Шут

6

Я опустилась в кресло, стараясь уставиться куда угодно — лишь бы не встречаться глазами с Адрианом. Сердце стучало тяжело, а в груди пылала гордость, обжигая каждый вдох.

Он фыркнул, звуком холодным и надменным:

— Неужели и вы умеете говорить вежливо? — произнёс он с насмешкой.

Я нахмурилась и, не скрывая обиды, выпалила:

— И что теперь? Успокоились? Добились желаемого?

Он лениво кивнул, в тонкой улыбке скользнула издёвка:

— Что же мне ждать от такой жалкой графини? Ваше извинение? Мне не нужны твои извинение!!!

Терпение моё лопнуло. Сквозь стиснутые зубы, едва слышно, я прошептала:

— Вот ты — гад.

Вмиг лицо его окаменело. Холод в голосе сменил насмешку на угрозу:

— Следи за языком, девка. Таких, как ты, повсюду полчища; они валяются у моих ног. Одним моим распоряжением могу я сокрушить род твой — и вы даже не успеете опомниться. То, что я ещё не наказал тебя, не означает, что ты вправе лезть словом вперёд. Учись заново манерам — даже куртизанки порой умеют скрывать дерзость под вежливой маской лучше, чем ты.

Эти слова горькой солью впивались в душу. Как он смеет ставить меня в один ряд с теми, чья жизнь — продажная прихоть? Разъярённая, я почувствовала, как кровь в висках стучит громче слов. Ты что сравнил меня сейчас с куртизанкамы?

И в эту минуту дверь зала распахнулась — и в комнату вошли канцлер и отец. Их появление как молния прорезало воздух, и напряжение в зале взметнулось, словно буря на воде.

Они остановились на пороге — канцлер и мой отец, — и взгляд их задержался на нас обоих.

Адриан, будто ни в чём не бывало, сидел на диване вольготно, откинувшись на спинку и опершись одной ладонью о лицо. Он выглядел так спокойно, словно всё, что только что было сказано, — пустяк, не стоящий внимания.

Я же, напротив, сидела каменной глыбой, нахмурив брови и сжав губы, но, едва встретив строгий взор отца, тут же опустила глаза.

— Ваше светлость, — с лёгкой, но искренней улыбкой обратился отец к канцлеру, — нам пора откланяться. Я бесконечно рад был лицезреть вас вновь.

Он перевёл взгляд на меня, в голосе его зазвучала твёрдая, но уже спокойная нота:

— Пойдём, доченька.

Я медленно поднялась, чувствуя, как каждая клеточка моего тела кричит о гордости и унижении, но внешне оставаясь холодной и собранной. Склонившись в учтивом поклоне, я произнесла тихо, но отчётливо:

— Милорд. Ваше светлость.

И, не задержав взгляда на Адриане, развернулась и последовала за отцом прочь, чувствуя на себе его пристальный, тёмный, как сама ночь, взгляд.

Карета мягко тронулась, колёса загрохотали по брусчатке, а в груди моей кипела такая буря, что ни стены, ни тяжёлые портьеры не могли её сдержать. Я сидела, сжав руки в кулаки, и вдруг, будто прорыв плотину, слёзы хлынули сами.

— Зачем, отец? — почти выкрикнула я, срываясь на крик, и драгоценная заколка с жемчугом соскользнула с моих волос, упав на пол кареты. — Зачем ты меня так опозорил? Зачем ты заставил меня ползать перед ним? Лучше бы я умерла, чем так унижаться перед этим высокомерным ублюдком, у которого и крупицы достоинства нет!

Я дрожала вся, рыдала, рвала свои украшения с волос, пока отец, до сих пор молчавший, не взорвался:

— Хватит, Эльза! — рявкнул он так, что карета будто замерла на миг. — Я не узнаю тебя! Что за вздор, что за безумие ты несёшь? Разве графыня так должна себя вести?

Он наклонился ко мне, и голос его стал ещё жестче:

— Ты знаешь, что за одно неуважительное слово он мог бы не только тебя, но и нас с твоей матерью погубить? Тебе нас не жаль? Ты хочешь обречь нас всех на гибель?

Слова его были как удары, тяжёлые, холодные, но каждый из них бил в точку.

— Будь же благоразумной, дочь. Будь вежлива, не позорь меня. Все восхищаются тобой, все жаждут твоей руки, а ты — высокомерная, дерзкая — ведёшь себя недостойно. Ты меня огорчаешь, — тихо добавил он, но голос его всё ещё дрожал от гнева.

Он отвернулся к окну, глядя куда-то в темноту, где фонари кареты мелькали в дожде, а я сидела, кусая губы до крови, чтобы не дать вырваться новым словам. Гнев и гордость рвали меня изнутри, но я молчала, сжавшись, чтобы не встречаться с его взглядом. Мне было очень обыдно и больно... Я себя чувствовала нечтожной.

Особняк канцлера погрузился в полумрак; огоньки свечей плясали на глянцевых панелях, и тени словно шептались друг с другом. В кабинете, у тяжёлого стола, канцлер Арман, положил перст на карту — и заговорил, гортань его звучала ровно, но в словах слышалась решимость:

— Адриан, — начал он, — скажи мне честно: тебе приглянулась дочь графа? Неужто не пришло тебе время помыслить о браке?

Адриан с тёмным взглядом и холодной осанкой, медленно поднял очи; в них читалась усталость от мирской суеты и пренебрежение к праздным радостям света:

— Отец, — ответил он спокойно, — почему вы так полагаете? Я и думать о том ещё не прихожу. Да, графыня Эльза красива; да, привычно восхищать взор — но брать на себя столь серьёзную ответственность мне преждевременно.

Канцлер нахмурился, и голос его приобрёл тон расчёта и власти:

— Я считаю иначе. Она — наилучший кандидат, что только могли бы мы желать. И к тому же — беда та, что недавно имела место: она осмелилась нагрубить тебе. Я слышал об этом. Ты же, сын мой, проявил странное терпение — а ведь не позволяешь ты никому дерзить. Я хочу послать графу письмо: предложить союз через брак. Это укрепит наше положение!

— род Люсьенов владеет неплохою армией и богатством, коими мы не пренебрегаем.

Адриан недолго молчал; в его лице расплылась та самая бледная усмешка, что редко предвещала мягкость:

— Делай, что должен, отец, — прохладно сказал он. — Я не стану пользоваться влиянием, чтобы сокрушить графа. Она пришла, извинилась — этого должно быть достаточно. Если ты так желаешь этого союза?! Так и быть!! Но знай: я не желаю её, не трону её из любви. Я буду жесток с ней и может бить даже может унижать буду. Пусть живёт при моём доме по вашей воле, но на меня не надейся — сердце моё не поддаётся такой прихоти. Если называешь это политикой и забавой власти — знай, я поддерживаю твой расчёт, но не стану лгать себе.

Канцлер вскинул бровь, взгляд его стал мягче, сквозила в нём хитрая надежда, которую он с трудом скрывал:

— Я понимаю тебя, сын мой. Но польза от союза — велика: граф Люсьен — не прост человек; силы его значительны, армия внушительна, богатство его — опора для дворянства. Но я очень надеюсь что ты не будешь огорчать меня! Я посылаю письмо с просьбою о сговоре; считаю, что, со временем, ты сам познаешь — возможно, и полюбишь её. А если нет — это цена, достойная заплаты за державный предел.

Адриан же, поникнув в кресле, лишь холодно кивнул — и кабинет снова наполнился звоном свечей и планом, сделанным холодною рукой власти.

------------------------------------------

Дорогие читатели мои прошу подержать эту исторую. И очень надеюсь что вам понравиться. Пишите свое мнение. Продолжение будет интересным.. Наш герой слышком резкий и грубоватый, но собития жизни думаю изменит его..