Когда мир рухнул, я обрела счастье

Глава 2: Кровь на ковре

Виктория замерла у окна, наблюдая, как последние лучи заката цепляются за горизонт, словно не желая уступать место ночи. Тени от дубовых панелей на стенах вытягивались, превращая кухню в клетку из света и тьмы. Она ненавидела этот дом. Ненавидела каждый сантиметр его безупречного интерьера, выбранного дизайнером, которого нанял Эдриан. Даже воздух здесь пахнул стерильностью — смесью полироли для мебели и её собственной подавленной злости.

Ложка в её руке бессмысленно водила по соусу, оставляя борозды на гладкой поверхности. Тимьян. Всегда тимьян. Он добавлял его в каждое блюдо, будто пытался замаскировать вкус их брака. Виктория резко отставила сковороду, и капля раскалённого масла упала на руку. Боль была приятной — хоть что-то настоящее.

— Ужин… — она начала, но голос сорвался.

Тишина ответила ей эхом. Из кабинета доносилось щёлканье клавиатуры. Эдриан работал, как всегда. Даже в субботу. Особенно в субботу. Последние полгода он будто растворялся за той дубовой дверью, оставляя ей лишь крохи внимания: поцелуй в лоб перед сном, редкие «спасибо» за ужин, взгляд, скользящий мимо, будто она стала частью мебели.

Она потянулась к бутылке красного, но передумала. Сегодня нужно быть трезвой. Сегодня всё закончится.

Телевизор в гостиной бормотал что-то о погоде. Виктория машинально поправила скатерть — белоснежную, с вышитыми розами, подарок свекрови. «На двадцатилетие свадьбы вы сошьёте мне внуков?» — голос Маргарет прозвучал в голове яснее, чем из динамиков. Виктория сжала край ткани, представляя, как рвёт эти дурацкие цветы нитку за ниткой.

— Вик?

Она вздрогнула. Эдриан стоял в дверном проёме, поправляя очки. Его рубашка была расстёгнута на две пуговицы, открывая впадину у ключицы — похудел. Странно, что она только сейчас это заметила.

— Ты звала? — он спросил неуверенно, будто зашёл в чужую квартиру.

— Нет.

Он замер, словно ожидая большего. Его пальцы теребили уголок папки с логотипом «НексЛаб». Виктория знала эту папку. Видела её в его портфеле, на заднем сиденье машины, даже под подушкой в ту ночь, когда он заснул в кабинете. Тайна, которую он носил с собой вместо обручального кольца.

— Я… — он начал, но телевизор внезапно захрипел.

Экран погас, оставив комнату в полумраке. Виктория потянулась к выключателю, но Эдриан резко вскрикнул:

— Не трогай!

Она замерла с рукой в воздухе. Его лицо исказилось чем-то вроде паники — эмоция, которую она не видела со дня похорон его отца.

— Прости, — он провёл рукой по лицу, оставляя красноватые полосы на бледной коже. — Я… сейчас починю.

Он исчез в кабинете, а Виктория осталась стоять посреди кухни, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Странная тишина повисла в воздухе, густая, как сироп. Даже холодильник перестал гудеть.

Экран телевизора вспыхнул внезапно, заливая комнату синим светом. На нём метались кадры, словно плёнка в старом проекторе: размытые лица, крики, чьи-то руки, царапающие камеру.

— …повторяем, это не учения! — голос диктора срывался на визг. — Избегайте контакта с больными! Симптомы включают кровотечение из…

Изображение сменилось. Камера дрожала, снимая сверху улицу, где человек в разорванном костюме полз по асфальту, оставляя кровавый след. А потом — резкое движение, тень, навалившаяся на него, зубы, впивающиеся в шею…

— Выключи! — Виктория зажмурилась, но картинка врезалась в сетчатку: вывернутые суставы, глаза с мутной плёнкой, пальцы, скрюченные как когти.

Эдриан выскочил из кабинета, швырнув на пол портфель. Его пальцы дрожали, когда он тыкал в пульт.

— Это не должно было случиться так быстро… — он бормотал. — Протоколы… контейнеры…

— Что происходит, Эдриан? — Виктория вцепилась в спинку стула.

Он обернулся. В его глазах она увидела то, чего не видела за все десять лет брака — страх. Настоящий, животный страх.

— Собирай вещи. Сейчас. — Он схватил со стола ключи от BMW, те самые, с брелоком в виде молекулы ДНК, подарок коллег. — Документы, вода, аптечка. Всё, что важно.

Она рассмеялась. Звук получился резким, истеричным.

— Ты с ума сошёл? Из-за какого-то гриппа?

— Это не грипп! — он ударил кулаком по столу, и вилки звякнули на серебряном подносе. — Это Некрос-9. И если мы не уедем в течение часа…

— Некрос-9? — она перебила. — Твоя новая игрушка из лаборатории?

Он замер. Внезапно стало слышно, как за окном воет сирена — сначала одна, потом другая, сливаясь в диссонансный хор.

— Ты… — Виктория отступила к плите, нащупывая рукой холодный металл. — Ты причастен к этому?

Эдриан потянулся к ней, но она отпрянула. Его рука повисла в воздухе, беспомощная, чужая.

— Я пытался спасти нас, — прошептал он. — Всех. Но что-то пошло не так…

Стекло на кухне задрожало от далёкого взрыва. Виктория инстинктивно пригнулась. Воздух запах гарью и чем-то кислым, будто сгоревшей пластмассой.

— Бункер, — сказал Эдриан, запинаясь. — В горах. Запас еды на полгода, генератор, фильтры. Я… я подготовил его после того, как начались испытания. Думал, никогда не понадобится…

Она смотрела на его губы, двигающиеся, произносящие слова, которые не складывались в смысл. Его пиджак сидел мешковато — когда он успел похудеть? Почему она не заметила?

— Ты молчал, — прошептала она. — Все эти ночи, когда ты приходил поздно… Ты создавал это?

Он кивнул, и в этом движении было что-то детское — виноватый школьник, пойманный за списыванием.

— Деньги… — он проглотил ком в горле. — Для лечения. Для тебя.

— Для меня? — она фыркнула. — Я не болею.

— Не для тебя. — Его голос сорвался. — Для меня.

Тишина. Где-то далеко завыла сигнализация машины.

— Рак, — выдохнул он. — Поджелудочная. Четвёртая стадия.

Виктория почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Когда?

— Полгода назад. — Он снял очки, протёр линзы краем рубашки. — Экспериментальное лечение… Дорогое. Очень. Поэтому я взялся за этот проект. Они обещали, что вирус будет под контролем…

— И ты поверил? — её голос взлетел до визга. — Ты, гениальный доктор Блэквуд, повёлся на сказки?

Он молчал. В его глазах стояли слёзы — первые за все годы брака. Виктория вдруг поняла, что хочет ударить его. Разбить эти очки, стереть с лица это жалкое выражение.

— Собирайся, — повторил он. — Пожалуйста.

Она посмотрела на стол. Фарфоровые тарелки, хрустальные бокалы, салфетки, свёрнутые лебедями. Весь этот абсурдный спектакль, который должен был стать финальным актом их брака.

— Нет.

— Виктория…

— Нет! — она закричала, и в крике вырвалось всё: годы молчания, ночи в одиночестве, пустая постель, звонки от неизвестных номеров. — Ты хочешь, чтобы я сбежала с тобой? Как преданная жена? После того, как ты ЛГАЛ?

Он шагнул к ней, но она отскочила, опрокинув стул.

— Я сегодня собиралась подать на развод! — слова вырывались, как рвота. — Наняла адвоката! Купила билет в Майами! А ты… ты…

Грохот с улицы заглушил её слова. Что-то тяжёлое упало, зазвенели стёкла. Эдриан рванул штору.

— Боже… — прошептал он.

Напротив, у дома №45, горела машина. В свете пламени мелькали силуэты — слишком много, слишком быстро. Один из них упал, и толпа набросилась на него, как гиены.

— Они уже здесь, — голос Эдриана стал плоским, как у робота. — У нас есть двадцать минут.

Виктория сглотнула ком в горле. Руки сами потянулись к шкафу — аптечка, фонарик, паспорт в синей обложке. Она запихивала вещи в сумку, не глядя, чувствуя, как пальцы дрожат.

— Машина в гараже, — сказал Эдриан, натягивая куртку. — Я вывезу тебя за город, потом вернусь за образцами…

— Ты СОВСЕМ ебанулся? — она обернулась, сжимая в руке флакон с обезболивающим. — Ты умрёшь там!

— Я и так умру, — он улыбнулся криво. — Но ты… ты должна…

Он не договорил. С улицы донёсся визг — высокий, детский. Виктория подбежала к окну. Девочка лет семи бежала по середине дороги, за ней ковыляла фигура в разорванной униформе почтальона.

— Нет… — прошептала Виктория. — Нет, нет, нет…

Эдриан схватил её за руку.

— Мы не можем помочь.

— Мы ДОЛЖНЫ! — она рванулась к двери, но он перегородил путь.

— Ты хочешь умереть? — он тряс её за плечи. — Понимаешь, что это? Они не остановятся! Они…

Внезапно он закашлялся — глухо, с хрипотцой. Капли крови осели на его губах.

— Эдриан?

Он вытер рот рукавом, оставив алый след.

— Побочные эффекты лечения. Ничего. — Он толкнул её к двери в гараж. — Идём. Сейчас.

Она позволила ему вести себя, ноги двигались сами. В голове стучало: рак, вирус, кровь, ложь. Мир сузился до жёлтого света лампочки в гараже и рёва двигателя.

Когда BMW выехал на улицу, Виктория вскрикнула. Тот самый почтальон — вернее, то, что от него осталось — лежал на капоте соседского минивэна. Его челюсть отвисла, обнажая сломанные зубы, а пальцы царапали стекло, оставляя кровавые полосы.

— Не смотри, — Эдриан нажал на газ.

Машина рванула вперёд, сбивая мусорный бак. В зеркале заднего вида мелькнула девочка — живая, бегущая к горящей аптеке.

— Мы должны вернуться! — Виктория схватилась за ручку двери.

— НЕТ! — он ударил по рулю. — Ты единственное, что важно. Ты… — голос сломался. — Прости. За всё.

Она прижалась лбом к холодному стеклу. В горле стоял ком, но слёз не было. Только пустота, шире, чем эта проклятая дорога, уводящая их от руин их жизни.

А в кармане её джинсов лежало незаконченное письмо. Три строчки, написанные вчера ночью: «Эдриан, я не могу…»

Дождь стучал по крыше частоколом иголок, превращая закат в грязное акварельное пятно за окнами. Виктория сидела на краю кровати, вцепившись в мобильный телефон так, что трещали суставы. На экране — последнее сообщение от Эдриана: «Задерживаюсь. Не жди». Отправлено три часа назад. Она провела пальцем вверх, перечитывая переписку последних недель. Короткие фразы, словно телеграммы: «Окей», «Договорились», «Спокойной ночи». Даже смайлики исчезли, будто их стёрла та же невидимая рука, что вымарывала из их брака тепло по капле.

Внизу хлопнула входная дверь. Виктория вздрогнула, случайно нажав на голосовую почту. Голос мужа заполнил спальню, странно хриплый, словно прошедший через фильтр кошмара: «Вик? Это я. Кажется, меня укусили…» Запись оборвалась на полувздохе, оставив после себя тишину, густую как сироп.

Она сорвалась с места, спускаясь по лестнице так быстро, что чуть не упала, схватившись за перила с облупившейся краской. Эдриан стоял в прихожей, прислонившись к шкафу с фамильным серебром. Его рубашка — та самая, с голубыми полосками, что она подарила на прошлое Рождество — была пропитана чем-то тёмным, пятна расползались от плеча к пояснице, как чернильные кляксы на промокашке.

— Что случилось? — её голос прозвучал чужим, эхом из тоннеля.

Он поднял голову. Лицо цвета мокрого асфальта, губы с синевой, будто выпил чернил. В глазах — мутная плёнка, будто кто-то натянул целлофан на зрачки. Виктория вспомнила бабушкины рассказы о покойниках, которым монетки на веки кладут.

— Лаборатория… — он закашлялся, и капли крови упали на паркет, образуя узор, похожий на созвездие Ориона. — Протоколы… нужно сжечь…

Запах ударил в ноздри — сладковатый, как испорченное мясо, смешанное с химией, той самой, что витала в его кабинете по ночам. Виктория шагнула назад, натыкаясь на этажерку. Фарфоровая статуэтка танцовщицы — подарок свекрови — разбилась о пол.

Эдриан протянул руку, и она увидела рану на запястье — рваные края, словно его грызли. Не как человек, а словно крыса, зажатая в угол. Его ногти, всегда подпиленные до идеальной овальной формы, теперь были обломаны, с чёрной каймой под ними.

— Не подходи! — она вскрикнула, хватая со столика вазу. Фарфоровая роза врезалась ему в плечо, рассыпавшись осколками, которые вонзились в кожу, как алмазная пыль.

Он не застонал. Не моргнул. Просто продолжал двигаться вперёд, спотыкаясь о ковёр ручной работы — тот самый, что они купили в Марокко на медовый месяц. Его пальцы сомкнулись на её рукаве, и Виктория заорала — не от боли, а от ужаса, когда почувствовала, как его кожа горит, словно под ней тлеют угли.

— Умоляю… — он прошипел, и изо рта брызнула пена с розовыми прожилками, пахнущая медью и гнилыми яблоками. — Убей…

Она вырвалась, вбежала на кухню, споткнувшись о коробку с посудой для пикника — нераспакованную, с биркой «Скидка 30%». Нож для разделки мяса лежал рядом с недоеденным стейком — сегодняшний ужин, который она готовила, представляя, как бросит тарелку ему в лицо. Рука сама схватила рукоять, холодную и родную, как рукопожатие палача.

Эдриан стоял в дверном проёме. Его шея неестественно выгнулась, суставы хрустели при каждом шаге, будто кто-то внутри ломал кости, чтобы пересобрать скелет заново. Он больше не был человеком — лишь куклой с порванными нитями, пародией на того, кто когда-то целовал её в шею, стоя у этой же плиты.

— Прости, — прошептала Виктория и вонзила лезвие ему в грудь, туда, где под рубашкой с вышитыми инициалами когда-то билось сердце, дававшее ей обещания.

Кость поддалась с противным хрустом, напомнившим звук ломающегося сельдерея. Тёплая кровь брызнула на лицо, попала в рот — солёная, с привкусом железа и чего-то химически-сладкого. Она ждала, что он упадёт. Но он продолжал стоять, склонив голову, будто разглядывая нож, торчащий из сердца, как диковинный цветок.

Телефон зазвонил. Автоответчик щёлкнул: «Это экстренное оповещение. Всем гражданам рекомендовано…» Голос диктора перекрыл вой сирены с улицы.

Эдриан дёрнулся. Его рука взметнулась, царапая воздух в сантиметре от её горла. Виктория отпрыгнула, натыкаясь на холодильник, с которого слетели магниты-путешествия — Эйфелева башня, Статуя Свободы, Колизей. Второй удар ножом — в шею, где пульсировала синяя жила. Третий — в живот, вспоров дорогой галстук, подаренный ею на последний день рождения. Она колола, пока рука не онемела, пока его тело не рухнуло на пол, залив плитку алым, что смешалось с узором терракотовых роз.

Тишина. Только часы на стене отсчитывали секунды, да где-то капал кран — тот самый, что Эдриан обещал починить ещё в прошлом августе. Виктория опустилась на колени, вытирая лицо окровавленной рукой. В глазах плавало пятно — красное, как закат в день их свадьбы, когда он уронил кольцо в песок, и они полчаса искали его смеясь.

Наверху завыла сирена. Соседский дом горел, освещая ночь адским светом. По улице бродили фигуры — медленные, волочащие ноги, с походкой пьяных марионеток. Одна из них остановилась у их калитки, уткнувшись лицом в решётку, и Виктория увидела, как кожа на её щеке отслаивается, как старая штукатурка.

В гараже ключи от внедорожника висели на крючке — подарок на пятилетие свадьбы. «Для наших приключений», — сказал тогда Эдриан, целуя её в макушку. Она сорвала их, не глядя, и металл впился в ладонь, оставив отпечаток брелока в виде логотипа BMW.

Перед тем как выбежать, обернулась. Тело мужа лежало в луже, отражая вспышки пожаров, как зеркало из кошмаров. Она потянулась к нему, но остановилась, заметив, как его палец дёргается, царапая пол. В кармане его пиджака торчал конверт с восковым штампом — чёрная лилия, символ его проклятой лаборатории. Внутри — ключ с биркой «Убежище-12» и карта с отметкой в горах, где они когда-то хотели построить дачу.

— Зачем? — её шёпот растворился в треске горящих деревьев за окном.

Ответа не было. Только вой ветра, приносящий запах гари и далёкие крики, похожие на смех гиены. Виктория захлопнула дверь, оставив прошлое истекать кровью на кухонном полу, среди осколков их лучших дней.

Машина завелась с первого раза, будто ждала этого момента. На заднем сиденье лежала его кожаная папка — та самая, с файлами, которые он просил сжечь. Виктория тронула педаль газа, не глядя на окно, где на шторах танцевали тени от пламени. В зеркале заднего вида мелькнуло лицо — её собственное, с полоской крови через лоб, как церемониальная раскраска воинов масаи.

Где-то вдалеке, за дымовой завесой, взорвалась газовая станция. Небо на миг стало белым, осветив дорогу, усыпанную мусором и осколками стёкол. Виктория прикусила губу до крови, сводя с рельс взгляд от трупа на обочине — женщины в ночной рубашке, сжимающей в объятиях что-то маленькое, обугленное.

«Убежище-12» — буквы на бирке ключа отпечатались на ладони, как клеймо. Она нажала на газ сильнее, въезжая в туннель из плакучих ив, чьи ветви хлестали по крыше, словно пытались остановить. В голове зазвучал его голос из прошлого: «Мы выживем, ведь ты моя тихая гавань». Теперь эта гавань горела, а волны выносили на берег монстров.