Игра с монстром

Глава 2. Первая трещина

Бар «Зодиак» пахл старым пивом и дешёвым парфюмом. Анна сидела за стойкой, вращая в пальцах вишенку из коктейля, который уже успел нагреться. Её платье — чёрное, с кружевными рукавами — казалось здесь чужеродным, как орхидея в бетонной трещине. Она пришла сюда, потому что Лиза, её соседка по общежитию, сказала: «Ты слишком много рисуешь этих своих монстров. Найди живого мужчину, пусть даже ненадолго». Но все вокруг были чужими: парни в мятых рубашках спорили о футболе, девушки с накладными ресницами смеялись слишком громко, а бармен, похожий на выдохшегося боксёра, вытирал бокалы тряпкой, пахнущей плесенью.

Он появился внезапно — пьяный, с лицом, напоминающим размякший пластилин. Его пальцы, липкие от пивных колец, впились в её локоть: «Эй, куколка, чё грустишь? Давай развеселимся!» Запах перегара ударил в нос, и Анна инстинктивно отпрянула, но его рука сжалась сильнее. Бармен сделал вид, что не замечает. Девушки за соседним столиком замолчали, уткнувшись в телефоны. В этот момент где-то упал бокал, и звон разбитого стекла слился с её учащённым дыханием.

Марк вошёл, как луч света сквозь грязное окно. Его тёмное пальто было безупречно, словно он только что сошёл с обложки журнала, а не с осенней улицы. Он не кричал, не размахивал руками — просто подошёл и положил ладонь на запястье пьяного. «Отпусти», — сказал он тихо, но в голосе звучала сталь. Тот засмеялся, выдыхая в лицо Анне облако перегара: «А ты кто такой? Рыцарь в сияющих доспехах?»

Последующие секунды слились в кадры, как в замедленной съёмке. Марк провернул руку хама за спину так, что костяшки затрещали. Пьяный завыл, согнувшись пополам, а Марк, не повышая голоса, прошипел: «Я не терплю хамов. Особенно тех, кто трогает мою девушку». Анна замерла. Его девушка? Но они даже не знакомы. Однако протестовать не стала — его уверенность была гипнотической, как свет фар перед аварией.

Когда охранник выволок пьяного за дверь, Марк уже сидел рядом, заказывая два виски. «Не благодари», — улыбнулся он, и в этой улыбке было что-то хищное, но Анна тогда решила, что ей показалось. Его глаза — серые, с золотистыми вкраплениями — изучали её так, будто видели насквозь. Он знал, что она бросила художественный вуз из-за долгов, что живёт в общежитии с протекающей крышей, что рисует комиксы по ночам, чтобы заглушить одиночество. Позже она поймёт: это была его привычка — собирать чужие слабости, как коллекционер бабочек.

«Ты похожа на ту девушку с картины Вермеера», — сказал он, делая глоток виски. Анна засмеялась: «С жемчужной серёжкой? У меня даже сережек нет». Марк достал из кармана бархатную коробочку. Внутри лежали серьги-капли с сапфирами. «Теперь есть», — произнёс он, как будто дарил не ювелирное изделие, а конфету. Она отказалась, конечно. Но он просто положил коробку перед ней: «Они созданы для тебя. Выбросишь — обидишь мастера, который три месяца их делал».

Они вышли вместе под предлогом «подышать воздухом». Улица была пустынна, лишь фонари мерцали, как уставшие стражи. Марк снял пальто и накинул ей на плечи, прежде чем она успела протестовать. Ткань сохранила тепло его тела и запах древесного одеколона — дорогого, с нотками дыма. «Ты часто так спасаешь незнакомок?» — спросила Анна, пытаясь шутить. Он остановился, повернулся к ней, и в его взгляде вспыхнуло что-то опасное: «Только тех, кто этого стоит».

Они шли мимо витрин, где манекены застыли в вечном ожидании. Марк рассказывал о своей работе — импорт элитного вина, переговоры с поставщиками, командировки в Тоскану. Его истории были полны ярких деталей: запах дубовых бочек в подвалах Шампани, вкус инжира, сорванного прямо с дерева, шепот ветра в оливковых рощах. Анна слушала, заворожённая, не замечая, как он незаметно направляет её шаги — отворачивает от переулков, замедляется у тёмных подъездов.

У её общежития он вдруг взял её лицо в ладони. Руки его были тёплыми, но прикосновение — слишком плотным, как объятия удава. «Ты особенная, — прошептал он. — Таких, как ты, больше нет». И поцеловал. Это не было похоже на поцелуи её бывших — робкие, неуверенные. Марк владел её губами, как территорией, которую решил завоевать. Когда она попыталась отстраниться, чтобы перевести дыхание, его пальцы впились в её волосы, удерживая на месте.

«Я… мне пора», — выдохнула Анна, когда он отпустил её. Марк улыбнулся, поправил воротник своего пальто на ней: «Спи спокойно. Завтра в семь я заберу тебя на ужин». Это не звучало как предложение. Она хотела сказать «нет», но вместо этого кивнула. Его уверенность не оставляла места для сомнений.

В своей комнате, прижавшись спиной к двери, Анна рассматривала серьги. Сапфиры переливались синим огнём даже под тусклой лампой. Лиза, проснувшись, присвистнула: «Богатый поклонник? Ведёшься на блестяшки?» Анна швырнула коробку в ящик стола: «Просто поблагодарила за помощь». Но ночью она достала их снова, примерила перед зеркальцем, приколотым к стене. Отражение улыбалось ей — впервые за долгие месяцы.

На следующее утро у подъезда ждал чёрный Lexus. Марк, в идеально сидящем костюме, вышел из машины с букетом белых лилий. «Для моей Жемчужины», — сказал он, целуя её в щёку. Цветы пахли оранжерейной роскошью, чуждой серому двору с разбитыми качелями. В машине играл Дебюсси, на сиденье лежала книга Верлена в кожаном переплёте. «Ты любишь французскую поэзию?» — спросил он, и Анна, никогда не читавшая Верлена, кивнула.

Ресторан оказался на последнем этаже небоскрёба с панорамными окнами. Официанты называли Марка по имени, шеф-повар лично принёс аперитив. «Здесь подают лучшего палтуса в городе», — сказал Марк, выбирая вино из списка, который напоминал средневековый манускрипт. Анна чувствовала себя Золушкой, но без полуночного страха. Когда он рассказывал о своём путешествии в Японию, где участвовал в чайной церемонии, его глаза горели — она ещё не знала, что это был не восторг, а голод.

Он проводил её до двери в общежитие, не пытаясь войти. «Спокойной ночи, Жемчужина», — прошептал он, целуя её ладонь. Его губы обожгли кожу. Анна поднялась в комнату, где Лиза уже спала, и села у окна. Внизу, под фонарём, стоял Lexus. Марк курил, запрокинув голову к небу, и дым клубился вокруг него, как предвестник бури. Она наблюдала, пока задние фары не растворились в ночи, а потом достала блокнот и нарисовала его — не человека, а тень с крыльями, накрывающую город.

Через неделю он подарил ей кольцо. Через месяц — перевез её вещи в свою квартиру. Через год она перестала узнавать своё отражение. Но тогда, в ту первую ночь, Анна ещё верила, что нашла того, кто разглядел её настоящую — ту, что пряталась за слоями страхов и неловких шуток. Она не заметила, как трещина, возникшая в момент их встречи, уже начала раскалывать её мир на «до» и «после».