Ольгино море

Глава 4: Крах Бессмертия

Третий гудок парома прорвал крымский воздух, громкий, неумолимый. Он врезался в сладкий пьянящий запах сирени, в шепот их последних обещаний, как топор. Ольга вздрогнула. Сердце, только что распираемое гордостью и азартом перед Москвой, вдруг сжалось в ледяной комок.

Они стояли на раскаленном бетоне симферопольского причала. Не на их родном пляже с теплым песком, а среди грохота лебедок, воя моторов и запаха мазута. Ольга – с огромным, нелепым чемоданом, набитым мамиными пирогами и новыми кофточками. Саша – перед ней, бледный под сходящим загаром, с глазами, в которых бушевала буря.

– Ольк… – голос его сорвался, стал хриплым. Он сглотнул, пытаясь удержать улыбку, которая никак не хотела держаться на лице. – Ты только… Пиши. Каждый день. Обещаешь?

– Еще бы! – Ольга тряхнула косами, стараясь казаться бодрой, уверенной. Но внутри все оборвалось. Тот самый азарт перед новой жизнью – Москва! Институт! Неизведанное! – вдруг смешался с животным страхом. Страхом потерять это. Потерять сирень, теплые волны под ногами, его руки, его уверенность в их «НАВСЕГДА». – Ты тоже! Каждый день письмо! И звони, как только смогу узнать номер телефона в общежитии! Через неделю я уже точно узнаю! Обещаешь?

– Клянусь! – Он поймал ее руку, сжал так, что кости хрустнули. В его глазах горела та самая юношеская убежденность, что сметает любые преграды. – Как на духу! Честное комсомольское! Это же всего ничего – до зимних каникул! Я приеду! Обязательно приеду! А летом ты вернешься, и все будет как прежде!

Их клятвы висели в раскаленном воздухе – детские, наивные, торжественные. Они только что произнесли их снова, здесь, на шумном причале, поверх грохота грузчиков. Писать каждый день. Звонить при первой возможности. Считать дни до встречи. Для них это было не прощание, а досадная формальность, временное препятствие на пути к их нерушимому «бессмертию». Они верили. Искренне. Страстно. Как могут верить только восемнадцатилетние, для которых первый поцелуй – уже доказательство вечности.

Еще один резкий гудок, короткий, как выстрел. Пора. Окончательно. Ольга увидела, как Сашины глаза вдруг наполнились влагой. Ее собственные щипало. Последние объятия – жаркие, торопливые, неловкие. Пахнущие его дешевым одеколоном и ее страхом. Последний поцелуй – влажный, соленый от ее внезапно хлынувших слез. Потом она оторвалась, схватила неподъемный чемодан и побежала по дрожащему трапу наверх, на палубу отплывающего парома. Сердце колотилось где-то в горле.

Она нашла место у леера, на шумной, забитой людьми палубе. Отчаянно вглядывалась вниз, отыскивая его в толпе провожающих. Вот он! Стоял чуть в стороне, на самом краю бетонной плиты, одинокий. Поднял руку. Не улыбался. Просто махал. Медленно, как-то заторможенно. Его сильная, ловкая фигура, которая всегда казалась ей такой надежной, такой непоколебимой во дворе, когда он копался в моторе чьей-нибудь «копейки», вдруг стала уменьшаться. Таять на фоне грязно-белых корпусов катеров и синевы бухты. Уменьшающаяся фигура Саши стала зримым символом уходящего детства и первой, слепой веры в нерушимость чувств.

Паром дрогнул, заурчали винты, вода забурлила у кормы. Расстояние между ними начало расти неумолимо. Бетонный причал, Саша, родной берег – все это медленно поплыло назад. Ольга махала рукой изо всех сил, улыбалась сквозь слезы, кричала что-то, но ее голос тонул в шуме мотора и криках чаек. Она видела, как он кривит рот в ответ, машет еще отчаяннее.

И тут, глядя на эту удаляющуюся, одинокую фигурку, Ольгу накрыла волна. Не азарта. Не радостного ожидания. Острая, щемящая тревога. Она пришла не из головы, а из самого нутра, из того места, где минуту назад был комок страха. Предчувствие. Тяжелое, холодное. Что что-то ломается. Что этот берег, этот запах сирени и тополей, этот мальчик с лучистыми глазами – все это остается там, на раскаленном причале. А она плывет не просто в Москву. Она плывет в другую жизнь. Где все будет по-другому. И назад пути не будет. Никогда.

Сердце екнуло от боли и страха. Но тут же, как противовес, поднялась волна гордости. Она сделала это! Поступила! Уезжала одна, в огромный, незнакомый город, начинать взрослую жизнь. Это был ее первый самостоятельный шаг. Смелый. Решительный. Полный возможностей, о которых она тогда только смутно догадывалась. Она не просто Сашина Олька. Она – Ольга, студентка престижного московского института. Это знание согревало изнутри, придавало сил.

Она вцепилась взглядом в удаляющуюся точку на берегу, пока причал не превратился в размытую полоску, а Саша – в неразличимую пылинку. Клятвы, звонкие и искренние, еще витали в ее сознании: «Каждый день! Пиши! Клянусь!» В них была вся сила их тогдашней веры, их юной, нерастраченной любви, их наивной убежденности в своем «бессмертии». Она верила в них. Пока верила. Махала рукой пустому горизонту, махала своему детству. Махала своей первой, чистой вере. И не знала, что машет навсегда.