Остров напоминал рай, вырезанный из бирюзы и изумруда. Волны лизали белый песок, оставляя кружевные узоры, а пальмы склонялись под ветром, словно танцующие девушки. Марк выбрал это место для медового месяца, сказав, что только здесь Анна сможет «окончательно стать его». Вилла, спрятанная в глубине кокосовой рощи, была идеальна: ни соседей, ни туристов, только бескрайний океан и тишина, прерываемая криками чаек.
Первые дни были сотканы из солнца и шампанского. Они завтракали на веранде, где слуги в белых перчатках подавали фрукты, разрезанные на идеальные дольки. Марк кормил её манго, позволяя соку стекать по запястью, а потом медленно вылизывал капли, заставляя её смеяться и краснеть одновременно. По вечерам они плавали в бассейне, освещённом подводными огнями, а он учил её задерживать дыхание, целуя под водой так, что мир сужался до пузырьков воздуха между их губами.
На третий день Марк принёс фотоаппарат. «Хочу запечатлеть каждое мгновение», — сказал он, щёлкая кадры, пока она загорала в гамаке. Анна жмурилась от вспышек, но протестовать не стала — его увлечения всегда были страстными и не терпели возражений. К концу недели он снимал уже постоянно: как она спит, распустив волосы по шелковым подушкам, как пытается открыть кокос, смешно стуча по нему камнем, как танцует босиком под джаз, который играл на старом патефоне.
Смена началась незаметно. Однажды утром Марк разбудил её поцелуем в лодыжку. «Сегодня особенный день, — прошептал он, проводя рукой по её бедру. — Я приготовил сюрприз». В гардеробной висело платье — невесомое, цвета лунного света, с разрезом до бедра. «Ты будешь совершенна», — сказал он, застёгивая молнию на её спине. Его пальцы скользнули ниже талии, задержавшись на секунду дольше необходимого.
Они отправились на яхте к крошечному необитаемому островку. Марк назвал его «наш секретный сад», но когда они причалили, Анна увидела подготовленную площадку: алтарь из ракушек, лепестки роз, выложенные сердечком, и штатив с камерой. «Свадебная фотосессия, которую мы заслуживаем», — объяснил он, поправляя галстук. Солнце палило беспощадно, но он запретил ей снимать шляпу, чтобы «не испортить кадр».
Он дирижировал каждым движением: «Обними меня за шею… Губы приоткрой… Взгляд в камеру, не в меня…» Его руки располагали её тело, как марионетку, а объектив жадно ловил каждую позу. Когда она попыталась отойти в тень, Марк резко дёрнул её за руку: «Ещё немного. Ты хочешь, чтобы наши воспоминания были идеальными, да?»
К вечеру, когда они вернулись на виллу, Анна почувствовала себя разбитой. Солнце оставило розовые следы на её коже, а мышцы ныли от неудобных поз. Марк же был полон энергии. Он заперся в кабинете, монтируя фотографии, а она ушла в спальню, мечтая о прохладном душе.
Ночью его руки разбудили её. Марк прижал её запястья к кровати, его дыхание пахло виски. «Ты сегодня была восхитительна, — прошептал он, целуя шею. — Но на последних кадрах ты улыбалась фальшиво. Мы должны это исправить».
Он достал наручники с бархатными манжетами. Анна засмеялась, решив, что это шутка, но щелчок замка заставил её вздрогнуть. «Марк, хватит…» — попыталась она высвободиться, но он уже приковал её левую руку к изголовью.
«Не бойся, — он провёл пальцем по её ключице. — Это всего лишь игра. Ты же любишь наши игры?»
Его поцелуи стали жёстче, зубы задевали кожу, оставляя красные метки. Анна пыталась вырваться, но наручники впивались в запястье. «Марк, больно!» — крикнула она, и он остановился, приподнявшись на локтях.
«Больно? — Он наклонился, чтобы рассмотреть след на её коже. — Зато как это будет выглядеть на фото. Страсть, борьба, настоящие эмоции…»
Он потянулся за камерой, установленной на треноге в углу комнаты. Анна закрыла лицо свободной рукой: «Выключи это!»
Вспышка ослепила её. Марк щёлкнул ещё раз, потом ещё. «Прекрати!» — она дёрнула цепь, но замок не поддавался.
«Ты разрушаешь момент, — его голос стал холодным. — Я пытаюсь создать нечто прекрасное, а ты… ты как всегда, эгоистка».
Он вышел, хлопнув дверью. Анна осталась лежать, прикованная, слушая, как океан бьётся о скалы. Через час он вернулся с бокалом вина и ключом. «Прости, — сказал он, освобождая её. — Я просто так тебя люблю, что иногда теряю контроль».
На следующее утро слуги накрыли завтрак на пляже. Марк был нежен, как в первые дни, кормил её клубникой и рассказывал о планах на будущее. Но когда Анна попросила удалить вчерашние фото, он лишь улыбнулся: «Зачем? Это же часть нас. Настоящих».
Перед отъездом он подарил ей альбом в кожаном переплёте. На первой странице была их свадьба: она в платье, он в смокинге. Далее — медовый месяц. Улыбки, поцелуи, объятия. И только в самом конце, на последних листах, чёрно-белые кадры той ночи: её перекошенное от боли лицо, красные полосы на запястьях, его силуэт над ней с камерой в руках.
«Это наша история, — сказал он, когда она попыталась вырвать страницы. — Ты не можешь вырезать куски, которые тебе не нравятся».
В самолёте домой Анна смотрела в иллюминатор, теребя наручники, которые он «забыл» выбросить. Стюардесса предложила ей одеяло, заметив синяки на запястьях, но Марк быстро вмешался: «Жена слишком увлеклась сбором ракушек». Его рука сжала её колено, предупреждая: молчи.
Теперь, перелистывая альбом в пустой квартире, она видела то, что не замечала тогда. На каждом фото — её глаза. Сначала сияющие, потом усталые, потом наполненные страхом. А его рука — всегда на ней. На плече, на талии, на шее. Не объятие, а владение.
Последний снимок был сделан им тайком. Она спит в самолёте, голова прислонена к окну, на запястье — следы от наручников. Подпись под фото гласила: «Моя навсегда».