Под клиньевой юбкой

Хорошие плохие решения.

Пока подвыпивший Сокджин приветствовал своего новоиспечённого друга, прибывшего на троллейбусе с пометкой «из Ада», Юнги пытался проглотить болезненный ком в горле. Человек он не пугливый от слова «совсем», но именно в этот момент ему хочется утонуть лицом в лакированной поверхности барной стойки, на которую он, собственно, и уставился. Мин чувствовал себя так, будто случайно дёрнул за кольцо гранаты, которую держал в руках. Ещё чуть-чуть — и на воздух взлетит весь квартал, а то и добрая половина города.

В первый миг испуга Юнги лезет в голову всякий вздор, но стоит ему немного (несколько долгих секунд) подумать — и всё становится на свои места. Он решает смириться со взрывом и собственным невезением, заставляет себя направить все возможные силы на то, чтобы атрофированные испугом конечности подали хоть какие-то знаки работоспособности, а заледеневшие нервные окончания оттаяли.

Мин краем глаза заметил, как в паре метров от него Чимин передаёт Джину серую папку, видимо, с эскизами, о которых друг упоминал не так давно. Юнги точно знал, что за эти короткие мгновенья, когда он повернулся, Пак успел взглянуть ему прямо в глаза. Он готов отдать на отсечение все конечности, затолкать иглы себе под ногти, залить в глотку кипяток, но Чимин видел его и смотрел в глаза. А сейчас — ничего.

Не происходит ничего. Вот прямо совсем-совсем ни-че-го.

Светловолосый что-то говорит Сокджину, пока тот заворожённо листает файлы в папке с эскизами. Ноль внимания в сторону Юнги. И это пугает его просто до стиснутой челюсти и мурашек по коже. Какого чёрта, собственно, происходит? А точнее не происходит?

— Зря ты принёс их сейчас, — слышит Мин где-то по правую сторону от себя. — Мы тут немного напиваемся, поэтому я боюсь, что эти произведения искусства пострадают.

— Просто убери их в сумку, хён, — отвечает Чимин, всё ещё обращая внимание только на Джина.

— Так и сделаю, но сначала представлю вас друг другу.

Мину хочется провалиться уже не лицом в барную стойку, а всем телом и прямиком под землю. Билет на ближайший поезд до ада, пожалуйста, потому что даже там будет лучше, чем здесь. Когда Юнги правой стороной своего окаменевшего лица чувствует, что всё внимание направлено в его сторону, то сжимает в руке пустую громоздкую рюмку, которую отчаянно хочется разбить о чиминово лицо и поскорее сбежать с места преступления. Но вместо этого Мин медленно выдыхает носом, отделываясь от липкого холодного испуга, и осторожно поворачивается, успокаивая под кожей мелкую и противную дрожь.

— Юнги — мой давний друг, — одной рукой удерживая папку, а второй —цепляясь за миново плечо, Джин пытается выглядеть не выпившим, что выходит из рук вон плохо. — Чимин — мой недавний друг. Друзья друзей — такая странная штука.

Мин поднимает глаза, медленно, словно по выученному назубок сценарию, пробегаясь по всему телу Чимина. Если не брать в расчёт занятия по физическому воспитанию и ту злосчастную вечеринку, то он не видел светловолосого ни в чём, кроме школьной формы, от одного вида которой самого Юнги уже тошнило. На ногах — поношенные кеды со сбитыми носами. Светлые, порванные джинсы открывают вид на загорелые крепкие колени. Чёрная футболка, поверх которой серая спортивка, какие обычно продаются в комплекте со штанами. Мин в одну секунду цепляет взглядом ткань чёрной футболки, натянутой поверх груди, и снова немеет.

У Чимина проколоты соски? У него что, на самом, сука, деле проколоты соски?

Юнги клянётся, что он выглядел уверенным, когда собирался посмотреть в лицо младшего, пока не стал жалкой и никчёмной жертвой того факта, что у Чимина проколоты, блять, соски. Поэтому его взгляд был больше похож на взгляд подстреленного оленя.

— Привет? — произнёс Чимин, снова выстреливая мозги Юнги на ближайшую стену своим «ничего».

Юнги первые несколько секунд не может понять, издевается этот подонок, или действительно не узнаёт его? Нет, он точно издевается, это становится стопроцентным и железобетонным выводом, когда Мин смотрит прямо в серые глаза этому беловолосому Дьяволу. В его глазах выплясывают такие озорные бесы, что, кажется, у Мина начинает ещё сильнее кружиться голова от их сногсшибательных «па».

Чимин знает, потому что Чимин — не дурак. Чимин лишь притворяется дураком, давая «старт» чему-то совершенно непонятному. Теперь у Юнги новый вопрос на повестке ночи: как давно он знает? Потом второй: что за игру он вздумал вести? И ещё с десяток вопросов, которые болезненными импульсами сокращаются в мозгах Мина, пока он продолжает смотреть в эти по-прежнему ахуительные глаза.

— Земля вызывает Юнги. Приём, мать твою, — Джин пихает друга в плечо, пытаясь выбить хоть какое-то жалкое подобие приветствия. Благо, из-за лёгкого опьянения он не замечает на лице Мина чего-то подозрительного, когда этого самого подозрительного хоть отбавляй.

— Ага, привет, — мямлит Мин, отворачиваясь к стойке, но при этом цепляя краем глаза реакцию младшего на свой низкий голос.

А её, блять, нет. Прежнее каменное «ничего» на лице Чимина вызывает у Мина приступ тошноты и мигрени. Из всего, что происходит, Юнги понимает только то, что находится в глубокой стадии замешательства. Он буквально чувствует, как сходит с ума, потому что всё вокруг слишком неопределённо, всё меняется слишком быстро, и никто не может сказать ему, что, мать вашу, происходит. Единственное, в чём он уверен, так это в том, что в конце этого извилистого пути его ждёт смерть от замешательства.

— Невежа, — заключает Сокджин, пожимая плечами и с извинением глядя на Чимина. — Не волнуйся: он у нас в душе очень ранимое чудовище, — насмешливо замечает он, повернувшись к Юнги. — Так что если и сожрёт, то потом непременно пожалеет.

— Пошёл ты, — бурчит Мин себе под нос, отворачиваясь.

— Я и пошёл. Уберу это и вернусь через секунду. Закажи себе что-нибудь, я плачу, — парирует брюнет, обращаясь к Чимину.

Джин отправляется к ближайшей вешалке, где висят его сумка и куртка, и, даже не подозревая, оставляет Юнги наедине с его кошмаром. Мин тем временем отвинчивает пробку на бутылке соджу и чувствует, как подрагивают его пальцы, когда он наполняет обе рюмки. Чимин заказывает себе колу, присаживаясь через одно место, где сидит Джин. Мин немного расслабленно выдыхает, а потом ловит недоумевающее выражение лица бармена, потому что Пак серьёзно заказывает просто колу. Если он не собирается пить что-то хоть на градус выше, тогда какого чёрта вообще припёрся в такого рода заведение?

Когда на месте Чимина был Чонгук, то уверенность в Юнги прямо-таки переходила все границы, он буквально искрился ею, а что сейчас? Мин сидит, едва не разливая соджу мимо рюмки, и думает, как бы ему вообще пережить это. Ему будто яйца отрезали и потрясли ими прямо перед лицом, ей-Богу. Пора бы взять себя в руки и снять невидимую юбку. Это всего лишь Пак Чимин. Просто школьник, на которого он время от времени дрочит, ничего более.

— Я могу звать тебя хёном? — чиминов хриплый голос проползает склизкой ядовитой змеёй к ушам Юнги, заставляя стадо мурашек пробежать по спине. Мин не тупой и понимает по интонации этого приторного голоска, что за этим «хён» скрывается издевательское и чёткое «нуна».

— Нет, — придавая своему голосу грубости и растерянной подбитой мужественности, отрезает Юнги и следом запрокидывает в себя рюмку соджу, не спеша закусывать. Напиться — не такое уж плохое решение, верно?

Осознание чего-то пробуждалось внутри Юнги, пульсировало в висках, не находя выхода. Он точно не мог определить, осознание чего именно. Однако догадывался — ему уже было знакомо это чувство ранее. Превосходство Чимина над ним, будь оно проклято. Когда Мин боковым зрением снова поглядывает на парня, то замечает, что Пак, прежде чем взглянуть на него и сделать какой-то вывод, ещё мгновение сидит лицом в другую сторону, чтобы скрыть от Юнги свою сатаническую улыбку. Иногда не стоит подчеркивать своё превосходство, да?

— И правда — невежа, — каким-то пассивно-безразличным тоном отмечает Пак, скучающе подпирая ладонью подбородок. — Своим видом вызываешь смертную тоску.

— Я выпью за это, — качает Мин головой, снова наполняя опустошённую рюмку и удерживая своё дикое желание взглянуть в сторону младшего, поддаваясь на эти провокации.

Кажется, сквозь призму опьянения, стягивающего сознание, Юнги мало-мальски, но увидел, в чём же истинное превосходство Чимина над ним: не в остром языке, не в начитанности, не в уме, не в способности оставаться равнодушным ко всему, а только в том, что Юнги терпеть не может все эти авантюры и игры с целью потешить своё заносчивое эго. Чимин же строит из себя высокомерного засранца довольно искусно, но только с целью позабавиться; а получить превосходство над Мином — то ли потому, что Юнги не представляет для него существенного интереса, то ли потому, что стремление к такого рода забавам в нём настолько сильно, что требует новых и новых жертв и не может насытиться одним издевательством, то ли… Впрочем, этого Юнги знать не может, да и не хочет, — поиздеваться над ним одним Чимину, видимо, было вполне достаточно.

— Я чего-то не понял, — своим быстрым возвращением Джин приближает Мина к спасению. — Это ещё что такое? — он присаживается между двумя горящими огнями, сжимая ладонями плечи друзей по обе стороны от себя и с возмущением глядя на чиминов стакан с колой.

— Не очень хочу пить, — с равнодушием пожал Пак плечами, размешивая трубочкой тающие льдинки в прозрачном высоком стакане. — Думал просто отдать тебе эскизы, но…

Юнги замирает, чувствуя на своей щеке прожигающий взгляд, и едва удерживается, чтобы предательски не вздрогнуть.

— …захотел выпить колы.

Сокджин всё ещё не улавливает какого-либо напряжения между своими друзьями, поэтому особо не достаёт младшего предложениями выпить чего-то покрепче. А Мина уже почти трясёт.

— Юнги, — начинает он, попутно заказывая нарезку из фруктов уже в третий или четвёртый раз. — Ты как-то ещё по началу лета упоминал, что у Юнджи не было в планах возвращаться в школу. Она поменяла решение?

Слишком поздно бояться. Пришло время убивать. Мин, конечно, обещал Джину, что не будет убивать людей, но ведь об убийстве самого Джина речи не было, правда? Серьёзно, Юнги готов прямо сейчас свернуть его блядскую длинную шею. Это — издевательство, это — пытка. Конечно, друг не виноват, и в эту тупиковую ситуацию Мин загнал себя сам, потому что до сих пор не поведал ему историю о том, как встаёт рано утром, напяливает парик и шурует в школу вместо своей сестры. Он собирался сделать это сегодня, вот ещё пара-тройка запрокинутых рюмок — и сделал бы. Но не успел. И винить тут некого.

Конечно, если пораскинуть (пусть даже слегка проспиртованными) мозгами, то здесь было огромное количество вариантов, как выкрутиться, но всё, что мог (и делал) Юнги, это сидел и боялся пошевелиться лишний раз.

— С чего ты взял? — Юнги говорит сквозь зубы, пытаясь оставить это незаметным, потому что он буквально всем нутром чувствует чиминов заинтересованный взгляд. — То есть… Да, поменяла.

Ему хочется завыть на весь Сеул.

— Так это правда, получается, — с каким-то ликующим выражением лица заключает брюнет.

— Что правда? — Юнги, нервно прикусывая кончик языка, поворачивается, чтобы взглянуть на друга, и случайно цепляет взглядом чиминово лицо. Выражение на нём такое… Издевательское.

Чимин издевается, показывая свой умеренный энтузиазм и профессионализм в этом деле. Юнги понимает, что должен проявить гибкость и выкрутиться из этого пиздеца. Принять игру Пака, как должное.

— Что Чимин и твоя сестра учатся в одном классе, — воодушевлённо вскинул Джин руками. — Признаться, я некоторое время сомневался, что такие совпадения возможны, но разве это не здорово?

— Вау, и не говори, — качает Юнги головой, придавая своему виду ироничное восхищение. — Просто ахуеть и не встать, какое крутое совпадение!

— Да чего ты, — брюнет с возмущением толкает Мина в плечо. — У тебя что, такой ярый недогон, что ты за несколько минут стал мрачным и несносным?

— Твоя сестра стала довольно популярной, — вдруг вклинивается Чимин, перенимая на себя внимание двух друзей. — О ней вся школа уже вторую неделю гудит, если она не рассказывала тебе.

— Не рассказывала, — снова сквозь сжатые зубы и слишком медленно шипит Юнги, глядя прямо в эти злоехидные глаза и давая Чимину понять, что с горем пополам, но он принимает его глупую игру.

— Окей, мы поняли, что это не лучшая тема для разговора, так что остынь.

— Я спокоен.

— Ну конечно. Вздутые на шее вены тебя выдают со всеми потрохами.

Мин игнорирует фразу друга, давая понять, что не хочет говорить. Так проходит ещё некоторое время, пока очередные иголки пронизывают многострадальческую минову задницу. Они продолжают пить, а Джин болтает с Чимином о вещах, понимание которых слишком непосильно для Мина. Но, несмотря на это, он не мог удержаться от мягких, но бесполезных и нудных замечаний, которые с каждым мгновеньем всё больше и больше расширяли пропасть непонимания, образовавшуюся между Юнги и этими двумя.

— Я на воздух, — пробурчал Юнги, игнорируя какую-то джинову реплику и опускаясь с высокого барного стула.

Когда вес распределяется на обе ноги, то Мин чувствует, что его слегка штормит, и чуть придерживается за барную стойку. Джин снова что-то бросает и то ли присвистывает, то ли мычит, но Юнги, неловко вклиниваясь меж развеселённых горячительными напитками посетителей, выбирается к двери паба. Когда он оказывается на свежем прохладном воздухе, то проходит чуть дальше и припадает к стене рядом с мусорными баками, только тогда чувствует, что порядком расслабляется. Он не то чтобы пьян, потому что той дозы, что Мин употребил, для слишком густого опьянения маловато, но голова знатно начала кружиться от этого утомляющего напряжения.

Юнги стоит так несколько минут, разглядывая носы своих чёрных ботинок. Хочется укусить спелую сочную грушу или яблоко, чтобы сок потёк по подбородку и шее. Странное, но вполне рациональное желание, если брать в расчёт сухость, приправленную неприятным горьким привкусом алкоголя во рту. Мин смотрит на горящую красным и синим неоном вывеску паба, прислушивается к тишине, которую нарушают лишь шумы автомобилей со стороны дороги и глухие звуки музыки из паба. Потом смотрит на чёрное небо, затянутое густыми тяжёлыми тучами. Пребывание на улице освежает мысли и лёгкие. Дышать внутри довольно затруднительно, потому что…

— Там так душно оттого, что разрешено курить в помещении, — раздаётся чужой голос какой-то противной какофонией в голове, а затем чиркает зажигалка. — Хоть бы вентиляцию сделали получше, если идут на такое.

Чимин припадает к стене рядом, скрещивая ноги, опуская руки в карманы спортивки и в своей блядской манере перекатывая подкуренную сигарету с одного края рта на другой. Юнги тянется к груди, чтобы ухватиться за неё от неприятной волны испуга, но через секунду быстро отдёргивает ладонь, понимая, что будет этим видом вызывать какую-то слюнявую жалость у самого себя.

— Какой пугливый, — хмыкает Чимин, обхватывая сигарету пальцами и переводя взгляд на неоновую вывеску. — Я тут впервые.

— Ты хотел сказать, что пустили впервые? — отворачивается с натянутой усмешкой Мин, опуская руки в карманы толстовки от прохлады.

— Если я на несколько лет младше, это не значит, что меня не пускают в такие заведения, — с нейтральной интонацией отвечает светловолосый, следом делая глубокий затяг.

В очередной раз выставляет Юнги идиотом, при этом даже глазом не моргнув.

Снова повисла та же тишина, только теперь она не была для Мина спокойной и гармоничной, как минутой ранее. Лично для него она была неловкой, потому что Юнги ощущал себя не собой вовсе. Находясь в образе сестры, он молчал по вынужденной причине, но вот сейчас, когда он мог сказать всё, что угодно (и хотел бы) — в голове нет ничего вразумительного. Какая парадоксальная ситуация, правда? Юнги было, что сказать Чимину, но он не мог, а теперь он может, но не знает, что сказать. Он бы, если честно, не отказался прикинуться бетонной плиткой тротуара под ногами или одним из мусорных пакетов в тёмно-зелёных баках.

Чимин увлечённо рассматривал горящую красно-синим вывеску паба, а Юнги — его. Чиминов профиль слишком превосходен для среднестатистического ученика какой-то старшей школы, поэтому не засмотреться довольно тяжело. Точнее — невозможно вообще, как и во всех предыдущих случаях. Мин поймал себя на том, что снова внутри просыпается запретное и распутное. Всё говорило, что молчать вот так дальше — непростительное преступление, поэтому Юнги, сглатывая вязкую слюну, тихо пробормотал первое, что пришло в голову:

— Что тебе от меня нужно?

— Мне? — прыснул Чимин, одновременно затягиваясь и поворачивая голову, чтобы встретиться взглядами и недоумевающе усмехнуться. Всё выражение его лица будто говорило: «может тебе, а не мне?» — Ничего.

— Как давно ты догадался? — пытаясь выровнять свой дрожащий баритон, Мин решает посмотреть в глаза своим страхам.

Чимин неоднозначно отводит взгляд, выпускает из носа ровную струю дыма и добивает сигарету до фильтра, бросая её к своей ноге. Он скрывает, что пухлые сухие губы растягиваются в лёгкой, как дуновение летнего ветерка, улыбке, а Юнги быстро цепляет взглядом трещинки и глушит в себе желание смочить своей слюной его губы, чтобы избавить от сухости, которая совсем не подходит им. Только и всего, да.

Пак медленно тушит бычок сбитым носом кеда, проводит рукой по волосам и натягивает на голову капюшон. Мин заметно вздрагивает и едва не проваливается в стену, когда Чимин, чуть подавшись к его уху, игриво-издевательски шепчет:

— О чём догадался?

И уходит, оставив Юнги с широко распахнутыми глазами и колотящимся в груди сердцем.

Через пару минут, окончательно замёрзнув и не до конца придя в себя, Юнги возвращается к Сокджину, который сообщает ему о том, что Чимин почему-то ушёл, что, конечно, несказанно радует Юнги. Они быстро опустошают оставшуюся бутылку соджу, но былой настрой веселиться до утра был украден одним светловолосым Дьяволом, упорхнувшим при первой проделанной пакости. Бармен провожает Мина грустным взглядом, заставляя усмехнуться.

Не сегодня, парень.

Джин едет домой на такси, сетуя на холод, а Юнги решает прогуляться. Он любит прогуливаться ночью, хоть и в последнее время удаётся это крайне редко. Юнги ненавидит всё, что отнимает время, поэтому он очень любит ночь. День — это сонное чудовище, это неохотные и вынужденные встречи. А ночное время — спокойное, прохладное и мягкое море. Ему нет конца.

Юнги, когда только начинал жить один в большом городе, любил заставать восход солнца перед тем, как лечь спать. Ночью для Мина мир намного тише, солнце не слепит и не обжигает, воздух чище и прохладнее. Оттого, наверное, Мину и думается ночью гораздо лучше, и мысли от этого намного яснее. Алкоголь выветривается почти сразу, а вместе с ним и мысли о Чимине. Наверное, будет лучше не думать об этом, дабы избежать головной боли. Мысли об этом парне одна сплошная головная боль для Юнги, поэтому он решает не думать о нём хотя бы по пути домой. Хорошие решения имеют свойство приниматься по ночам.