Стремящийся ввысь

7

Кендо обогнул корт по крайней мере пять раз, прежде чем он обнаружил, что отстает от необычайно обычного шарового питона, чьи чешуйки сияли в свете Вен, как будто он недавно пролился. Питон скользнул в шар рядом с открытой дверью одной из хижин и выжидательно высунул язык на Кендо. Кендо заглянул внутрь. Это была та же самая хижина, в которой была девушка раньше, та, в которой были фиолетовые волосы и ожерелье дракона, которое всегда грызло ее цепь, та, которая утверждала, что она человек. Не зная, что еще с собой делать, Кендо позволил своим ногам принять его внутрь. Питон опустил голову и вздремнул у двери.

Там был открытый стол, и внутри этой конкретной хижины они не передвигались сами по себе или были съедены заживо червями. Здесь все было сделано из дерева, даже некоторые из монстров; Кендо задавался вопросом, имеет ли это значение или это просто совпадение.

Почти сразу после того, как он сел, бармен поставил перед Кендо клубок сладко пахнущей жидкости. Черный галстук бармена свисал с его шеи, как петля. Поскольку Кендо посмотрел ближе, чем в прошлый раз, он заметил, что в воротник блейзера бармена были вшиты белые драгоценности, которые отражали его зализанные бордовые волосы.

«Подарок от одного из наших самых ценных клиентов, — сказал бармен, показывая свои акульи зубы в чрезмерно широкой улыбке, — и мои комплименты за у******о одного из самых раздражающих существ во дворе».

— А? Кратковреминутное замешательство Кендо дало ему небольшую отсрочку от депрессии, жующей его внутренности.

«Ты избавился от Сука, — сказал бармен, — только за это я обещаю тебя не есть».

— Спасибо? Кендо утонул в своем кресле; он был удивительно удобен, хорошо смягчался в нем, хотя и выглядел как простое старое дерево. Он рассматривал вопрос о том, что на столе есть сомнения.

Бармен слишком драматично поклонился и насмехался: «Я обещаю, что этот напиток совершенно безвреден для таких жалких людей, как вы». Поднявшись из лука, он указал подбородком на дальний правый угол. Девушка с фиолетовыми волосами щекотала своего питомца ворса гоблина, той штукой с одним глазом, которая выглядела как пушистый шар. Она коротко посмотрела вверх, признавая Кендо с улыбкой. «Напиток был на ней», — сказал бармен Кендо; «Это сказочное вино. Я предлагаю пить его по одному глотоку за раз. Вы знаете, поскольку вы человек и все такое». С зубастой улыбкой и подмигивая в сторону фиолетовой девушки, он вернулся в мраморный бар сзади.

Кендо наклонился, чтобы заглянуть в клубок. Жидкость была ярко-оранжевой и воняла мятой и зефиром. «Ну, если это убьет меня, то что угодно», — пробормотал Кендо. Он подумал о Мелани и пожаловал ее, как обезвоженный турист, который только что нашел водопад. Примерно на полпути ему пришлось остановиться и выкашлять часть из горла; это было так сладко, что задушило его. Он облизал верхнюю часть рта и обнаружил послевкусие разжиженного миндаля, смешанного с фруктовым пуншем и подавляющим мятным зевком, который заставлял его глаза слезиться, а нос бегать.

Девушка с фиолетовыми волосами смеялась над ним. Она подняла свой собственный шарф в тосте и сделала глоток, совершенно не затронутый. Затем она толкнула маленького гоблина на плечо и взяла книгу, которую читала (название было написано причудливой золотой каллиграфией на глубокой малиновой обложке: Сага),и потеряла себя в истории. У кендо был внезапный приступ нерешительности. Он хотел знать, почему она угостила его этим — что это было, сказочное вино? — и почему она казалась такой удобной в окружении всех этих существ, которые могли так легко поглотить ее, просто так. Девушка сияла на бармена, благодаря его, когда он положил перед ней еще один шарик и собрал использованный, прежде чем снова перейти на свой пост в мраморном баре.

Бурля от беспечного характерного лица девушки, Кендо выбил свой клубок со стола и подошел к ней. Он захлопнул руки, чтобы привлечь ее внимание, чуть не сбив ее свежий бокал со стороны стола. Ворсин на ее плече сузил свой уникальный взгляд на него и издал шум, как сердитый бурундук. Вместо того, чтобы дать ему реакцию, на которую он надеялся: страх, шок или что-то еще, что предполагало, что она может быть даже немного запугана, девушка просто закрыла Сагу и спокойно поставила ее на стол, чтобы сделать еще один глоток сказочного вина, прежде чем она вежливо спросила: «Вот, чтобы поблагодарить меня за напиток?»

«Да, спасибо. Замечательно, что ты лечишь меня», — сардонически сказал Кендо.

«Тебе так рады», — сказала девушка, явно подыгрывая, к большому раздражению Кендо.

Гнев закипел, он закричал на нее: «Почему тебе, якобы такому же человеку, как я, может быть так комфортно, сидя в этой богом забытой адской дыре!»

Девушка моргнула. Одна из ее бровей высунулась вверх, а другая опустилась вниз.

— Ну? Кендо закричал, не очень тише.

Девушка облизала губы и вздохнула, готовясь сказать то, что собиралась сказать. Но затем она остановилась как раз перед тем, как выплюнуть его, и вместо этого ухмыльнулась. «Кто сказал, что я должен сказать тебе? Вы можете легко быть одним из существ здесь, не человеком, не кем-либо еще».

Кендо ревел от разочарования.

«Хорошо, серьезно. Остынь, чувак, — сказала девушка, приняв неуместное сочувственное выражение, — я знаю, что у тебя был дерьмовый день, поэтому я положила твое вино на свою вкладку. Вот и все, клянусь».

Кендо ударил по столу, и девушка выхватила роман, чтобы он не повредился. «Дерьмовый день? Вы списываете это на дерьмовый день? Какой ты больной урод! Сидеть здесь, как будто ты принадлежишь. Ну, вы этого не делаете! Держу пари, что вы здесь только потому, что вас выгнали оттуда, откуда вы пришли! Вы думаете, что монстры — лучшая компания, чем люди, не так ли?»

Темный взгляд пересек лицо девушки. «В большинстве случаев монстры лучше людей, — сказала она. — И вы абсолютно правы. Я нигде не принадлежу. Счастливы?»

Кендо просто не мог победить. Он поднял руки вверх и начал топать. Он чувствовал на себе глаза, бесконечные глаза. Зомби, которые играли в карты, повернули головы, бармен наклонился и зажал уши, танцующие красные белки с лисьими ушами остановились и погрызли зубы возле входа, гигантская черная крылатая лошадь, пахнущая чернилами, стряхнулась и прижала копыто к стене, все они смотрели на Кендо.

Ну, прикрутите их. Он мог подгореть это место, если бы у него был матч; он мог разнести всю проклятую хижину в пух и прах, если у него был динамит, мог снести ее бульдозером, если бы у него был бульдозер; мог бы срубить весь чертов фрик-шоу леса, если бы у него был топор. Но у него не было ничего из этого, и он был вынужден трястись от ярости, ненависти и печали, которые все свернулось в одно. Это было чистое скрежетание зубами, гонки в груди, отчаяние, высыхание горла.

Девушка прочищала ему горло. Он отказался встретиться с ней лицом к лицу. О-о-о-очень тихо, сказала она: «Я знаю, как ты можешь выбраться отсюда. Я довольно много путешествую между Олденом и Реальностью».

Это заставило его повернуться на пятке. — Как?

«Энкайен, — позвала девушка большому крылатой лошади, — Разум ему поможет?» Когда Энкайен опустила голову, она сделала молитвенный жест по отношению к нему и добавила: «Красиво, пожалуйста?»

Энкайен вытянул крылья, едва достигнув полного размаха внутри хижины. «Конечно», — сказал он на гладком, но глубоком просторечии, звучащем древним и правильным.

Кендо споткнулся о его размер и проглотил дважды. Комок в горле не исчезал.

«Не сжимайся, дитя», — сказал Энкайен, сложив крылья обратно вниз. Они слились в его форму так идеально, что было трудно увидеть, где сдворились перья. «Это недостойно тебе».

Кендо обнаружил, что следует за Энкайеином из хижины и погружается в хаос Двора, никогда не оглядываясь назад. Под Жилами все приняло тонкое свечение, но Энкайен оставался черным, тенью среди каскадных монстров всех форм и размеров. Некоторые из них были даже больше, чем Энкайен, бросая свое присутствие в центре двора, как статуи, но если вы когда-нибудь подойдёте слишком близко, они набрасываются на вас. Кендо продолжал почти спотыкаться о более мелких существ под ногами, но Энкайен фыркал на них, и они всегда уносились прочь. Таким образом, Энкайен и Кендо добрались до окраины Суда довольно быстро и совершенно без инцидентов.

«Залези мне на спину, — сказал Энкайен и опустил одно крыло, — и крепко держись».

Кендо поймал глубоко посаженные глаза Энкайена, увидел, что из него не выберется, и схватился за крыло. Он был скользким и испачкал его руки и одежду черными (ну, его одежда чернее),когда он боролся за спину Энкайена. Оказавшись на вершине, абсолютный размер Энкайена захватил дыхание Кендо. Одни только плечи были размером со слона. Ноги Кендо скользили в черниленную плоть Энкайена и выходили из нее, и он действительно удивлялся, как, черт возьми, он должен был «крепко держаться». Тем не менее, теперь не было никакого отступления, поэтому Кендо вонзил кулаки в вытянутую шею Энкайена, раскрыл ладони внутри и схватил все, что было там так крепко, что он мог чувствовать тепло в своих костяшках. У него было что-то между пальцами, он просто не знал, что. Он решил, что на самом деле не хочет знать, и был просто рад, что у него есть что-то незначительно стабильное, за что можно держаться.

«Мы летим», — сказал Энкайен, и Кендо был мгновенно в ужасе.

Энкайен скакал по участку, лишенного деревьев, сразу за Кортом, скакал так быстро, что Кендо был уверен, что его сбросят со спины Энкайена еще до того, как они взлетят и приземлятся в грязи. Но он держался крепко и почувствовал, как мышцы плеч Энкайена сгибаются до глубины души, когда крылья взмахивают, когда они прыгают в воздух и остаются там. Постоянно складываясь и растягиваясь, постоянно меняясь, Энкайен летал с Кендо, кричащим на спине, так что уверен, что он упадет насмерть. Кендо был настолько вне себя, что едва чувствовал кровь, проносящуюся по его телу, но то, что он чувствовал, это то, что его сердце колебалось, спазмировалось в груди, чувствовал, как его руки сжимаются все сильнее и сильнее, слышал свои собственные крики, как колокольчики в ушах.

Энкайен смеялся полный и громкий, громче, чем крик Кендо. "Ваш первый полет!" Он прокрикивал: «Не волнует ли это?»

Кендо не мог отдышаться, чтобы ответить.

Одновременно вздыхая и смеясь, Энкайен ускорился, нырнул, закрутился и сделал все, что в его силах, чтобы проверить хватку Кендо. В середине штопора Кендо соскользнул с ручейками чернил, падающими вслед за ним, и в этот момент Кендо не дышал и не думал; его сердце больше не бивалось, пока Энкайен не поймал его в рот в воздухе и не бросил его через крыло обратно на плечи, повторив: «Держись крепче». Этот единственный момент был настолько сюрреалистичным, что Кендо почти не мог сказать, действительно ли это произошло.

Кендо прижался к спине Энкайена, закрыл глаза и попытался отдышаться. Его ребра болели от его почти гипервентиляционного дыхания, и все его тело стучало от разрывающего сердцебиения барабанной перепонки. К счастью, Энкайен больше не делал такого трюка, но Кендо мог сказать, что у него был соблазн.

— Как твое зовут, дитя? Энкайен попросил замедлить свои закрылки крыльев, когда восходящий дрофт взял их.

«Стив, — кричал Кендо над ветром, — но люди называют меня Кендо». Весь его кулак онемел от напряжения. Тело Энкайена, сделанное чернилами, к настоящему времени уже полностью окрасило руки Кендо в черный цвет, и половину его лица с тех пор, когда он цеплялся за дорогую жизнь после того штопорного вращения, которое отбросило его. Кендо чувствовал, как чернилы скользкие и бесформенные под ним. Это было и утешительно, и страшно: утешаю, потому что между ним и землей было хоть что-то, и страшно, потому что это что-то совсем не стабильно. Тем не менее, помимо того, что тело Энкайена перемещалось взад и вперед, как прилив, оно зацепилось за ноги Кендо и, по большей части, удерживало его на месте.

«Конечно, необычное имя, — сказал Энкайен, — но оно вам подходит».

— Откуда ты знаешь? — спросил Кендо.

Еще один конский смех перед Энкайейном ответил: «Потому что я знаю, что у тебя есть дух, способный летать со мной, не обморокая на полпути. Есть только один человек, который когда-либо мог». Сентиментальный, добавил он: «Как я скучаю по полетам с ней».

— Кем она была? Кендо не мог перестать спрашивать. Разговор был именно тем, что ему было нужно, чтобы отвлечь его от того факта, что он пробирался в гигантском конном черниле в тысячах футов над землей в мире, наполненном монстрами.

«Она была героем и другом, — сказал Энкайен, — довольно молодой, но очень храброй».

— Что с ней случилось?

Энкайен потерял некоторую высоту, когда восходящий тяги уступил дорогу и сильно взмахнул, вернувшись к неуклонно растущему курсу, когда он мастерски синхронизировал удары своих крыльев. «Она счастлива», — это все, что он сказал.

Кендо посмотрел вниз на Вены, раскачивающиеся в тумане внизу. Они были над скоплением прохладных цветных жил, фиолетовых и синих и глубоководных зеленых, которые порхали вокруг навеса, танцуя, как веревки. Энкайен сдвинул свое тело так, чтобы он мог парить, а Кендо инстинктивно выпрямил спину, чтобы он не соскользнул.

—Почему мы остановились?

Энкайен прокрикнул: «Вот где ты вошел в Олден».

Кендо прищурился в беззвездную ночь. Он догадался, что это означает, что именно здесь Фрок перенес его и Мелани в небо. Живот Кендо покатился на этом воспоминании. «Я не могу вам сказать. Но я могу показать тебе», — эхом отозвалось в ушах Кендо. Если бы Мелани не была такой упрямой, возможно, она все еще была бы жива, подумал он, а затем мгновенно пожалел, думая об этом, когда его разум наводнился окровавленными образами ее. Заставляя глаза не слезиться, Кендо глубоко и долго вдыхал.

— Так что же теперь? — спросил Кендо, удивленный тем, насколько спокойным был его голос.

«Теперь мы прощаемся», — сказал Энкайен.

Затем великая лошадь заскучала, и небо открылось, прилив откатился в небытие. Кендо мало что помнил после этого, кроме головокружения, удушающего запаха, похожего на горящие чернилы, и неизящного мятия его посадки, прямо на боку.

Он был в квартире Мелани. Это сделало его намного хуже. Собравшись как эмоционально, так и физически, Кендо поднялся на ноги. Вместо того, чтобы тосковать по тому, что «что-если» и «почему-нет», бомбардируя его мысли, он вышел прямо за дверь открытого экрана и не закрыл ее за собой. Затем он вернулся домой, найдя убежище в монотонном хлопанье своих сапог и предсказуемом ветерке, дующего вокруг деревьев. Светило солнце; как он скучал по солнцу. Он задавался вопросом, будет ли его отец вообще заботиться о том, как долго его не было. Хотя, честно говоря, Кендо не был так уверен в точном количестве времени, которого он пропустил. Казалось, что время течет по-другому в Олдене. Эта или бесконечная ночь просто смутила его. Он подозревал, что это была смесь обоих.

Когда он со скрипом открыл дверь в свой дом, он спросил отца, какой сейчас день. И время, если на то пошло. Он не тратил энергию на приветствие.

«Это четверг, — сказал Джон с бровями вплоть до линии роста волос и зубами, готовясь к скрежещу, — три часа дня. Ты должен быть в школе прямо сейчас». Он смотрел на своего сына вверх и вниз. Кендо был обможен чернилами, грязью и потом. Его волосы были жирными и плоскими по бокам головы, розовые пряди торчали под причудливыми углами сверху. Он понятия не имел, где Кендо был последние несколько дней, но не думал, что прямой вопрос даст ему ответ. Он также не удосужился указать, что Кендо был грязным и капал чернильных следов на его пол, хотя это начало раздражать его. Сделав глоток своей кружки, Джон спросил вместо этого: «Так где же твоя девушка?»

Взгляд на лице Кендо заставил Джона не хотеть больше хищнить. После вечной тишины пауз, когда его рот был открыт со словами, еще не достигающими языка, Кендо, наконец, сказал: «Мне нужен душ». Затем он потащил себя в ванную и не выходил в течение четырех часов.

Когда он, наконец, появился, у Кендо все еще был слабый загар, где чернила были на его коже, и его одежда не поддалась ремонту, высыпаясь из его пальцев. Он пошел на кухню и выбросил их в мусорное ведро, оплакивая потерю своей фирменной кожаной куртки.

Его отец посыполочил его.

«Мелани ушла», — сказал Кендо, прежде чем Джон смог задать вопрос.

«Позор, — сказал Джон, опираясь на прилавок рядом со своим сыном, одетым в полотенце, — она мне понравилась. Думал, что она будет хороша для тебя».

— Я тоже.

Джон знал своего сына. Он знал этот взгляд. Он знал, что это был тот же вид, что и тогда, когда он сказал ему, что его мать мертва. Отеческой выговор Джона испарился из его голосовой коробки. Он решил выкопать грязный угол кухонного столеса и вырвать свою работу уборщика у стены. Goop, он назывался. Он может получить практически все, что угодно из вашей кожи. Он передал его Кендо. «Это единственное, что будет работать, чтобы избавиться от этого пятна».

Кендо взял ярко-оранжевую бутылку. Это напомнило ему сказочное вино; послевкусие все еще прилипало к крыше его рта даже после восьми зубных щеток. По крайней мере, он не был голоден. Он прошмыгнул в свою комнату и захлопнул дверь.

Долгое время Кендо уставился на свой нож. Ручка и оболочка были окрашены в золото, и на самом деле они предназначались только для демонстрации, но он сам давно заточил их на плите своего отца у раковины, чтобы она была боеспособна. Он держал его над запястьем, над шрамом. Затем он поднял его и уставился на клинок, осмотрел его. Он совсем не притуплялся с тех пор, как в последний раз был разоблен. Он снова навед его на запястье.

И тогда в его сознании вспыхнуло лицо Мелани, лицо, которое она сделала, когда он рассказал ей о своей матери, такой неудобной, обеспокоенной и неловкой. И он не мог этого сделать. Он не думал, что хочет больше. Он не знал, чего хочет, но это было не так.

— Черт возьми, — сказал Кендо и откинул нож. Он скользил по полу и втыкался в стену, сколы дешевых обоев, оставив царапины в полу из искусственного дерева. Он сидел там некоторое время, утопая в своих страданиях. Затем он вылез из окна, через куст и на лужайку за тот факт, что он не хотел снова сталкиваться со своим отцом. Он провел до заката в дубе, вспоминая Мелани и Двор и клюв Фаулины, высовывающийся из ее окровавленной морди, и Сока, и что, черт возьми, он действительно делал здесь?

«Пытаясь сбежать», — сказал Кендо в ненависти к себе. Ветер застегнул его влажные волосы, казалось, согласившись с ним.

В торжественном вздохе он решил завтра пойти на занятия. В конце концов, это была бы пятница; Пятница обычно была самой терпимой. Спустившись по дереву, он забрался обратно в окно и изо всех сил старался спать без сновидений, что, конечно, полностью провалилось.

В пятницу утром он не спал более двух часов крепко, но он вскочил с кровати, умыл лицо с Гупом и пошел в школу.