Любовь хулигана

- Иииир! Иииииира! Ну Ииииииииииииииииииииииира! Конец мая выдался невероятно жарким. Деревья не так давно оперившиеся листвой свеже-зелёного цвета, ещё не запылённой, не огрубевшей, уныло повесили эти свои зелёные уши, в ожидании ветерка и дождя. Но небо, раскинувшееся над городом дразнило бездонной голубизной. Ни одного облачка, не то что дождевой тучи! Парнишка с велосипедом, задравший окна к распахнутому окну третьего этажа, из которого доносились зубодробильные звуки музыкальных гамм, повторяемые вновь и вновь, отчаянно выкрикивал имя старательной пианистки. Голенастый, как страусёнок, светловолосый и веснушчатый, он явно не принадлежал к числу тех, кому девчонки на уроках тайком пишут записки. Лицо у него покраснело от долгого пребывания на солнце. Покраснели и неприкрытые майкой руки, ключицы, шея и верхние участки лопаток. Торчащие из коротких шорт ноги, покрытые синяками и царапинами, твёрдо стояли на земле, удерживая велосипед и его хозяина. - Ну Ииииииииииииииииииииииира же! Белая тюлевая занавеска наконец всколыхнулась. Аккуратно причёсанная головка с уложенными бубликами косичками по сторонам высунулась из окна. - Ну чего тебе, Кузьмин? Голосишь, как труба иерихонская! - недовольно прокомментировала девочка недавние вопли со двора. - Какая-какая труба? - Иерихонская. Всё равно не поймешь. - Ир, ты гулять-то сегодня выйдешь? Глянь, погода какая! Баб Клава говорит: грех дома сидеть! - Не могу я. - Чего не можешь-то? - Меня родители заперли. Велели заниматься. Концерт отчётный в музыкалке скоро. Так что пока не придут с работы — не выйду. - Они у тебя прям как эти...инкивизиторы какие-то! - Инквизиторы, двоечник! Уж какие есть! Девочка недовольно поджала губы. А двоечник Кузьмин, у которого из родных душ имелась только баба Клава — родители болтались неизвестно где — не унимался. - Хошь, я тебя открою? - Как это? - Ну у вас что, ключа запасного дома нету? - Есть… - Дак скинь мне, я тебя открою — и айда на озеро. Вода за неделю знаешь как нагрелась! Мы с пацанами уже купальный сезон открыли! - Мне влетит потом. И за то, что ушла. И за то, что купаться без разрешения полезла. Всё, Кузьмин, езжай себе, куда ехал, а я заниматься пойду! Занавеска вспорхнула следом за девочкой и повисла дырчатым полотнищем капитуляционного флага. Через минуту раздражающие звуки «до-ре-ми-фа-солей» поползли вверх и вниз, заставив парнишку поморщиться, переместить ноги с асфальтовой дорожки на педали и рвануть прочь со двора несговорчивой одноклассницы. - Тоже мне, музыкантша, - буркнул себе под нос Виталик Кузьмин, выезжая на дорогу, ведущую к озеру. На городском пляже Витальку поджидали приятели — Паша-Каша и Генка-Колода. На самом деле их звали Павел Каширин и Геннадий Колодин, но с такими-то фамилиями не обзавестись «кликухами»? Несолидно. Самого Витальку ещё с первого класса Кузей или Витосом кличут — и ничего. - Ну что, не пошла с тобой Снежная Королева? - пожёвывая травинку, ухмыльнулся Каша. - К концерту в музыкалке готовится, - буркнул в ответ Виталик, пристраиваясь на краешке покрывала, предусмотрительно прихваченного из дома Генкой. - Я тебе говорил — зря время потратишь, - переворачиваясь на живот, процедил Пашка. - Ты ж не Холодов, чтоб с тобой по городу выгуливаться. Вот тоже парочка подобралась — Снежная да Холодов. «Интиллихенция хренова!» - передразнил Каширин своего деда настолько похоже, что Виталька с Генкой прыснули от смеха. - Всё равно я с ней задружусь однажды. Вот увидите! - в горячем порыве воскликнул Виталька, вскочил с покрывала и бросился к воде. - Айда, поплаваем! Ирина Снежная — круглая отличница, классическая такая любимица учителей с аккуратными косичками, коллекцией разноцветных бантиков, идеально белыми воротничками и манжетами на скучном коричневом платье школьной формы - «снесла крышу» Виталику Кузьмину во втором классе. Его, вечного отстающего, носившего учебники в драном портфеле и вечно уляпывавшего школьные брюки соусом в столовке, пересадили с «камчатки» за вторую парту среднего ряда, где сидела Ирина — с аккуратно обёрнутыми учебниками и тетрадками, образцово-показательным пеналом и всеми её бантиками-воротничками. От Ирины приятно пахло ромашковым шампунем и ногти у неё всегда были чистые. Это от неё Виталька услышал, что у него под ногтями такой чернозём, что картошку сажать можно. Ирку он тут же стукнул по голове «Родной речью» и объявил ей, что она «сама дура», но вечером дома расколол спичку, так , чтобы острый кончик получился и вычистил черноту из-под ногтей. И зубы стал чистить каждое утро. Баб Клава аж креститься начала, что он без многократных напоминаний бегает сто раз на дню руки мыть. Заставил её купить зубной порошок и перестал угваздывать школьные штаны. Ирка с ним поначалу не шибко разговаривала. Нос воротила. Как же — Кузьмин ей, как в той поговорке: «Гусь свинье не товарищ». Папаша Иркин — главный инженер на градообразующим предприятии, мать — в исполкоме, в финансовом отделе работает. А Кузя — как сирота без роду, без племени. Подбросила дочка матери внука и усвистала в столицу «за большой деньгой». Да что-то ни денег, ни её самой Виталька с баб Клавой давненько уже не видали. Даже на новый год приезжать в подарками перестала. Потом оттаяла малость Снежная Королева. Стала подсказывать Витальке, если он вопрос учителя не слышал. Помогала задачки решать. Объясняла правила по русскому языку. Но в принципе, Каша прав: водилась с ним Ирка только в школе. После школы ей портфель Вадька Холодов нёс, такой же отличник и активист, как сама Ирка. Зло Витальку раздирало, когда он за ними следил в тихушку: идут себе, смеются чему-то...Виталькиным шуткам Ирка так не смеётся! Но он верил, что придёт однажды и его время. Как Колода говорит: «И на нашей улице грузовик с пряниками перевернётся!». От пряника Виталька тоже не отказался бы: до баб Клавиной пенсии ещё долго ждать, а чего-нибудь вкусненького уже хочется. Скорей бы уже четырнадцать исполнилось, что ли: можно будет летом подрабатывать. Магнитофон, вон, давно хочется, а где у бабули деньги на такую роскошь? Все эти воспоминания закружились в голове у Витальки, как киноплёнка, пока он плавал. Всю весну девчонки хихикали, шушукались, гуляли вечерами парами — стайками, задирали носы перед мальчишками, а втайне мечтали, чтобы те приглашали их в кино или на такие вот прогулки по городу. Витальки считал их бессмысленными: ну и правда, что толку идти сначала по Центральной, мимо трёх скверов и городской площади, а обратно возвращаться по параллельной ей Комсомольской. Так и выгуливались их «сопляцкие» компании, наматывая круг за кругом. Парни и девчонки постарше собирались в стоящих во дворах беседках или разбредались по лавочкам сквера. Бренчали на гитарах, пели песни, покуривали, пока взрослые не видят...А некоторые уже начинали выгуливаться парочками, как взрослые — под ручку, краснея от замечаний старших и зажимаясь по подъездам в плохую погоду. Виталька этого не понимал: чего там интересного, жаться в темноте и глупо хихикать? Но вот пройтись по городу в компании Ирки Снежной ему бы очень хотелось. Да только Ирка Снежная на него внимания не обращала...Эх… Выбравшись из озера, Виталик отряхнулся, как выскочивший из воды пёс, подошёл к покрывалу, на котором Пашка с Генкой уже дулись в карты, и плюхнулся на живот. Он знал, что может обгореть, но солнышко так классно пригревало! Дрёма подкралась незаметно и во сне всё увиделось в другом свете: Ирка бросила свои гаммы и пошла с ним на пляж и они заплыли далеко, аж на маячивший в отдалении от берега остров. И он подарил Ирке букет кувшинок, а она поцеловала его своими холодными губами… - Ну ты и спать, Кузя! Я его целую-целую, а он хоть бы хны! - знакомый голос Машки Ильиной ворвался в сон Витальки и испортил всё настроение. Вовсе это не Ирка во сне его целовала, а липучка Машка наяву. Виталька открыл глаза. Похлопал светлыми ресницами. Машка стояла против солнца и он не видел её лица. - А я тебя не просил меня целовать. Чего припёрлась-то? - А что, у вас тут место платное что ли? - надула губы Ильина. - Бесплатное. Как и весь пляж. Чего ж ты сразу к нам припёрлась? - Может, мне одной страшно. Всякие тут шатаются: и пьяные, и дурные...Не слышали что ли, что в этом парке в субботу случилось? - И что ж тут такого случилось, что гражданке Ильиной стало вдруг страшно по парку одной ходить? Кстати, а как ты сюда пришла, не одна что ли? - Батя почти до самого пляжа подвёз. - Ну дак чего тут случилось-то? - Светку Матвееву из десятого «В» изнасиловали и убили… Мальчишки примолкли. От слова «изнасилования» веяло нехорошим: запретным, преступным. - Ну так что, можно мне рядом с вами посидеть? - не сдавалась Ильина. - Можно. Только с Кашиной стороны. - А чего это с Кашиной? - А того, что терпеть не могу, когда ты ко мне липнешь, - огрызнулся Виталик и снова повернулся на живот, дав понять Ильиной, что больше он с ней разговаривать не намерен. Пашка довольно похлопал по горячему песку рядом с собой: - Пристраивайся, Маруся! Уж я тебя точно не обижу! Это у Кузи губа на Королеву раскатана. А я не Кузя — своё место знаю. Маше не хотелось раздеваться, когда Кузьмин лежал на животе и не смотрел в её сторону. Но ведь когда-то же он всё равно повернётся. Тогда и увидит, что она сегодня впервые пришла в раздельном купальнике. Что у неё теперь не «прыщики медицинские» на груди, а два маленьких аккуратненьких холмика. Каша, вон, так и впился в них взглядом и даже присвистнул: - А ты ничего такая становишься, Марусь, фигуристая. Раньше ж брёвнышком была...Теперь округляешься где надо… Ильина в шутку махнула в сторону Каширина полотенцем, но тот увернулся. Зато вскочил и сделал выпад в сторону Маши. Та взвизгнула и припустила к воде. Пашка побежал за ней. Генка собрал карты и прилёг рядом с Виталькой. - Детский сад, подготовительная группа, - проворчал Кузя, потеснившись на покрывале. - Одна визжит, делая вид, что боится. Второй несётся, как обдристанный рекс, словно ему за счастье Ильину поймать. - Да ладно тебе, Витос, пускай резвятся! Чего ты такой смурной? Из-за Ирки что ли? Забудь ты её, сто раз тебе говорили… - Пытался, Ген. Миллион раз пытался. Не могу. Как заноза впилась. - Ладно, выдернем мы тебе эту занозу. Пойдём, что ли, тоже поплещемся? - Ты иди, я вещички покараулю… - Тоже верно… Генка степенно пошагал к воде, а Виталька перевернулся на спину, зажмурился от ярких солнечных лучей и принялся вспоминать свой сон, от которого что-то незнакомое холодом закручивалось в животе и оттопыривало плавки.