Яна.
Я выхожу с кабинета и, наконец-то, делаю глубокий вдох.
Воздух там был слишком плотным, пропитанный всем: страхом, воспоминаниями, местью и... желанием.
Вадим — слишком близко, и я ничего не могу сделать с реакцией моего тела на него. И он это прекрасно видит. Уверена, он всё вернёт и тронет моё тело сегодня же.
Пусть.
Главное, чтобы не душу и сердце.
Я слишком долго залечивала их.
Громила ждет у лестницы.
Никакого «сюда, пожалуйста», никакого «прошу». Грубое:
— Пошли.
Я молча двинулась за ним.
Коридоры здесь глухие, деревянные, пахнут лаком и дорогой кожей.
Слишком уютно, как для плена.
Мы идём молча, а в голове всё ещё звучит голос Громова:
«Часть моей жизни. Моего удовольствия».
Я стискиваю зубы.
Как он смеет так говорить?
Говорить и смотреть, будто я до сих пор его. Как будто он не разрушил меня тогда.
Как будто всё, что я сделала, не было попыткой спасти и себя, и его.
Но разве он когда-нибудь видел в этом спасение?
Нет.
Только предательство.
Я почти физически чувствовала, как тень прошлого снова нависает.
Как его губы приближаются, но не прикасаются. Как его голос будто сдавливает всё внутри.
Я... я не могу себе лгать. Что-то внутри меня всё ещё дрожит от одного его взгляда.
Та часть меня, которую я хоронила всё это время глубоко внутри.
Господи, Яна, очнись. Он не тот, кем был. Теперь он — хищник. И ты — его добыча.
Мы останавливаемся у двери.
Громила кивает, открывает дверь.
— Входи.
Я стою перед дверью, как перед новым этапом в моей жизни.
Страшным. Тяжёлым. Неизвестным.
— Быстрее, — нетерпеливо подгоняет.
Вхожу — и замок закрывается.
Моя тюрьма!
Внутри просторная спальня: большая кровать, зеркала, гардероб.
Всё аккуратно. Но чужое — не моё.
Сажусь на край кровати, не в силах пошевелиться и хоть что-то делать.
Молчание комнаты кажется громче, чем крики. Всё здесь слишком правильное, слишком продуманное.
Как клетка, выстроенная с дизайнерским вкусом.
Раздражает. Нагнетает. Пугает.
Щелчок замка — и я вскакиваю с кровати.
— Простите, Яна. — Женщина лет пятидесяти, в аккуратной униформе. — Вам передали.
Она входит и кладёт на кровать белый пакет с золотым логотипом. А на комод ставит бокал с водой.
— Примите душ. Переоденьтесь. И, пожалуйста, выпейте воду после. Это важно.
— Кто сказал? — Я еле узнала свой голос.
— Хозяин.
Хозяин? Его зовут хозяин?
Женщина уходит так же тихо, как и пришла.
Ни одной лишней фразы.
Ни одной эмоции.
Только снова щелчок замка.
Я разрываю упаковку... и замераю.
Откровенное бельё из чёрного кружева, почти невесомое. Тонкий халат из шёлка.
И ничего больше.
Это же не одежда, а издевательство. Напоминание, что я здесь для его удовольствия.
Отбрасываю одежду куда подальше. И наматываю круги по комнате.
Нет. Я не вещь. Не игрушка.
И не отдамся ему так просто.
Яна, вспомни, кто ты. Ты изменилась. Ты уже не та девочка, и он не имеет над тобой власти.
Смотрю на валяющееся бельё.
Он же выбирал это.
Знал, что подойдёт.
Знал, какого размера.
Какая ткань вызовет у меня жар и стыд.
И... воспоминания.
— Точно нет, — шепчу. — Не надену.
Я закипаю от злости.
От унижения.
Разворачиваюсь и взгляд падает на бокал, что стоит на комоде.
Обычная вода?
Разумеется… нет.
Слишком много совпадений. Слишком много команд.
«Примите душ. Переоденьтесь. Выпейте».
Я беру бокал в руку. Тонкое стекло приятно ложиться в пальцы.
Смотрю в него и желание выбросить куда подальше.
— А почему бы и нет?
Медленно подхожу к балкону, отодвигаю штору и распахиваю его.
На улице темно.
Лёгкий ветер.
Лес шевелился за оградой, как живое существо.
Но во дворе — сияние.
Взгляд сразу падает на... Вадима.
Стоит у подножия дома, разговаривает с кем-то по телефону.
Рука в кармане, сигарета в губах.
Как всегда собранный, сильный, неприступный.
Я прищуриваюсь, и решимость усиливается.
— Удачи тебе, Яна — в твоём сопротивление, — подбадриваю сама себя.
Подношу бокал к краю балкона.
И — отпускаю.
Стекло полетело вниз, сверкая в свете ламп.
Всплеск.
Бокал ударился об каменную дорожку — прямо у его ног.
Секунда — и Вадим поднял голову.
Наши взгляды встретились.
Лёд в глазах и злость.
Он увидел моё непослушание.
Понял — я сделала это специально. Назло.
Угол его губ дёрнулся. Но это точно не улыбка, а какой-то злой, довольный оскал.
Взгляд на меня — приговор. Я сейчас получу за свою выходку и, возможно, пожалею о сделанном.
Но сделано что сделано.
Я медленно возвращаюсь в комнату и плотно закрываю балкон.
Хоть на пару минут — отгородиться от его взгляда.
Сердце всё равно бьётся слишком громко. И внутри разливается странное… возбуждение. От страха. От вызова. От него.
Шаги в коридоре тяжёлые. Ровные. Не торопливые — и это самое страшное.
Вадим не бежит. Он поднимается медленно, зная, что я никуда не денусь.
Он наслаждался моментом, нагоняя страх. Каждый его шаг бьёт по моим нервам сильнее, чем крик или удар.
Я стою у балкона, как вкопанная. Ожидая его гнева.
Хочется спрятаться, а лучше — убежать, куда подальше, не оборачиваясь. Но вместо этого я лишь сжимаю пальцы в кулаки и жду неизбежного.
Дверь открывается спокойно, медленно, тихо.
Вадим входит, закрывает за собой, тихо хлопая ею. И смотрит на меня долго и молча.
— У тебя хороший бросок, — наконец говорит он, и в его голосе скользнуло что-то... опасное. — Почти попала. И я чуть не наступил на стекло.
Я молчу.
Губы пересохли от волнения.
Он подходит ближе. Медленно, как хищник.
— Это что, протест? — усмехается. — Или ты надеялась, что я не пойму? Не замечу?
— Я… — сглатываю. — Я не обязана пить то, что мне подсовывают. Там же не вода?!
— «Не обязана», — повторяет, будто пробуя вкус слов. — Слова взрослой и разумной женщины.
Пауза.
— Там была помощь... получить без сопротивления — тебя.
Он остановливается прямо передо мной. И я делаю нервный шаг назад, но упираюсь в дверь балкона спиной.
— Но, детка, — шепчет, наклоняясь ближе, — я всё равно тебя получу.
Он усмехается.
— Ты теперь моя. До последнего цента. И твой муж не просил тебя не трогать.
Я дышу тяжело, глядя ему в глаза.
Он близко.
Слишком.
Снова этот взгляд — будто проникает под кожу.
— Ты всегда была упрямая, Яна.
Он проводит пальцем по моей щеке.
— Но не глупой, так что не начинай глупить сейчас.
Громов склоняется ещё ближе. Его губы почти касались моих. Дыхание будто в меня.
— А если ты думаешь, что сможешь сводить меня с ума, как раньше, и остаться безнаказанной…
Он улыбается слишком холодно.
— Ты плохо меня помнишь, Яна.
Я стискиваю зубы. Губы дрожат.
Мне страшно.
Он угрожает не только словами, но и взглядом.
— Я не твоя, Вадим, — выдыхаю с трудом.
— Ты моя проблема, пока твой муж не рассчитается. И месть. Не дам забыть об этом!
Он резко отстраняется.
— Через час спустишься в том, в чём скажут. Или я сам решу, в чём тебя раздену. И без фокусов, Яна. В следующий раз буду сильно зол, а значит — пострадает твой зад.
Он уходит не оборачиваясь.
А я осталась стоять в пустоте, чувствуя, как по коже бегут мурашки.
И понимая, что начинается самое страшное. Ночь с ним...