить его жизнь, вырисовывая чужие губы.

Его губы.

Мин представляет, как они лениво скользят по поверхности его собственных, даже не думая нырнуть поглубже. Его губы — в голове Юнги они не солёные и не сладкие, в них нет никакой остроты, никакой горечи. Только оглушающая мягкость. Тягучая грань пропадает, когда Мин запускает руку в штаны, обхватывая прохладной ладонью полувставший член. Воображаемый вкус чужих губ ещё остаётся на языке. Не здорово, но хочется ещё.

Юнги ловит себя на том, что захлёбывается в собственном сбитом дыхании, когда проводит рукой вдоль затвердевшего горячего члена, представляя на её месте вовсе не свою шершавую ладонь. Не так уж много на свете вещей, которые доставляют Юнги удовольствие, и дрочка на едва знакомого парня вовсе не относится к их числу. Тогда почему он снова задыхается, когда сознание подкидывает ему изображение потной шеи с острым кадыком и глубокими ключицами?

Воображаемый Чимин в его голове не торопится, лаская член размеренными движениями и вглядываясь в искривлённое удовольствием миново лицо этими своими серыми глазами. Вдруг какой-то пепельной дымкой на собственном теле образуется синяя клиньевая юбка. Юнги не понимает, что видит перед своими закрытыми глазами, утопая в наслаждении и сильном головокружении, вызванным то ли алкоголем, то ли извращёнными фантазиями. Но потом так же появляется каёмка сетчатых чулков и чиминово лицо окрашивается ехидностью.

Мину кажется, что он проглатывает собственный язык, когда в его фантазиях Чимин ныряет под его юбку и заглатывает член сразу по самое основание. Юнги сжимает волосы на затылке парня и толкается ещё глубже, придерживая второй рукой юбку и ощущая, как все рамки в голове просто стираются. Будто их никогда и не было. Во всём этом нет границ, есть одно только удовольствие. Он кончает в собственный кулак и издаёт слабый скулёж, как собака, которой наступили на хвост. Цвета на несколько секунд становятся ярче, он вжимает затылок в подушку и выгибается, утопая в сладких судорогах.

Юнги нихуя не было понятно в обступающей его действительности. Ясно было одно — у него Пак Чимин головного мозга.

Отлично, уж чего Мин ни разу не делал, так это не кончал под «Унесённых призраками».