Трое из Энска. Изумрудные пальмы, песок золотой...

«Для меня любой дворник гораздо важнее всякого академика. Дворник единым взмахом метлы сметает в канаву сотни тысяч бактерий, а какой – нибудь ученый гордится тем, что за всю жизнь он открыл одну единственную бактерию!» (Роберт Лей, рейхсляйтер, руководитель Германского трудового фронта. Повесился в тюремной камере в 1945 году.) Пролог. Плацкарт до Энска. «Паблик рилейшнз – это искусство и наука достижения взаимопонимания, основанного на высокой информированности». (Сэм Блек, автор первого русскоязычного издания, по «паблик рилейшнз».) Вы думаете это легко? Провести две телевизионные передачи подряд: одну в записи, а другую в тот же вечер «вживую», а теперь еще и ехать домой в Энск, чтобы провести там третью. А потом – вот уж поистине «Фигаро здесь – Фигаро там!» – ехать назад на защиту своей же собственной диссертации. Другие за три дня до этого события сидят себе вызубривают речь перед Ученым Советом, а вот ему важно совсем, совсем другое! Денег «срубить» побольше, потому что расходов у него и так выше головы и было, и будет, а из доходов пока что только лишь одно ТВ! Он даже постель себе в поезде Новосибирск-Харьков не стал покупать – рубля пожалел, потому, что тут – рубль, там – рубль и вот уже и целая трешка, а трешка это курица! Поганая, конечно, тощая и синеватая, не то что с базара, но все равно – хоть какая- то еда, хоть какое-то мясо… Он вспомнил, как они – он, Мишка и Андрей – искали ему машинистку, чтобы перепечатать диссертацию, да так и не нашли, хотя обегали весь Куйбышев. Одна берет дешево, однако печатает не очень хорошо и машинка у нее какая-то уж очень дурацкая. Наверное, еще от революции осталась… Другая берет, что шкуру дерет – тоже ему не подошла. Третья, что нашли, стала делать ошибку на ошибке, и ее пришлось отставить, потому что подобную диссертацию представлять –себя не уважать и, следовательно, загубить все дело. Да потом их еще же и исправлять! И это просто чудо, что ему, в конце концов, через тестя нашли хорошую машинистку в Энском обкоме партии. И хотя за 180 страниц она заломила 126 рублей – целую зарплату, – зато уж и сделала все ну просто очень хорошо. А добытая по блату с таким трудом бумага – финская гладкая, отличного качества бумага, не пропала, как это бывало у некоторых, а пошла целиком в дело и сейчас во всех его пяти томах диссертации буквально радует глаз. А ведь пять томов это ведь опять же 20 рублей с копейками только один переплет, а ведь еще в 10 рублей обошлась ему специальная папка для всех представляемых в ВАК материалов, три карандаша.… В общем, большая половина его аспирантской девяностопятирублевой стипендии, из которой, кстати, ему же еще и партвзносы платить, и 12 рублей за житье в его дурацкой общаге. Жуть, ну просто жуть, как некоторые выходят из таких положений. Ну, кому-то, положим, помогают родители… А вот ему его мать поможет вряд ли, хотя в конце концов может быть и сунет рублей 50… Но это когда еще будет и будет ли вообще? Так что только лишь ТВ его и выручает! Тем более что две передачи и вовсе идут по одному сценарию и, значит, провести ему их будет довольно легко. Третью, конечно, придется всю целиком делать с нуля, но зато на ее сценарии выйдет отличная статья в журнал «Юный техник», а потом еще глава в книгу, так что есть ради чего постараться. Главное, что здесь в Куйбышеве за каждую передачу ему платят намного больше, чем в Энске, а все потому, что здесь и город больше, и пояс другой. Поэтому если в родном Энске он получает за 30-минутную передачу 40 рублей, то здесь 57 – разница весьма ощутимая. Да, еще его и Алла Михайловна любит, понимает, как сильно он нуждается, и иной раз выписывает ему премию. А с ней это уже целых 75 рублей – совсем хорошо, прямо-таки просто замечательно! И еще то, конечно, хорошо, что он поступил в аспирантуру именно в Куйбышеве, а не в Москве! Оттуда бы он так домой не наездился! Туда девять рублей билет, оттуда 10. А тут шесть рублей тебе в плацкарте, а без постельных принадлежностей так и вовсе пять… И расстояние куда ближе… В 10 вечера сел, Сызрань, Кузнецк, Пензу проехал, а там уже в 6 утра и Энск, и весь день к твоим услугам, а вечером в крайнем случае можно и опять уезжать! Не, что не говори, а плацкарт до Энска это дело хорошее и всегда на этом можно хоть немного, а сэкономить! Вот только… ехать ему так всю ночь, сидя у окошка, конечно тяжело. Можно опустить голову на руки и подремать, но только не больно-то это удобно. Да и обстановка в вагоне ко сну не располагает. Свет, правда, горит только лишь в тамбуре и возле купе проводника, но все равно бьет в глаза и мешает. Дверь в тамбур к сортиру, естественно, хлопает и плотно ее не закрыть. Ну и вонь оттуда идет соответственная…С полок в коридор свешиваются ноги в вонючих носках, а то и без оных, но все равно с ароматом. Ну, а ещё здесь пахнет дешевым куревом, хлоркой и грязью. Но это все еще ничего! Вот в общем вагоне, где людей как сельдей в бочке, и вовсе, по его мнению, ездить нельзя, а ведь в них ездят и много. Так что это он еще хорошо устроился в этом плацкарте, хотя и в купе – уж ему-то ли этого не знать – лучше ненамного! Чтобы хоть как-то отрешиться от окружающей его мерзости, Олег начал смотреть в окно, но там мелькали только одни какие-то черные тени. Ни огонька вдали, ни чего-то такого, что напоминало бы о том, что где-то здесь живут люди. «Интересно, – подумал Олег, вглядываясь в проносящуюся перед ним за окном темень, – как, например, добираются до ближайшего населенного пункта ну, скажем, люди вон из того одиноко стоящего на пригорке дома, или из этих двух домов.… Ведь рядом с ним даже остановки электрички нет и как быть, если нужно к врачу, причем срочно? Неужели у них у всех есть машины, и они чуть что – мотаются на них в райцентр, либо сразу в Куйбышев? Это ведь так долго… А хлеб, а продукты? Закупают сразу на всю неделю и потом едят, так что ли? И вообще, как можно жить вот так в одиночестве, вдали от людей где-то посреди поля возле железной дороги и постоянно при этом смотреть на проносящиеся мимо поезда? По-моему, хуже пытки просто не придумаешь! А вон два фонаря горят возле фермы. Но только ферма эта сама по себе, а вот жилья никакого поблизости нет. Ну почему нет, так это-то как раз понятно, потому что вонь там жуткая. Но…ведь это каждый раз ехать сюда на дойку откуда-то издали. Потом назад, потом опять на дойку, а если не ехать, то идти километров пять не меньше! В темноте, по грязи… Нет, это даже жизнью не назовешь, а так…какой-то один непрерывный беспросветный ужас! Хотя они, видимо, не понимают, что есть и другая жизнь, что можно жить и как-то иначе, не столь уж беспросветно. Хотя, скорее всего эти люди даже могут быть по-своему счастливы… в особенности, если напьются, ха-ха! Он уронил голову на руки, заснул, и увидел сон, причем один из своих привычных кошмаров про Ново-Снежковку, где он, будучи сельским учителем, три с половиной года укрывался от армии. Будто бы он вновь идет к ней по траве со стороны деревенского кладбища и оврага, поскольку по дороге как всегда из-за грязи совсем не пройти, и видит, что оно разрослось ну прямо-таки непомерно. И это кажется очень удивительным, потому, что многие могилки и кресты совсем-совсем свежие, хотя его не было всего каких-то три дня. И тут навстречу ему идет какой-то человек и говорит, что, мол, в деревне была эпидемия, что ее занесли пришельцы из космоса, которые здесь высадились три дня назад, что он один из них и послан его предупредить, что, заходить ему в нее нельзя! А как же моя семья, ведь они же там остались? – спрашивает его Олег и уже знает, совершенно точно знает, что этот проклятый пришелец ему ответит: «Все умерли! И они тоже… Так что ты теперь один, совсем один, но что они об этом сожалеют, что они не ожидали, что все будет именно так! И он тогда бросается на него с кулаками и бьет по человеческому лицу, а оно прямо-таки у него под руками рассыпается в какую-то пыль и из-под него вылезает наружу эдакая жуткая рожа с мелкими острыми зубами. «Мы приняли ваш облик, – говорит пришелец, – но мы не ожидали, что это случится. Мы просто хотели жить среди вас…» И он продолжает его бить, а тот на это совсем не реагирует и отвечает, что, мол, твои удары не могут причинить мне вреда, потому что они – эти пришельцы, устроены совсем не так, как люди… – Гады! Гады! – кричит Олег и чувствует, что его кто-то трогает за плечо. – Эй, парень? Чего орешь, людей пугаешь?! Или приснилось что? – спрашивает его какой-то пассажир, видимо проходивший мимо. – Приснилось, – хмуро отвечает Олег, понимая, что видимо и впрямь орал что-то несусветное, – спасибо, что разбудили! Мужчина пошел себе дальше, и вот что интересно, какого черта это люди бродят в два часа ночи из вагона в вагон? Тут Олег решил уже больше не спать, чтобы опять не привиделась какая-нибудь чертовщина. «Вот удивительно, – думал он, – я знаю, что собой представляют сны с точки зрения науки, то есть это комбинация впечатлений и так далее и тому подобное. Но почему же один из моих самых ранних детских кошмаров это опять – же пришельцы, которые обходят дозором какую-то гору у нас в лесу за Энском. И что идут они вокруг нее как-то странно, словно парят в воздухе, а я вот прячусь от них в кустах и при этом отлично понимаю, что передо мной существа из космоса. Что, неужели я уже тогда, – а ведь мне было, наверное, лет семь не больше, – так много знал всего о пришельцах, что мог вообразить себе их облик в виде фигур в металлические цвета одежде, без лица и без глаз?!» Интересно, что сон этот он видел не раз и не два, и запомнил его очень хорошо, но потом он почему-то так больше ему ни разу и не повторялся. Зато потом поистине кошмаром для него стали сны о его пребывании в деревне в Ново-Снежковке. И ведь были же и там свои радости, свои приятные моменты, но нет – во сне абсолютно все, что так или иначе касалось его работы там, представлялось ему исключительно в форме кошмаров – вот видно насколько вся эта деревенская эпопея травмировала его сознание и подсознание! Кстати говоря, у Ольги было то же самое, и она несколько раз говорила, что просыпалась в холодном поту, только потому, что вновь видела себя там одну с Машей, а я где-то отсутствовал, потому что уезжал в город за продуктами. Да-а-а, что ни говори, а рожденный летать ползать не может! И тот, кто родился и вырос в городе, да к тому же еще и в интеллигентной семье и сам по себе интеллигент в третьем поколении, едва ли сможет приспособиться к жизни в деревне, сколько бы ему там не платили. Он вдруг вспомнил, как к ним в школу приехал заведующий районо вместе с какой-то там женщиной – инструктором из министерства образования и начали его Ольгу выспрашивать, почему это они не хотят остаться здесь работать насовсем. Ольга тогда просто сказала, что у них в городе четырехкомнатная квартира и им, соответственно, не хочется ее терять. А вот он им залепил, что город есть город, село есть село и одно дело работать тут по необходимости и совсем другое по доброй воле! Женщину это почему-то задело, и она с некоторым ехидством спросила Олега, уж не хочет ли он сказать, что каждую неделю ходит у себя в Энске в театр? И вот уж тут он срезал ее просто мастерски! «Нет, не хожу, – сказал он. – Я можно даже сказать в Энский театр вообще хожу только на гастроли. Но…я могу туда пойти в любой момент, когда захочу. А вот будучи здесь, я не только не могу пойти туда, когда захочу, но и добраться до него в приличном виде для меня весьма и весьма затруднительно. Потому что грязь тут совершенно непролазная, и я всю весну и осень вынужден ходить в сапогах, а ездить в город приходится в лучшем случае в кузове грузовика на соломе». Ну, тут, понятное дело, баба лишь плечами пожала, а заврайоно сказал, что да, увы, все это здесь у нас еще имеет место и, конечно же, этого молодого учителя нельзя не понять! «Да если бы не армия! Только вы бы меня здесь и видели!» – подумал тогда про себя Олег и так зло посмотрел на них обоих, что никаких других вопросов они уже больше не задавали. И ведь целых три года, и даже немного больше, потому что день рождения у него приходится как раз на октябрь, он вместе с женой и маленькой дочкой проторчал здесь вдали от цивилизации. Сидел по колено в навозе, пока другие куда менее талантливые, но удачливые одногруппники устраивались в вузы на приличные места и делали себе карьеру! А он даже когда в город приехал, то потом еще два года вынужден был работать на Областной Станции Юных техников, потому что другого места ему просто не нашлось, и… ведь не в школу же ему было опять идти. Он и на этой ОблСЮТ-то едва сдерживался, чтобы, по крайней мере, половину тамошних детей не поубивать, а тут опять к детям, мать иху так! А все почему? Да просто потому, что очень многие люди вокруг него просто сволочи, зато у них имеется блат! Взять хотя бы того же Валерку… Учился все пять кое-как, списывал конспекты у моей жены, но…имея мать заведующую крупной аптекой, принес на комиссию справку о том, что не может говорить больше двух часов и в деревню его не послали по состоянию здоровья, после чего, она его тут же устроила на работу во ВТУЗ, и в армию он не пошел по той же самой причине! Роман Мельников тот, правда, объявил себя психом, какое-то время лежал в психушке, но откосил от армии? Откосил! И так очень многие… Ни в армию не пошли, ни в деревню не поехали! А вот ему в военкомате тогда прямо сказали: «Появишься в городе – загребем тебя немедленно!» И загребли бы, если бы не этот хитрый финт ушами! Хотя…с другой стороны не будь он в деревне, у него теперь навряд ли было бы членство в партии, и уж конечно по историко-партийной тематике ему сейчас защищаться бы не пришлось! Так что может быть верно, говорят, что все, что не случается – к лучшему! А как они с Ольгой встретились? Это ведь и вообще уму непостижимо, как в этом все переплелось и… случилось опять-таки к лучшему вопреки, казалось бы, всему! Ведь она старше его на год, раньше закончила школу. А он – пошел учиться на год позже своих сверстников! Но…только он пошел раньше нее учиться в спецшколу с английским языком. А вот она училась в обычной, и в первый год, как она пошла в вуз, ее туда не взяли, потому что на инязе в педюшнике, как это всем известно, учатся одни блатники и выпускники из этой же его спецшколы! И пришлось ей, бедняге, идти после этого на завод, где работал ее отец, зарабатывать себе трудовой стаж. Потом ходить на курсы, и опять поступать, но теперь уже вместе с ним, в одном потоке и – надо же было такому случиться, что они оба один за другим отвечали на экзамене, и она обратила внимание на него, а он на нее! Ну а потом они стояли в коридоре и ждали результатов экзамена, и выяснилось, что у него «5», а у нее «4», и, конечно же, она очень расстроилась, а он, как истинный джентльмен, повел ее в парк утешать, покатал на карусели, накормил мороженым. Вот ей тогда и полегчало! А он впервые увидел от себя так близко не какую-нибудь там девчонку-одноклассницу, а девушку, причем очень умную и красивую. Ну, а дальше все так у них и понеслось! Хотя он учился на историко-английском отделении, а она на романо-германской философии, т.е. учила английский и французский язык, многие лекции они слушали вместе и сидели за одним столом. А потом так и поженились, причем уже после второго курса и, не смотря на недовольство его матери – вот, мол, не того полета ты выбрал, родители простые – отец инженер, мать учительница, чего уж там. Да и с ее стороны были разговоры, что вот, мол, слишком уж это рано и на что это вы будете жить? Но они все же сумели настоять на своем и ничуть не пожалели! Жили на две их стипендии в старом дедушкином доме на улице Пролетарской, ходили вместе с бабушкой по очереди торговать на рынке цветами и очень даже неплохо за лето зарабатывали, а он читал лекции через обком ВЛКСМ, циклевал пол в институте и красил заборы. После покраски в черный цвет чугунной ограды вокруг их педюшника он чуть было не сошел с ума, но… все же не сошел, однако. А заплатили ему за это 80 рублей – две полные их стипендии! Иногда, правда, денег подкидывала его мать, и как кандидат наук, доцент, подкидывала неплохо, вот только радости эти деньги им не приносили никогда, потому что свое недовольство их браком она при этом даже и не пыталась скрывать. Ну, а потом, им также вдвоем, вернее уже втроем, с Машей, пришлось ехать в деревню, потому, что не в армию же было его отправлять? И ближе Ново-Снежковки, да еще с часами на двоих, ничего не нашлось, вот поэтому-то там они и оказались. И вся его аспирантура, и работа в вузе отодвинулась на целых восемь лет! Хотя с другой стороны, если бы его Ольга тогда поступила в институт, как опять же по блату поступила ее подружка – дочь директора завода ЗИБ, то они бы тогда уже точно не встретились. Потому что кто же из старшекурсников и особенно старшекурсниц обращает внимание на только что поступившую «зеленую» молодежь, да и девчонки к этому обычно уж себе кого-нибудь да находят. Пусть не всерьез, но так…погулять! И не видать бы ему тогда своей Ольги, как собственных ушей! Олег снова выглянул в окно и увидел несколько жалких фонарей, освещавших какую-то станцию. И почему это у нас опять же все такое какое-то бедное, ободранное, плохевное. Словно все эти дома давным-давно вынули из задницы, да так и забыли отмыть. Половина дома из шпал, половина из досок, пристройка обита рубероидом, сортир – понятное дело, на улице, забор весь кривой. Ну что неужели нельзя было его хотя ровным сделать, покрасить… Да нет, видно нельзя. Потому, что нет ни краски, ни желания вот эдакое дерьмо красить. Потому что дерьмо, как его не крась, так дерьмом и останется и никакой краской этого убожества не прикроешь! Вообще интересно, ездит ли когда-нибудь Горбачев на поезде или для него такие путешествия уже в далеком прошлом… А то бы вот посмотрел, как выглядит его страна, в которой он затеял эту свою перестройку. А то мы 61 год ко всем этим заборам, ко всему этому убожеству шли, а теперь что? В ускоренном порядке будем их чинить и перестраивать? Ха-ха, ха-ха! По-другому, однако, и не скажешь. Впрочем, пусть делает, что хочет. Для него, Олега, сейчас самое главное защитить диссертацию и получить вожделенную степень кандидата исторических наук, а уж после этого он развернется!