Под клиньевой юбкой

Расшатанная гордость и предубеждение.

Блять.

Юнги замер, стоя спиной к двум парням, которые — он чувствовал — опустили брови (каждый по одной) и смотрели, будто у них на глазах происходит акт насилия или какая-нибудь лоботомия. Он и в самом деле был не против захерачить гвоздь в глаз Хосоку. Мин уверен, что ещё ни разу не наблюдал в выражении лица Чимина такие насыщенные эмоции. Готовый к тому, чтобы выругаться вслух, Юнги одарил парней каким-то жалобным взглядом, обернувшись через плечо. Хотелось харкнуть на всю эту затею, как однажды в зоопарке верблюд харкнул на джинсы Юнджи.

Если бы времени обдумать и переварить в голове эту ситуацию было больше, то Мин, конечно же, нашёл бы из неё выход. Но времени думать не было, оно сокращалось с каждой секундой, заставляя всё нутро Юнги подрагивать. Он вдруг вспомнил того крокодила из «Питера Пена», который проглотил часы и вздрагивал, когда они тикали. Юнги, скорее всего, выглядел так же. Чего Мин ну уж совсем не мог ожидать, так это того, что из этой удручённой, тупиковой ситуации, сам того не осознавая, его буквально за шиворот вытянет Тэхён. Да, именно Тэхён. Кто бы мог подумать?

Юнги уже размыкает губы, чтобы что-то сказать и окончательно всё доломать, как парень его опережает:

— Фу, — кривит он свои покрасневшие зацелованные губы. — Переходящие вы трое или все вместе встречаетесь — меня не интересует, но то, какие у вас троих извращения — мерзость.

Мин сперва не совсем понимает, о чём толкует Тэхён, поэтому опускает одну бровь и поджимает губы.

— Успокойся, — выходит из ступора Чимин, толкая друга плечом в плечо и приближаясь к девушке, чтобы помочь поднять Хосока на ноги. — В любом случае это не наше дело.

Когда до Мина вдруг доходит смысл этого неловкого разговора, то он с облегчением незаметно выдыхает. Внутри ликует оттого, что всё не накрылось медным тазом из-за одного придурка, который, несомненно, ещё получит свою порцию пиздюлей. Пусть лучше парни думают, что Юнджи и двух её друзей связывают подобные «омерзительные вещи», чем раскроют то, что под юбкой «девушки» совсем не тот комплект, который должен быть. А что делать с их предубеждениями, лучше решить позже, проанализировав и обговорив всё с Намджуном на трезвую голову.

Чимин потянул Хосока за локоть, перекидывая чужую руку через свои плечи и придерживая за талию. Чон что-то неразборчиво начал тараторить, на что Юнги не удержался, дав ему подзатыльник. Парень настолько пьян, что едва переставлял ноги.

Кто бы сомневался, что весь вечер пойдёт не по плану, а по другому слову, которое начинается на ту же букву и олицетворяет женский п***********н. Всех подробностей сестре знать совсем не обязательно, иначе она утопит Юнги в нравоучениях. Чувствовал же, что не закончится это ничем хорошим. Чёрт, а ведь правда, он настолько безнадёжен, что даже не смог сходить на вечеринку без угрозы быть раскрытым.

Кретин.

— Напиши, как доберёшься, — кинул Тэхён в спину своему другу, а потом перевёл раздражённый взгляд в сторону Юнги, который немного впал в ступор перед тем, как проследовать за Чимином. — Ты. Держись подальше от моих друзей. От тебя слишком много проблем за такое короткое время.

Юнги смотрит в эти холодные, как льдинки, глаза, и не совсем понимает, каким образом доставляет эти неведомые ему самому проблемы. Ведь друзья Тэхёна ему нахрен не сдались, он был бы только рад держаться от них подальше и не иметь вообще никакой связи. С каждым разом это становится всё труднее. Чонгук уже плотно засел занозой в миновой заднице, а Чимин… Сам попадается на глаза? Вот тут у Мина возникла некая дилемма, потому что он у себя в голове, вскинув руки в жесте «сдаюсь», признаёт, что очень даже не против. Чего конкретно? Он не знает.

Нарушить какой-то запрет или нет — каждый определяет сам, в зависимости от собственных тенденций: Юнги предпочитает одни сигареты, Хосок — другие, никто не принуждает откинуть свои предпочтения и закурить. Для Юнги запреты всегда были и остаются иллюзией. Для него они растворяются, когда появляется поистине настоящее желание, по философии Мина — оно не требует оправданий любым действиям, потому что когда запрещают ходить — пойти хочется ещё сильнее. Слово «нельзя» всплывает в голове только из-за сестры и её дальнейшего благополучия, флиртовать или предаваться другим неуместным вещам, будучи не совсем собой — запрещено. Но думать-то запретить нельзя.

В сухом остатке поджав губы и проигнорировав слова Тэхёна, Юнги разворачивается, с напыщенной дерзостью взмахнув волосами, и следует за Чимином, который, расталкивая пьяных подростков, направляется к двери с повисшим на его плечах грузом в виде мешка с костями.

Пока они едут в лифте, Чимин предлагает вызвать такси, на что у Юнги уходит примерно две минуты. Приложение уведомляет, что ищет свободную машину, а когда находит — она, конечно же, в десятке кварталов отсюда. Время ожидания: десять минут. Мин вскидывает глаза на панель, где красная цифра «десять» даёт знать, сколько ещё этажей под ними. Чимин придерживает засыпающего парня и даже молчит с апатией и безразличием (Мин ума не приложит, как ему это удаётся). Юнги прячет телефон обратно в сумочку и дырявит взглядом носы чёрных ботинок.

Неловкость. Она волнами распространяется по воздуху, будто вытягивая последние частицы кислорода из этой железной коробки. Юнги вдруг чувствует, что ему затруднительно дышать. Но ситуация идёт на поправку, когда они покидают здание. Чимин, усадив Хосока на ближайшую лавочку, садится рядом, разминает шею и достаёт из внутреннего кармана пачку сигарет.

— Сколько до прибытия? — кидает он, одновременно зажимает между большими пухлыми губами сигарету и, не глядя на девушку и чиркнув зажигалкой, закуривает.

Юнги присаживается по другую сторону Хосока, который в какой-то степени умиротворяюще дремлет на плече кожаной куртки Пака, и достаёт телефон, показывая Чимину экран. До приезда такси пять минут.

У Чимина губы такие… Роскошные? Чудные? Странные? Юнги не может подобрать правильное слово, поэтому просто думает, что они охуенные, когда невольно засматривается на то, как отлично фильтр сигареты подходит под них. Бывают такие губы, которые с зажатой меж ними сигаретой выглядят в разы эстетичнее. Он вдруг пугается собственных мыслей и качает незаметно головой, отворачиваясь и снова отчего-то бесконтрольно краснея.

И снова: кретин.

Через пару минут на Юнги с тротуара смотрит полураздавленный окурок — Чимин не добил сигарету до фильтра — и с живучим упорством пускает вверх тонкую, прямую струю дыма; маленькое воздушное замешательство, и опять — прямо и тонко. Прохладный воздух наступившей ночи мягко покалывает лёгкие изнутри. Юнги думает, что будь на месте Чимина Чонгук — несмотря на протесты, накинул бы на плечи девушки свою куртку, чтобы спасти от ночного холодка. В случае с Чимином прохлада лишь сильнее нагоняется равнодушием и апатичностью. Потом Юнги хмурится и думает, какого вообще чёрта подобные мысли посещают его голову? Благо от них спасает подъехавшая машина.

Поездку в такси и весь путь до квартиры они по-прежнему проводят в тишине. Это весьма забавное наблюдение, если брать в расчёт тот факт, что Мин не может говорить. А Чимин всё молчал и молчал, и Юнги казалось, что парень испытывает какое-то странное раздражение к девушке. Кажется, даже если бы Юнги мог и говорил о чём угодно, Чимин бы не соглашался с ним, а если бы Мин спорил, то Пак принимал бы сторону его противника.

Нашарив на дне диковинной сумочки ключи, Юнги открывает дверь, попутно размышляя, не оставил ли вещи, выдающие его «истинную сущность», на видных местах. Вроде нет. Очередной риск маячит на периферии, но Мин отгоняет его ладонью, как надоевшую муху, и пропускает Чимина в прихожую. Заперев за парнем дверь, указывает рукой путь в маленький зал с небольшим зелёным диваном, на который Пак буквально роняет Хосока, что продолжает пьяно мямлить.

— А сумасброд тяжёлый, — парирует светловолосый, выпрямляясь и снова разминая шею. — Ты живёшь с братом?

Юнги, подкладывая под голову Хосока одну из подушек сестры в виде эмодзи с глазами-сердечками, вдруг замирает и судорожно оглядывает комнату. Что? Что он заметил в этой темноте? Разбросанные носки? Боксеры? Пену для бритья? Учитывая то, каким порой Юнги бывает неряшливым, это всё возможно.

— Пахнет парнем, нежели девушкой, — поясняет Чимин, поправляя на себе воротник куртки.

wild belle — another girl

Юнги не знает, какой пантомимой обыграть свой ответ, поэтому просто пожимает плечами и почему-то ощущает досаду. Теперь ещё один соученик знает его адрес. Хотя, учитывая, что этот одноклассник — Пак Чимин, волноваться ему особо не о чем. Верно ведь?

Когда он провожает светловолосого до двери, какое-то странное чувство преследует Мина прямо след в след. Он хочет поблагодарить, но не знает, каким образом это сделать, поэтому, когда Чимин собирается молча выскользнуть из квартиры, хватает его за локоть. Парень, устало взглянув на девушку, смотрит прямо в глаза. Юнги пытается вложить в свой взгляд всю благодарность, но не умеет, поэтому понятия не имеет, на что это вообще похоже.

— Ага, не за что, — кивает без особых усилий Чимин и по-прежнему метит на выход. — Я бы остался на благодарственный чай, или что ты там хочешь предложить, но устал. Будь так добра…

Он смотрит на руку, которой Юнги вцепился в его локоть, а взглядом, да вообще всем видом не просит, а требует отцепиться. Тем временем Мин совершает (какую по счёту?) грандиозную ошибку, когда (совершенно случайно, да) смотрит на большие, просто громадные губы.

За эти секунды в его голове проносятся немалые эшелоны мыслей обо всём сразу. О том, каково это — обладать такими большими губами? Нравятся ли они самому Чимину? Сильно больно, когда они трескаются? От кого они ему достались — от матери или отца? Какие ощущения, когда тебе такими губами делают м***т? А как они движутся, когда целуют кого-то? Удобно ли это?

Запреты пробили брешь в корпусе корабля и начали вытекать наружу, на мозгах Юнги появилась этикетка «севшая батарейка». Единственной вещью, на которую он мог смотреть, был изгиб чиминовых губ, походящий на изгиб одной из заколок для волос, принадлежащей сестре. Юнджи. Он резко попытался откинуть эти блядские мысли, подумав о сестре, но даже так это что-то отказывалось уходить из головы.

Внутри поселилось мизерное, как мелкий надоедливый комар, осознание своих действий. Такое мелкое даже не выразишь словами. Это осознание где-то явно было утеряно. И Юнги это чувствовал. Понимание и осознание утеряны. Потребовалось пятнадцать секунд, чтобы понять, что же это такое с ним происходит. В конце Юнги сделал непростительную ошибку. Тупую. Дурацкую и бессмысленную. По части бессмысленности эта ошибка — чистый пиздец. Он потянулся к чиминовым губам за поцелуем, чтобы ответить на большую часть своих вопросов.

Юнги на самом деле нравится определять характер по губам. Он считает, что губы могут показать некоторые черты характера — от самолюбия до неуверенности. А вот по глазам этого понять нельзя. Мину на мгновение кажется, что по глазам парня он составил себе неправильное мнение о нём и обманулся. Или это всё — тупые отговорки, потому что он просто хочет?

Да, блять, он просто хочет. Хочет знать, каково это — целовать такие большие губы. Подходят ли они к его губам. Ощущать влажное трение и то, какие они мягкие. Он хочет поцеловать больше не хозяина, а его губы. Ему плевать, что будет потом, как ему оправдать себя и выкручиваться, потому что это — именно то желание, последствия которого не имеют никакого значения. Когда Мин Юнги хочет — он берёт, взгромоздив большой х*р на все запреты. Так чем эта ситуация отличается от остальных?

Наверное тем, что Мин оказывается полным и беспросветным долбоебом, когда Чимин, выгнув брови и откинув назад голову, уклоняется от поцелуя, глядя на девушку так же, как Юнги смотрел на Чонгука некоторое время назад. Это как украсть что-то и убежать. Именно так Чимин убежал от губ девушки. Пёстрое ощущение дежавю проносится перед глазами Юнги, когда он их распахивает и встречается с полным насмешки взглядом серых глаз. Щёки краснеют, как два спелых томата, а сознание заливается и топится ощущением собственной ущербности.

Юнги хочет, чтобы его и все упоминания о нём стёрло с лица Земли одним мгновеньем. Потому что ему лучше не существовать, чем испытывать таких размеров стыд. Потому что Чимин смотрит так, будто Юнги доказывает ему, что Земля плоская, а русалки существуют.

— Девушки, — хмыкает Чимин. — Какие вы всё-таки примитивные, прямо как камни. Размеры и форма разные, а материал одинаковый.

Юнги, резко отдёргивая руку от чиминова локтя, отворачивается и до боли кусает изнутри щёку, ощущая тяжесть под диафрагмой. Чувство, будто он публично «об-три-в-одномился» — кончил, наблевал и обделался одновременно. Никак иначе это чувство не опишешь.

— Готовы броситься в объятия едва знакомого парня, приняв малейшую помощь за какой-то знак внимания, — продолжает светловолосый, поджимая губы и всё глядя этими своими глазами. Юнги кажется, что кончики его искусственных волос уже воспламенились от горящих ушей. — Извини, конечно, но ты меня совсем не интересуешь. Другое дело — Чонгук, он от тебя просто без ума. Ещё он, ко всему прочему, мой друг. Так же я хорошо отношусь к Намджуну, он практически самый адекватный из всех знакомых по школе. Не хотелось бы делать ему такие гадости, как думаешь?

С каждым чиминовым словом Юнги понимает, какой же он на самом деле тупой кретин, потому что из-за слепого желания напрочь позабыл о наличии «парня». Кретин тупой. Тупой-сука-кретин. Тупой-тупой-тупой. Кретин-кретин-кретин.

— Тебе стоит правильнее расставить приоритеты, если хочешь иметь хорошую репутацию. Для начала попробуй избавиться от легкомысленности, — напоследок кидает Чимин, выходя за дверь. — Доброй ночи.

Когда дверь закрывается, то Юнги впечатывается в неё лбом и вкладывает в свой вымученный стон всю безнадёгу.

Тупой кретин.

***

— Ублюдок, — шипит Чонгук, сходу замахиваясь и ударяя Чимина кулаком точно в челюсть.

Только что вошедший Пак не успевает ничего сообразить. Принесённый из «Старбакса» за углом кофе в высоких пластиковых стаканчиках отлетает в одну сторону, а сам Чимин в другую, ударяясь спиной об спинку дивана. Тэхён, выбегающий из проёма, ведущего на кухню, вопит на такой высокой частоте, что недоступна для человеческого слуха.

— Какого хера? — вскрикивает Чимин, распахивая глаза и пытаясь оклематься, касается большим пальцем нижней губы и видит на нём кровь.

— Чонгук, перестань! — вскрикивает Тэхён, хватая парня за плечо.

— Ты, наверное, теперь пиздец, как доволен собой? — брюнет отталкивает тэхёнову руку и, наклоняясь, хватает по-прежнему сидящего Чимина за воротки куртки.

— Что за херню ты несёшь? — Чимин резко отталкивает чонгуковы напряжённые руки, в следующее мгновение чувствуя, как боль простреливает добрую половину лица.

— Чонгук, блять! Остановись! — Тэхён в приступе истерики хватает парня сзади, потянув на себя. — Хватит! Пожалуйста!

Это служит отвлекающим манёвром, потому что Чимину хватает две секунды, чтобы более-менее оклематься от второго удара. Он замахивается, со всей своей возможной силой ударяя брюнета кулаком по подбородку. Пак не думает, что причинил такую уж сильную боль, но по меньшей мере язык этот мудак точно прикусил.

Чимин не любит драться. Он, конечно, не шестидесятилетняя бабуля, которая начинает креститься при слове «насилие», вовсе нет. Пак даже готов признаться, что иногда он бы охотно побил человека, который несёт какую-то хрень или просто врёт. Чаще всего это не получается, потому что или у Чимина не хватает сил, или противник слишком слаб, чтобы защищаться, но сейчас случай просто исключительный.

Когда ты в субботнее утро поднимаешься раньше, чем обычно. Когда тратишь деньги на метро и кофе, отправляясь к другу, чтобы помочь хоть частично прибрать бардак после вечеринки перед приходом домработницы со слабым сердцем. Первое, что получаешь — это не «йо, Чимин-и, с добрым утром», а прямой удар кулаком в челюсть. Это заставляет принимать скоростные решения и делать поспешные выводы, знаете ли.

Пока нависший над Паком Чонгук оклемался от удара, бутылка из-под соджу, что валялась почти рядом, была уже у Чимина. Хорошее соджу. Пак, рассчитывая силу, вдарил бутылкой, попал донышком частично по челюсти, частично по шее. Чонгук рухнул, Чимин почувствовал себя защищённым и потерял бдительность, пытаясь встать. Чон тем временем снова оклемался, пытаясь ухватиться за чиминовы плечи и опрокинуть. Пак сделал обманное движение, правой и левой припечатал брюнету в живот, Чонгук со всего маху повалился в сторону каких-то полок.

Какое-то стекло разбилось: то ли на двери, то ли торшер на опрокинутом светильнике. Всё происходило, как в кино. Трещало, рушилось, на периферии маячили тэхёновы истеричные крики. Тут Чонгук залепил Паку точно в лоб. Чимин снова грохнулся на пол, чувствуя во рту металлический привкус крови, и понял, что если не остановить это, то он будет в жопе — у него, по сравнению с Чонгуком, слишком короткие руки и нет настоящего вкуса к драке, потому что он понятия не имеет, в чём причина всего этого мордобоя.

— Пожалуйста, перестаньте, прекратите драться! Чонгук!

Отбиться Пак от этого идиота не смог — и вот Чонгук надвигался на него нелепым хреновым мстителем. Чимин отвечал одним своим ударом на пару-тройку чонгуковых, так себе ударов, но брюнет в приступе ядерной ярости не успокаивался, и что-то вокруг продолжало рушиться, поднялся невероятный грохот. Чимин лишь надеялся, что кто-нибудь остановит этот пиздец — соседи снизу, соседи сбоку, Тэхён, Бог, кто-нибудь, но это продолжалось и продолжалось, пока Чонгук не оказался позади, сделав захват шеи, и не начал душить Чимина, надавив сгибом локтя на кадык.

— Отъе… Еби… От… Отъебись, — охрипшим от нехватки кислорода голосом едва прошипел Чимин, чувствуя, как захват друга ослабевает.

Начиная кашлять, светловолосый, стоя на коленях, опёрся руками на паркетный пол и судорожно начал хватать ртом воздух.

— Мразь, — прошипел ядовито Чонгук, выпрямляясь и корчась от боли в районе рёбер. — Какая же ты мразь, Чимин.

— Я бы ответил, если бы хоть на секунду, сука, понимал, о чём ты вообще, — прохрипел Чимин, поднимаясь на ноги и пытаясь отделаться от липкой боли, которая неприятными импульсами распространялась по всему телу.

— Не корчи из себя святошу, уже тошнит, — с присущей желчью кинул брюнет, кидая мимолётный взгляд в сторону Тэхёна, который уже, судя по всему, в приступе истерики начал безмолвно рыдать. — Я всё знаю.

— Что ты, блять, знаешь? — с ярко выраженным недоумением бросил Пак, опираясь ладонями о колени, чтобы прийти в себя.

— Знаю, чем занимаются парень и девушка, после чего ей приходится поправлять юбку, а ему — одежду, — Чонгук улыбнулся такой улыбкой, какой обычно улыбаются на грани срыва.

Тут-то до Чимина вмиг дошло, из-за чего его избили и назвали мразью. Дважды. Ах, девушки. Эти чудесные существа, причина всех войн. Они толкают на такие отчаянные поступки, которые иногда обходятся слишком дорого. Потерей дружбы, например. И Чимин бы с радостью сейчас процитировал какую-нибудь строчку из недавно прочитанной книги, если бы не эта ярость, что окутывала сознание плотным туманом.

— Ты что за хуйню ему наплёл? — с ожесточением Пак стреляет глазами в сторону напуганного Тэхёна.

— Чимин-и… Я… Просто я… Он не так меня понял, я ведь ничего такого не… — замялся Ким, опуская красные от слёз глаза и с перепугу мямля себе под нос. — Чимин-и… Я просто сказал, что…

— Катитесь вы оба к чертям, — выпрямляясь, Чимин выглядел так, словно его в один миг лишили всех внутренностей и духовных ценностей, таких, как дружба или преданность. — Два тупоголовых осла. Один несёт чушь, а второй её с удовольствием жрёт.

Повисла тишина, нарушаемая лишь сбитым дыханием, чьим конкретно — непонятно. Чимин, наскоро вытирая с подбородка алую кровь, начал искать телефон, который выпал из кармана куртки, когда они кубарем катались по залу. А ещё он был бы не против найти во всём этом смысл, который, наверное, закатился под диван.

— Зато ты, Чимин-и, теперь наверняка горд собой. Всегда ведь знал, какой ты человек, но закрывал на это глаза. Для тебя насрать кому-то в душу — раз плюнуть, а я всё надеялся, что ты притворяешься, — Чонгук, поднимая край футболки и так же вытирая с подбородка капли крови, почти смеялся. — Залезть в трусы к девушке, которая нравится другу — просто лучшее твоё произведение!

— А твоё, судя по всему, раскидываться пустыми извинениями и принимать первое, что взбредёт в голову, за правду. Так лучше прими и сожри тот факт, что Юнджи ты и твоё дебильное внимание нахрен не нужны, — чувствуя эту приятную волну пофигизма, Чимин наклонился, чтобы подобрать гаджет. — Она буквально убегала от тебя. Не знаю, помнишь ли ты, чего такого выкинул, что она предпочла спрятаться со мной, но с уверенностью могу сказать, что ты и твои попытки ей отвратительны.

— Разве ваши рты не были заняты? — по-прежнему улыбаясь с (не)физической болью, Чонгук поднял глаза, переполненные колючей обидой и унижением.

— В отличие от тебя, Чонгук-и, я предпочитаю общаться с девушками, а не лезть при первом удобном случае в трусы. Жаль, что за такое длительное время, что мы дружим, то есть дружили, ты этого так и не понял, — Пак пожимает плечами, отряхивая одежду. Горловина футболки нещадно разорвана. Какая жалость, одна из любимых футболок. — Сейчас, раз уж ты думаешь, что я её поимел, не стоит ли мне действительно так сделать?

— Шоу окончено. Проваливай отсюда, — с усталостью произносит Чонгук, разочарованно качая головой и отправляясь вглубь дверного проёма.

Тэхён пытается что-то сказать, плетясь за раздражённым Чимином до входной двери, но все его попытки пролетают мимо чиминовых ушей. Нахуй Тэхёна. Нахуй Чонгука. Мир в очередной раз насрал Паку на голову, поэтому он говорит: нахуй мир.

Дружба с ними помогала, притупляла вечную апатию, успокаивала. У Чимина до перехода в полную среднюю школу не было близких друзей. Им двигало лишь чувство непревзойдённого одиночества. Он часто оставался в своей комнате от заката до рассвета, рисовал и фантазировал о том, как люди будут страдать, мучиться и умирать. А потом появились два придурка, практически насильно впихивая Чимину в руки свою дружбу. И страдать, мучиться и умирать хотелось самому. Но вместе с тем Чимин чувствовал, что дружба — это отдельный вид искусства, навык, которым он хотел овладеть. Чонгук и Тэхён всегда давали ему эту возможность, поэтому сейчас было жестоко и несправедливо её отбирать таким глупым способом. Жестокость и несправедливость.

— Эй, — буркнул Чимин, когда на том конце трубки раздался какой-то шум. — Что там у тебя происходит?

— Я наебнулся, — донёсся из динамика сонный мужской голос. — Ты какого чёрта звонишь в субботу в подобное время? И где вообще пропал?

— Погоди, — Пак задержался у подъехавшего лифта, поскольку в нём связь грозит прерваться. — Сокджин-хён, у тебя нет планов на вечер?