Путешествие в никуда 2

4.1

* * *

- Между прочим, развалины очень старого города есть совсем недалеко от Чугучака, - принёс неожиданную весть Кыбсан, посетив местный базар и в очередной раз, потолковав с местными и приезжими торговцами.

- Почему раньше молчал? - удивился Пащенко.

- Мне понравились раскопки, я бы ещё покопал, - заявил, находившийся в добром расположении духа, минералог, - тем более что немец всё увёз с собой, а нам - шиш!

- Откуда узнал, Кыбсан? - начал увлекаться новой авантюрой Пащенко.

- Я расспрашивал разных калмыков и киргизов, торговцев и проводников, нет ли в окрестных горах чего-либо подобного. И многие говорили, что есть.

- И где ж находится это - "есть"? Далеко или близко? - скептически прищурился Николай Палыч (не может такого быть, чтобы эти края утопали в золоте, а об этом никто и знать не хочет, или просто лень добывать?)

- Немного дальше тех рудников, где мы побывали в начале, тех - про которые мой дед говорил.

- Так, где там?

- Погонщики скота, калмыки, с зимних стоянок в районе озера Айрик-нур видели издалека башни, стены, развалины. Место там, говорят, совсем голое - песок и солончак.

- И давно ли там этот город? - спросил Гершман.

- С незапамятных времён, рассказывают, но никто не знает, кто и когда в нём жил. Вроде тянется вёрст на пять вдоль реки Дям, и до чёрных гор Хара-арат доходит.

- Большой, значит? - снова спросил Пащенко.

- Да, судя по описаниям, не маленький, - монгол изобразил в воздухе нечто неопределённое, таким образом, очевидно, помогая слушателям представить нужные размеры.

Да, большой, - согласился Николай Палыч, поняв жестикуляцию. - А почему немец ничего о нём не знал? Ездили мы к чёрту на кулички, а тут, оказывается, под боком...

- Ну и хорошо, что немец не знал, - обрадовался Александр Ефимыч, - может, здесь отыщем гораздо больше того, чем там... Кыбсан, а кто в тех местах поблизости живёт, и не будет ли нам со стороны населения помех?

- Недалеко от развалин, говорят, живут калмыки. Там у них зимовки. Но в конце весны они откочёвывают в горы, спасаясь от жары, поэтому никого не должно быть. Сейчас, как раз, такое время и есть!

- Ну, как, Николай, поедем? Где наша не пропадала! Зачем тянуть? - минералог кипел решимостью.

- Не сию же минуту, Шура? Давайте соберёмся не спеша, и всё обсудим, - впал в здравую умиротворённость Пащенко. Коллеги называли друг друга по именам в минуты полного взаимопонимания, хорошего настроения и в преддверии какого-то удачного начинания, сулившего прямые выгоды - коим и казалась грядущая затея.

* * *

- Новую авантюру задумали? - спросил без обиняков консул, после того, как Пащенко поделился планами следующей поездки.

-Если раскопки, которые мы вели с немцем можно считать авантюрой, то вы угадали.

- Неужели снова в Турфан собрались? Немец, поди, всё дочиста выскреб?

- Нет. Выяснилось совсем недавно, что есть развалины гораздо ближе, почти по соседству.

- Где же?

-В наших горах, на реке Дям.

- Что же тогда с Богом! Только одно условие: всё, что откопаете, покажете мне. Древности нельзя разбазаривать по мелочам. Наша Академия Наук и Эрмитаж всё у вас приобретут.

- Хорошо. Нам тоже лестно поработать для отечественной науки.

От консула была получена "охранная грамота", где подробно объяснялось, кто такие и кто уполномочил заниматься раскопками. Большие гербовые печати служили надёжными щитами от произвола местных чиновников, а двуглавые орлы, казалось, только и ждали, чтобы ринуться на защиту предъявителя документа и растерзать своими страшными клювами и когтями любого китайского амбаня или монгольского князька.

Став официально русской исследовательской экспедицией, отряд выехал в нужном направлении. Начало лета и природа не измождённая безжалостным солнцем, казалось, ликовала и приветствовала путешественников. Рощи тополей и кусты тамариска, встречавшиеся по пути, благоухали свежестью и яркой зеленью.

- Видите ту высокую скалу? - указал Кыбсан вправо от дороги. - Она называется "камень красного гэгэна".

- Кто такой "гэгэн"? - Гершман не очень разбирался в буддийских премудростях.

- По нашему верованию, святые перевоплощаются после своей смерти. Имевших при жизни гражданские заслуги называют "гэгэнами", что значит "светлый, блестящий, святой".

Так вот, с вершины этой скалы (такова местная легенда) гэгэн монастыря бросился вниз.

- Зачем? - удивился минералог, не одобрявший "суицидников".

- Он уверил лам, что Будда поддержит его в воздухе за его подвижническую жизнь, и он не разобьётся. Ламы поднялись вслед за гэгэном на вершину и совершили богослужение. Внизу же собралось много зевак, желавших лицезреть чудо.

- Значит, и у вас был свой Икар? - попытался сострить Пащенко.

- Кто такой Икар? - впервые услышал незнакомое имя Кыбсан.

- Не важно. Был у греков такой прыгун... а отец его, Дедал, вместо того, чтобы образумить сына... - Николай Палыч, запутавшись в никчёмных разъяснениях, умолк.

- После богослужения, - продолжал монгол, - гэгэн в красном халате, расправив его широкие рукава, подобно крыльям, прыгнул...

- И всмятку? - поспешил узнать результат Гершман.

- Чуда не случилось: разбился! - не понял неуместного юмора Кыбсан и помрачнел. - Народ решил, значит, недостаточно чист был при жизни, хотя в память об этом "геройстве" всё же воздвигли часовню, которую вы и видите на вершине скалы.

- Скала не низкая, - оценил минеролог.

- Да, уж! Если и на глаз - в полверсты, не ниже, - поддержал Пащенко.

- Но есть и другое мнение по поводу возникновения часовни, - продолжал Кыбсан.

- Какая? - разом оживились слушатели, не успев, как следует, предаться положенной в таких случаях скорби.

- В монастыре жил, якобы, одно время молодой гэгэн, который влюбился в красавицу калмычку...

- Это интересно! - навострился Гершман.

- Жениться ламы и, тем более, гэгэны, не имеют права, а взять себе любовницу, как теперь нередко случается...

- Неужели такое бывает? - перебил Пащенко.

- ... в те времена ещё никто не осмеливался. И вот гэгэн долго тосковал сначала. Затем покинул тайком монастырь, поднялся на вершину и...

- ... и вниз сиганул? - закончил Николай Палыч, почему-то перестроившись на весёлый лад.

- О, такая версия романтична, - воскликнул Александр Ефимыч, настроенный более возвышенно.

- Но есть и третий вариант, - монгол интригующе прищурился, оставив вместо глаз узенькие щёлки.

- Третий? Неужели двух недостаточно?

- Третий вариант таков: сами ламы сбросили его!

- За что?

- За то, что он был очень строптивым и не желал подчиняться принятому укладу.

- Ах, вон что! Пожалуй, последнее есть самое правдоподобное.

- Но и это ещё не всё... - монгол окончательно "стёр" со щёк свои щёлки лукавой улыбкой, - Истинная причина такова: как-то случился большой падёж скота у калмыков, и ламы попросили гэгэна совершить богослужение на вершине скалы, откуда, мол, молитва скорее дойдёт до Бога. А когда он отслужил, его и сбросили... а всем сказали, что он сам прыгнул.

- Ну и ну... Почему ваши ламы такие жестокие? А сам какому варианту веришь больше, зная монастырский быт на собственной шкуре?

-- Считаю, что последний наиболее...

-Я слышал, что наряду с "буддизмом" существует и "ламаизм", - решил увести разговор на иное заскучавший Николай Палыч.- В чём разница?

- Ламаизм - одна из ветвей буддизма, называемая Махаяна, что значит "Большая колесница". Четыре истины, открытые Буддой, есть основа всех форм и течений, в частности - и Махаяны.

- Что за истины? - прицепился минералог.

- Первая гласит: жизнь - это страдание; вторая - причина страданий в желаниях; третья - чтобы победить страдания, надо избавиться от желаний; четвёртая - путь спасения в добродетельной жизни.

- Выходит, что одна вытекает из другой? А, всё-таки, в чём отличие?

- Отличие в том, что учителей-махаянистов, предтечей ламаизма, всё больше привлекала идея не столько личного спасения, сколько избавления от страданий и окружающих.

- Понятно. Значит, не только себя, - но и человечество осчастливить. - Наконец, понял Гершман.

- Об этом пекутся и наши революционеры, - вставил шпильку Пащенко.

Кыбсан, ничего не слышавший ни о каких революционерах, продолжал объяснения, почувствовав себя на мгновение Учителем и Наставником - надо максимально использовать представившуюся возможность.

- Ламаисты считали, что лишённый земного поводыря верующий сам не выйдет из круговорота бытия без ошибок и заблуждений. У каждого должен быть личный Гуру - вот, что главное в ламаизме!

- В Европе появились такие наставники, и не один, - ехидно заметил Пащенко. - Они хотят помочь всем бедным и униженным , то есть этим... Ну, как их? Из головы вылетело...

- Пролетариям, - подсказал Гершман.

- Спасибо, коллега! Так вот, эти, с позволения сказать, "наставники", предлагают всем этим "про-ле-та-ри-ям" объединяться!

- Зачем объединяться? - удивился монгол.

- А чтобы отнять у богатых их богатство, - пояснил Гершман.

- Ну, нет, в ламаизме совсем не так. Очень популярны в ламаизме бодхисатвы. Например, покровителем Тибета считается бодхисатва Милосердия. Его изображения есть в каждом доме, не говоря о храмах. Может быть, вы когда-нибудь видели его. С одиннадцатью головами...

- Зачем ему так много? - удивился Гершман.

- Считается, что от сострадания к людям его голова раскололась на столько частей.

- Кажется, и у меня сейчас от вашей болтовни она тоже расколется на не меньшее количество частей, - зло заметил Пащенко. - Побойтесь Бога, господа! Неужели нельзя беседовать о чём-то более человекодоступном? (А ведь сам эту тему затронул!) Кыбсан, скажи долго ещё нам трястись в сёдлах?

- Да порядочно, - бросил взгляд окрест монгол и пришпорил коня.

Справа от дороги виднелись холмы, которыми кончался Джаир. Они были чёрными от покрывавших их камней, и не имели растительности. Но вдоль их подножий виднелись рощицы тополей и заросли кустарников вперемежку с песчаными бугорками.

Выбрав подходящую лужайку с сочной травой, путники остановились на ночлег.

"Мы выехали из Пекина не через пять недель, как рассчитывали, а через четыре с лишним месяца, в начале февраля по европейскому стилю..." (Николай Палыч поправил фитиль керосиновой лампы, прибавив света.)

- Вам видно, Александр Ефимыч?

- Да, спасибо, видно! - откликнулся Гершман, тоже читавший книгу.

Пащенко улёгся поудобнее и снова взял в руки "Негоцианта". Несколько страниц предательски перевернулись, но читатель не заметил.

"В этой части страна густо заселена и изобилует гончарами, приготовляющими глину для фарфора. По пути ко мне подошёл лоцман-португалец и с лукавой улыбкой заявил, что хочет показать большую диковину и что после всего дурного, сказанного мной о Китае, я вынужден буду признать, что видел вещь, которой не увидел бы никто на свете. Любопытство моё разгорелось. Наконец, он сказал мне, что это дом, построенный из фарфора. Мне очень захотелось посмотреть этот дом.

Когда я подошёл к нему, то убедился, что он деревянный, но штукатурка его действительно была фарфоровой. Снаружи фарфор был глазурован; освещённый солнцем, он красиво блестел, весь белый, расписанный синими фигурками, как на больших китайских вазах, которые можно видеть в Англии. Внутри же дома все стены вместо деревянных панелей выложены квадратными плитками из великолепного фарфора, расписанными изящными рисунками всевозможных цветов..."

- Александр Ефимыч, вы сами "Негоцианта" читали?

- А как же!

- Так ответьте: о каком "фарфоровом" доме идёт речь?

- А вы не поняли? Имеется ввиду изразцовая плитка, тогда ещё неизвестная в Европе.

- Теперь понятно. Благодарю.

Минеролог тоже продолжил чтение своих "Хроник", где речь в данный момент шла о великом землепроходце из Венеции: "Негоцианты явно опередили миссионеров в тех краях на несколько лет, а то и десятилетий. Считать путешествия итальянцев в Азию чисто коммерческими затеями несправедливо. Здесь было и желание нести Христову веру варварам, и стремление поддерживать завоевания новых земель, и жажда знаний, и простодушные мечты о сказочных богатствах.

Обширные диаспоры христиан ищут прибежища далеко на Востоке, в глубинах таинственной земли. Беженцы из Сирии, которые утверждали, что в личности Христа воплотилась единая природа Бога, установили епископские престолы очень далеко в Азии: это метрополии Герата и Хоросана.

Марко Поло встречает их и в других областях Туркестана: одна из колоний обнаруживается на западе, в Яркенде, там, где начинается Великий Шёлковый Путь; другая - на востоке; третья - на севере, у Турфана".

- Вот здесь сказано, что сам Марко Поло бывал в этих краях, - оторвался от чтения Гершман. - В частности, - побывал в Турфане.

- А вы не знали? - ничуть не удивился Пащенко. - Для меня лично это не новость.

- Значит, и был в том, ныне мёртвом городе, где мы копали с немецким профессором?

- Конечно. Может, и дух его там витал над нами, - зевнул Николай Палыч, переворачивая пару слипшихся страниц.

"Два дня спустя мы перевалили через Великую Китайскую Стену - укрепление, воздвигнутое для охраны страны от татар. Стена эта проходит по горам и холмам даже в таких местах, где она совершенно не нужна, так как скалы и пропасти и без того непроходимы для неприятеля, а если бы он всё же одолел их, то его не могла бы уже остановить никакая стена.

Говорят, что длина её около тысячи английских миль. В высоту, а в иных местах также в ширину она достигает 4-х саженей. Таким образом, она является хорошей защитой от татар, но, конечно, не устояла бы и десяти дней против нашей европейской артиллерии, наших инженеров и сапёров".

Делать, что ли больше нечего жёлтокожим, как только эту дурацкую стену возводить? На этом скептическом размышлении очи чтеца сомкнулись, и толстый том плавно выскользнул из рук.

Услышав глухой стук, Гершман бросил взгляд на соседа - тот упоённо присвистывал - и с завистью подумал: почему у меня сна нет ни в одном глазу?

"Манихейцы, противопоставлявшие Бога добра Богу зла, проникли в Китай тоже и обосновались, в основном в отдалённой провинции Фукиен. Марко Поло отчасти сближает их с еретиками-буддистами, сплотившимися в секты, которые именовались Белый Лотос и Синий Лотос.

В связи с начавшимися монгольскими набегами, позиции, господствовавшего в ту пору в Китае конфуцианства пошатнулись... Несториане теперь встречаются по всей стране. (Гершман заметил, что перескочил не туда, но не стал искать, откуда...) Они многочисленны и могущественны. Татары могли только приветствовать появление в Китае других религий, способных ослабить конфуцианство... (Он снова поймал себя на том, что теряет нить повествования) Новые религии..." (Вот и резь в глазах появилась - пора заканчивать).

Александр Ефимыч благоразумно отложил книгу и задул лампу. В темноте особенно отчётливо зазвучали "ноктюрны", исполнявшиеся на разной высоте: справа посвистывал Пащенко; слева посапывал Кыбсан. Интересно, что снится коллеге, подумал минералог, и повернулся на бок, лицом к менее шумному соседу.

А снилась Николаю Палычу, разумеется, Великая Китайская Стена, и он, конечно, на неё пытался взобраться, но безуспешно, потешая местных жителей. "Это ничего, что она в высоту четыре сажени - нет никаких преград для русского воина (в этот момент он ощущал себя таковым), - твердил наш герой, предпринимая попытку за попыткой, и неминуемо срываясь. - Суворов совершил переход через Альпы, а чем я хуже!" Китайцы заливисто гоготали при каждом падении штурмующего. "Что тут смешного, косоглазые? - гневался "воин". - А ну, пошли все вон отсюда, иначе я вызову артиллерию, и она разнесёт вашу дурацкую стену в пух и прах"! После каждой неудачной попытки штурма, спящий вскрикивал, чем искренне пугал Гершмана, который даже вскочил с постели и подошёл к соседу (что это с ним? Может, помочь чем?) Но тормошить спящего не решился во избежании непредсказуемой реакции - и правильно сделал, а то бы... и неизвестно что было бы. Александр Ефимыч снова лёг и укрылся с головой - так менее слышны выкрики неудачливого "штурмовика". То ли дело Кыбсан, подумал минералог, хоть и монгол, а спит как человек, едва сопя. Здоровая нервная система, значит... Что и говорить! У Николая детство какое было: рано остался без родителей - воспитывался у чужих людей... Вот кошмары и снятся... А монгол рос себе среди степей, вдали от городской суеты... и спит теперь спокойно, не дёргается... не дёргается... не дё-ё-ё... На этом протяжном "ё-ё-ё" сон явился Александру Ефимычу, приведя с собой несториан и конфуцианцев, которые немедленно начали спорить между собой...

А монголу снился раскинувшийся в степи город. Дома-кибитки занимали полстепи. Повозки располагались в строгом, давно заведённом порядке, ориентированном по местоположению ханской повозки.

В середине находился двор хана, называемый Ордой. С юга не позволялось селиться никому - там находились ворота двора; справа и слева располагайся, как хочешь. С севера - многочисленные стада, одновременно являвшиеся живой преградой для незваных гостей...