Лерин голос звучал в моей голове даже здесь, в этой проклятой комнате общежития колонии-поселения, где воздух пропитан запахом дешёвого табака и отчаяния. Её последние слова — «Уйди от него, или я умру» — теперь отзывались в каждом скрипе койки, в каждом вздохе за стеной. Но она уже умерла. Умерла, оставив мне свою ненависть как наследство, а ему — пустоту, которую он пытался заполнить моим телом.
Я сидела на краю кровати, сжимая в руках потрёпанный конверт, принесённый сегодня утром надзирательницей. На обратной стороне — его почерк, выведенный с болезненной аккуратностью: «Яна. Прочти. И помни». Внутри лежала фотография Леры в возрасте семи лет, с бантами и плюшевым мишкой, и листок из школьной тетради. Её детский почерк, кривой и торопливый: «Если ты не уйдёшь, я прыгну с крыши. Папа б
