Ангел за левым плечом

Глава 3. Возвращение

В последние месяцы перед возвращением домой Вадимом владело мучительное нетерпение. Воображение рисовало ему, картину за картиной, как он выходит на вокзале у себя в городе, как сломя голову бросается домой, видит отца, как потом, в новой и ладной одежде, идёт по городу, зная, что сейчас, буквально встретится с Леной...

Это острое чувство смешивалось со страхом - лишь бы ничего не случилось такого, что могло бы задержать его в части.

Для начала он впервые за всю службу угодил на гауптвахту - и не за что-нибудь, а за самовольную стрельбу на посту.

Дело было так. Вадим стоял в карауле у дивизионных продовольственных складов, время было около четырёх по полуночи. Пост освещался скверно, дальний конец маршрута совершенно пропадал во тьме. Вадим дошел до фонаря, посмотрел на мошкару, вьющуюся облаком в его мутном свете, и двинулся обратно.

Сделав несколько шагов, он заметил, как у стены склада что-то слабо пошевелилось. Какая-то грузная тень.

Он остановился, вцепившись в автомат, и стал вглядываться, но глаза, ослеплённые фонарем, никак не привыкали.

Тень снова зашевелилось и стала втягиваться в полуподвальное оконце, где было выбито стекло, не производя при этом ни звука.

- Стой! - заорал Вадим. - Стой, стрелять буду! - и дернул затвор.

Тень юркнула в темноту подвала, где, Вадим знал, находились бетонирование чаны с прошлогодней кислой капустой, каждый тон по десять, - и исчезла.

Вадим поднял "калашникова" над головой дал одиночный выстрел. Тишина рухнула. Внутри склада послышался отчаянный вопль, а затем всплеск и хлюпанье.

Когда прибежал ошалевший начальник караула и склад вскрыли, там, по пояс в вонючей капусте обнаружился в дребезги пьяный и насмерть перепуганный старшина-сверхсрочник, которого среди ночью бес поднял хлебнуть рассольничику.

Вадима, тем не менее, посадили - и не столько за старшину, который всем осточертел, сколько за переполох, который он учинил, подняв на ноги всех, вплоть до командира части.

За этим потянулась череда других неприятностей по службе, которые достали его так, что к началу мая он уже и не знал, на каком свете находится.

И когда, наконец, оказался в воинском эшелоне, под крышу набитом дембелями и ревущем как коровник при пожаре, первые сутки проспал на верхней полке каменным сном.

Эшелон полз нестерпимо медленно, едва делая 200 км в сутки, и когда они добрались до Баку, Вадим решила, что необходимо что-то предпринять. В Сальянах он отправился к сопровождавшему вагон офицеру и уговорил его отдать ему документы. У было с собой немного денег, и он надеялся улететь домой самолётом из Баку.

Там его ожидала разочарование. Рейс отменён, и ему ничего не оставалось, как взять билет в общий вагон поезда, следовавшего через Ростов и Харьков.

Поезд отходил буквально через полчаса, и Вадим сразу успокоился, словно в нём остановился наконец какой-то лихорадочно тикающий механизм.

Ночью глядя в лаково-черную поверхность оконного стекла, где лишь изредка проплывали цепочки мелких белых огней поселений равнинного Дагестана, он размышлял о странности человеческой природы, о том, почему иной раз получив письмо от Лены, и день и другой таскал его в кармане, не распечатывая. Письмо грело, но то, что было в нем, казалось страшно далеким. Пока его не было, многое изменилось и ту новую систему связей, отношений и обязательств, которая сложилось дома, еще надлежало понять и свыкнуться с ней.

Сутки спустя он сошел на перрон в своем городе. Был шестой час, в воздухе плавала свежая майская жара, однако пока он добирался домой, его не покидало ощущение озноба.

Они обнялись с отцом, который оказался куда меньше ростом и суше, чем ему представлялось. Вадим сбросил осточертевшую робу, вымылся, оделся во все новое, и около часу они проговорили так, словно расстались еще вчера, и не было этого пустого отданного неведомо кому и зачем времени.

Все шло своим чередом, пока он отсутствовал. Дом строился, отец ругался с каменщиками, на участке почти постоянно сидел Петр Трофимович, и Лена тоже была с ним, потому что Вадим ни словом не предупредил о своем приезде.

Адвокат упрекнул его, но Вадим сказал:

- В последние три месяца все шло так туго, что я стал суеверен. Извини. И пожалуй, я не стану ждать утра. Поеду в поселок. Ты не беспокойся. Если ничего не переменилось, автобусы ходят до одиннадцати.

Андрей Сергеевич кивнул.

- Поезжай. Я буду завтра, там и увидимся. Возьми что найдешь в холодильнике.

Они пожали друг другу руки, словно скрепляя давний уговор, и Вадим, торопливо собравшись, помчался на автостанцию.

Там он вскоре сел в полупустой автобус. Инерция дороги еще жила в нем, словно обнаженный нерв. Полчаса езды - и он был почти на месте. От остановки надо было пройти назад вдоль шоссе, там начиналась грунтовая дорога, ведущая к отцовскому дому.

Поселок жил довольно-таки шумной жизнью; Вадим, вышагивая по обочине, слышал слева от себя голоса, смех, обрывки музыки, собачий брех. Справа темнел перелесок и угадывался шум пригородной электрички. Вадиму неловко было двигаться в непривычной - в отглаженной Клавочкой сорочке с жестким воротом, который натирал шею, в свитере на два размера больше нужного и джинсах, купленных к его приезду отцом. Особенно досаждали ему грубые джинсы - Вадим привык в конце концов к хлопчатобумажной армейской робе. Мешала и довольно увесистая сумка на ремне.

Наконец, поплутав, он нашел место по развороченному пейзажу замершей стройки. В глубине участка красновато светилось окно - туда он и направился, спотыкаясь о камни и железо.

Во времянке подала голос собака. Споткнувшись в темноте на пороге, Вадим врезался плечом в косяк, чертыхаясь про себя. На собаку прикрикнули, стало тихо, и Вадим постучал.

На стук отворил Петр Трофимович с грозным окриком:

ребята, простите за такую задержку, не было возможности писать истории, но теперь буду стараться возвращаться в прежний режим, и радовать вас новыми главами❤️

поддержите меня пожалуйста лайком и подпиской, буду очень благодарна!

жду ваши комментарии и вопросы?

С любовью, Автор''