Она моя месть...или любовь?

Глава 7

Яна.

Проснулась от ноющей боли в теле.

Тупая, пульсирующая, отдавалась в пояснице, в бедре, в...

Поморщилась, резко перевернулась на бок, стиснув зубы.

Всё горит, каждое движение отзывается болезненным эхом в коже.

Чёрт бы побрал этого Варвара.

Подтягиваю колени к груди и задерживаю дыхание, пока тело не перестает гудеть. Медленно поворачиваю голову, и взгляд зацепляется за комод.

Привстаю взглянуть: мазь и... обезболивающие?

Я замераю. Несколько секунд просто смотрю, не в силах понять — померещилось или нет?

Зачем?

Зачем трогать меня, унижать, а потом лечить? Что это — жест доброты?

Или новая форма контроля?

С его стороны это как если бы волк сначала впился клыками, искусав, а потом подал бинт.

Тяжело выдыхаю, смотря на комод, и вспоминается его страсть с последствиями. Тогда он сам меня лечил...

Воспоминание.

Мне было восемнадцать.

Мы встречались чуть больше месяца, но уже тогда ощущалось, как он заполнил всё собой. Его любовь душила и спасала одновременно. Всё было слишком быстро, слишком сильно, слишком по-настоящему.

Я пришла к нему поздно вечером, без звонка — влюблённая, наивная. Он открыл дверь в белой футболке, с растрёпанными волосами и глазами, будто горел изнутри. Он сразу втащил меня внутрь, закрыл дверь ногой, притянул к себе.

— Ты понятия не имеешь, как я скучал, — прорычал, целуя меня нежно, аккуратно.

Но эта нежность испарилась в считаные минуты.

Прижал меня к стене — горячо, с ураганной страстью. Даже не успела и слова сказать. Его руки были повсюду. Торопился, срывал с меня одежду, сам дрожал от желания.

Я сгорала в его руках, но потом — чуть больше грубости, чуть меньше контроля…

— Вадим… — тихо, почти умоляюще.

Но он не услышал. Или не захотел услышать.

Шаг, толчок — и я ударилась спиной о край подоконника. Но Вадим резко поднял меня, посадив на стол, продолжал целовать грубо, властно, искусывая губы. Его пальцы сжимали мои бёдра слишком сильно. Один рывок — и боль.

— Ай, Вадим, — резкая боль пронзила бок, как будто кожа содралась.

Но он оторвался от меня, когда я стала упираться ему в грудь ладошками и уворачиваться от поцелуев.

— Что, детка? — смотрит мне в глаза.

Оттолкнула его, схватившись за бок, сползла со стола вниз.

На коже — царапина. Длинная, багровая, откуда медленно проступала кровь.

Он зацепил меня кольцом, когда срывал бельё.

Вадим побледнел.

— Господи… — прошептал и быстро подошёл. — Я… я не хотел… Яна, прости.

Поднял меня на руки, отнёс на кровать. Обнял, прижимая к своей груди.

— Это всё потому, что я тебя хочу, как безумный. Но я не должен… моя неженка… Блять… Прости меня, Яночка.

Принёс аптечку, протирал ранку спиртом, мазал чем-то холодным, а боль снимал нежными касаниями и бережными поцелуями.

— Я же обещал быть аккуратным и не делать тебе больно... Прости, моя звёздочка...

Конец воспоминания.

Тогда впервые я почувствовала страх.

Страх того, как он любит.

Как хочет.

Так сильно, что контроль испаряется.

— Моя звёздочка, — шепчу про себя.

Я любила, когда он так говорил. Называл меня слишком нежно, и это всегда удивляло.

Его такой взрывной характер — и нежное прозвище.

А сейчас он хочет только моей боли. Но лекарства…

Где-то глубоко внутри него всё ещё остался тот, кто тогда шептал извинения и лечил царапину лаской.

Бережной и нежной…

Или он просто хочет, чтобы его «вещь» выглядела хорошо.

Яна, а ты уверена, что в нём осталось что-то от прежнего Вадима? — вопрос всплыл сам собой, но я не знала, что и сказать.

Вытянув себя из мыслей, встаю и выпиваю таблетку.

Стук в дверь меня удивляет.

Громкий, решительный, и у меня всё внутри сжалось.

— Можно? — голос за дверью спокойный, безэмоциональный, чуть глуховатый. Домработница.

Поспешно закутываюсь в одеяло, бросив взгляд на своё платье, брошенное вчера на кресло.

— Да, — выдавливаю.

Дверь открывается.

Входит она — аккуратная, в строгом чёрном платье с белым воротничком.

За ней шагнул охранник и молча ставит два пакета на комод.

— Одежда, — не глядя на меня, говорит она. — Вас ждут, — сообщила домработница и перевела взгляд на меня.

Ни удивления, ни сочувствия — ничего. Только спокойствие.

— Мы… куда-то едем? — спрашиваю это почти машинально, пока охранник выходит и прикрывает за собой дверь.

— Меня не ставят в известность, — так же ровно отвечает она. — Вадим Александрович ждёт вас в столовой. Пожалуйста, поторопитесь.

Развернулась и тихо вышла.

Ждёт… для чего?

Получить то, что вчера не получил, так званое «своё»?

Я медленно подхожу к комоду и заглядываю в пакеты.

Мягкий спортивный костюм — тёмно-синий, плотный, с высоким горлом.

Новые сапожки.

Пуховик.

Это не соблазн.

Это — выезд.

Куда? Стоит ли бояться поездки?

Или страшнее, когда я в этих стенах?

Сердце снова ускоряется в ритме от мыслей и волнения.

Быстро мажу синяки, натягиваю костюм, всё ещё ощущая на коже вчерашние следы. Тёплый, уютный, слишком… домашний. Как будто меня не выкрали в уплату за долги, а пригласили пожить.

Он просто играет с тобой, — мелькнуло в голове.

Зачем мне тёплая одежда?

Зачем зимняя обувь?

Это не ради прогулки по саду — уж точно.

Всё внутри сжалось. Поеду ли я сейчас туда, где стану пленницей окончательно? Ему ведь нужно, чтобы я была под его полным контролем — вне чужих глаз, вне правил.

С его правилами!

Он меня не простил. И, наверное, никогда не простит.

Не поймёт.

Он будет мстить. И пока он это делает — моё место рядом, где бы он ни был.

Встаю и смотрю в зеркало.

Карие глаза смотрят исподлобья, губы искусаны. Взгляд не дрожит, но внутри всё дрожит, словно перед прыжком в неизвестность.

А на вид — спокойная.

Умничка, Яна, так и должно быть. Не показывай ему… свои страхи.

Вдохнув поглубже, выхожу из комнаты.

В коридоре тихо. Лишь лёгкий запах кофе и жареного хлеба подсказывает, где меня ждут. Столовая.

Каждый шаг отдаётся глухо в груди.

Сердце знает, что он там. Ждёт.

А вот что меня ждёт — не знаю.

Громов сидит за столом, будто ждёт меня не пять минут, а всю жизнь.

Тёмно-синяя рубашка, запястья с часами, в которых каждый тик будто отсчитывает, сколько осталось до моего полного подчинения.

Вадим просто бросил взгляд на меня. Пронзающий. Холодный. И слишком уж внимательный.

— Садись, — спокойно произносит, указывая на стул напротив.

Медленно подхожу, опускаюсь на край стула, слегка поморщившись.

Всё болит, и спорить с ним нет желания. Мне вчерашнего хватило.

— Поешь, — пододвигает ко мне тарелку. — Дорога долгая.

— Куда мы едем?

Вадим откидывается на спинку стула, скрещивая руки.

— Домой. Я не собираюсь держать тебя здесь. Здесь ты была временно. Теперь едешь туда, где всё началось.

Меня начало потряхивать, как при лихорадке. Он не просто увозит меня, а возвращает в прошлое. В его территорию. Там, где он главный, где стены помнят меня совсем другой.

— Я не поеду.

Туда точно не хочу.

Он наклоняется вперёд. Голос становиться чуть ниже, но не громче — от этого только страшнее.

— Ты поедешь. Будешь делать, что говорю. Ты моя собственность, и у тебя нет права выбора.

Пауза.

Взгляд в меня.

— Есть желание возразить? Хочешь, чтобы сейчас взял то, что вчера не получил?

Обидно и страшно. Он уже показал свою силу надо мной.

— Я не вещь, Вадим, и не относись…

— Ты отдана мне, и я распоряжаюсь, как хочу. Думаю, что всё-таки вещь, — перебивает меня.

Я сжимаю пальцы на коленях от обиды и злости.

Он смотрит так, будто проверяет: сломалась ли я.

Нет.

Пока — нет.

Но внутри всё скручивалось в узел. Поесть я не смогу.

Просто сижу, смотрю в тарелку, не чувствуя ни голода, ни сил. Но кофе через силу выпиваю, чтобы он ничего не говорил.

— Через десять минут выходим. Там всё, что тебе нужно. И не вздумай снова играть в упрямство — времени мало. Одевайся.

Я киваю еле заметно и встаю, пока ноги слушаются.

А он сидит и наблюдает, как я ухожу. Как будто снова запускал игру, где я пешка на его доске.

Но я не буду пешкой. Не позволю. Даже если вернусь в кошмар прошлого.

Я уже не та, что когда-то сбежала, боясь… его любви.

Сейчас нечего бояться. Её у него нет…