Воины хаоса

Недовольный.

        Первое что сделала Джуна Тундра после того, как пришла в себя после припадка, так это заблевала спину Краймера смесью желчи и мышиных шкурок. Тот стащил ее с плеча и положил на мох.

         - Ты умираешь? – с тпросил Недовольный, подопнув ее носком сабатона.

         - У меня было видение, - замогильным голосом провозгласила вахва.

         - Богиня говорила с тобой? – жадно спросил Недовольный.

         Вахва завозилась, потом медленно поднялась, кряхтя и постанывая. Отерла раскисший рот меховым воротником платья, без спроса отвязала с пояса Краймера мех с водой, зубами вытащила пробку и начала пить. Вахва захлебывалась и, несомненно, пускала внутрь мягкого сосуда множество нечистой слюны.

         Воин презрительно смотрел на нее. Потом отобрал мех и несильно тряхнул Джуну за плечо. Та расплескала то, что было у нее за щеками, фыркнула, выпучив глаза, и спросила, словно увидела Краймера впервые:

         - Тебе чего, пес, надо? Между ног получить захотел?

         - Что тебе сказала Тундрия? – едва сдерживаясь, переспросил Краймер.

         - Что у тебя козлиный хвостик вместо ясена! - огрызнулась девчонка.

         Она ловко, для нынешнего состояния, увернулась от удара в голову, который, несомненно, убил бы ее, и с хохотом принялась скакать вокруг взбешенного сына Кулемы. Тот ревел, пытаясь схватить девченку, рыл сабатонами землю и метал проклятья. Некоторое время они носились по мху, затем воин взял себя в руки, плюнул Джуне под ноги, и пошел прочь.

         - Стой! – та побежала чуть левее и сзади – Ну, стой ты, бычара! Ничего такого Мамка не говорила, я шучу! Я угадала, что ли? Погоди, я тебе спину уделала. Дай вытру. Стой! Силой заставлю, бычара!

         Краймер остановился и резко швырнул в нее мехом. Джуна с той же кошачьей ловкостью поймала сосуд в воздухе, и осторожно приблизилась к воину.

         - Спокойно, - говорила она, двигаясь как укротитель. – Спокойно. Я твой друг, не забывай. Сейчас Джуна тебя почистит. Сама испачкала, сама почистит. Сядь.

         Она действительно очистила его спину с помощью воды и подола собственного платья, вернула пустой мех, а потом, без предупреждения обхватила шею воина руками. Краймер подождал пока она упреться пятками в набедренные пластины доспеха, поднялся и побежал дальше.

         - Ну не могу я тебе сказать, - миролюбиво зазвучал голос Джуны в его правом ухе.

         - Почему?

         - Потому что сама не понимаю. Иногда мамочка такое показывает, что у меня выкипает котелок. Я просто не могу описать то, что вижу, бычара. Нет у меня таких слов.

         Это объяснение Краймер понял и принял. Он вспомнил с каким трудом объяснялся с Леонардо, когда тот появился в доме Детей Кулемы. Это был веселыйи улыбчивый раб из Саргены, который уже десять лет кочевал по хеймам на правах сказителя. Сказители считались священными животными и не притеснялись никем, кроме самых склочных и безумных банд. Бледный, пузатый, колченогий, с редкими, но длинными желтыми косицами на голове, Леонардо напоминал медузу. Всем и каждому он рекомендовал себя как ученый-языковед, историк и философ. Возможно, кем-то таким он и был на своей пасмурной родине, но попав подмышку к одному из головорезов с лайвы, человек, отныне и присно, и вовеки веков, получал статус окаменевшего кусочка кала, застрявшего в шерсти бестии.

         Но не Леонардо.

         Он отказался превращаться в мертвоглазого, покорного всем холопа, дерьмочиста и мишень для оплеух, зуботычин и поджопников. Он всегда улыбался. Даже когда били. Когда морили голодом. Унижали. Он подбадривал других рабов, показывал хенкилам фокусы, ходил на голове, обезьянничал и всячески развлекал свалившихся им на голову хозяев. За это ему подкидывали лишние куски киселя, или подливали чуть больше помоев. Этими немыслимыми дарами Леонардо тут же делился с товарищами. В результате он стал популярной фигурой у обеих сторон.

         Занятно, как человек привязывается к улыбке. Простой улыбке, которая ждет его в любое время. Только подойди и обрати на себя внимание и вот она. Искренняя. Хоть и рот беззубый. Губы разбиты сорок раз и до конца так и не зажили. Но тем она ценнее. Даже суровых, мрачноликих хенкилов это проняло, хоть никто и не признавался, и не признался бы никогда. Что уж говорить о других невольниках. В мире страданий, тоски по дому и оскаленных в ярости рож, улыбка была настоящим сокровищем.

         Леонардо довольно быстро, всего за год выучил язык хозяев, и, методом проб и ошибок (многочисленных проб и болезненных ошибок), нащупал в хенкилах полузвериное чувство юмора, основывающееся на подтрунивании над высшими силами. Над богами, совершающими человеческие ошибки.

        Ученый саргенец рассказывал мифы и легенды существующих и давно исчезнувших народов. Особенно хорошо воспринимались истории о том, как похотливые боги, за спиной, конечно же, богинь, преследовали смертных красавиц. Для этого они принимали облик различных сказочных существ и животных, что делало мифы еще пикантнее. 

        Для хенкилов, почитающих серьезного и целомудренного Тайдемалара, зловещую, холодную Кулему, и великую, жестокую Тундрию, такие легкомысленные заигрывания с божественной непогрешимостью, были свежим материалом.

        Леонардо быстро ухватил суть этого постыдного интереса к очеловечиванию высших сил и вскоре стал одним из самых прославленных сказителей Тундры. И за свой талант он потребовал не яств и дев младых. А условную свободу передвигаться от городища к городищу, чтобы иметь возможность изучить историю и язык арктиков по тем немногим летописям, которые хранили махтавы.

        Их, летописей, было действительно немного. Письменность, выраженная в двухстах с небольшим глифах, была, в лучшем случае, утилитарной и несла только фактическую и повседневную информацию. Из упоминаний количества мешков с сушеными раками на человека, невозможно было построить общую картину развития всего архипелага. А все, что хенкилы сочиняли на злобу дня: песни, сказания о битвах и героях, легенды о богах и чудовищах, - все это запоминалось и жило только в головах носителей. Из чего, разумеется, следовало, что оригиналов, тех или иных произведений просто не существовало. Ведь каждый носитель добавлял в столетнюю песню свои слова и выкидывал чужие. Все хроники так или иначе интерпретировались и сильно искажались под влиянием пьяных пересказов.

        История Тундры сиюминутна, говорил старый, но все еще улыбчивый Леонардо, юному, но уже воинственному Краймеру. Она происходит сейчас. Прошлое для вас не имеет значения. Разобщенность хеймов раскалывает ваше наследие на осколки. Я долго собирал их, пытаясь совместить грани. Сравнивал интерпретации хроник. Примечал общее, и на основании этих деталей делал выводы о возможной истине. Я, как ученый, знаю, что это и была моя судьба. Я приехал в деревушку на берегу моей старой родины, чтобы изучить найденные таблицы из камня, и в этот же день вы похитили меня. Рок свел меня с хенкилами, что б я мог изучить вас. Попытаться собрать прошлое воедино и подарить его вам. Ведь без него хенкилы не смогут идти дальше. Без памяти о совершенных ошибках, вы будете повторять их. Тогда придут народы, опередившие вас, знающие цену поступкам. И сотрут хенкилов. А вы по-своему красивы, Краймер. И достойны быть частью людского разнообразия.

        Бред континентальной пиявки, - подумал тот, юный Краймер.

        Как в воду глядел, старый хрыч, - подумал Краймер нынешний, бегущий от армии несокрушимого врага с малолетней вахвой на закорках.

        Да, ему сложно было разговаривать с Леонардо. Просто потому, что тот знал и использовал такие слова, о которых молодой охотник даже не слыхивал.  Его бесконечные монологи на тысячу и одну тему отталкивали Краймера точно так же как остальных юношей, но Леонардо смотрел на него иначе. Он видел в мрачном, даже для хенкила, здоровяке «движение мысли». Любознательность.

        Краймер действительно был любознателен. С детства задавал он себе и другим вопросы, которые ставили под сомнение его адекватность. Почему молоко киснет? Почему от пива пьянеешь? Что это за огни в небе? Как из жирной, бесформенной личинки, произрастает со временем твердая и жалящая оса?

        Мать его только диву давалась и в страхе била по голове ложкой. Отец заставлял отжиматься и приседать пока в глазах не потемнеет, чтобы вытрясти всю эту чушь. Не находилось понимание и у сверстников. Желание найти в очевидных вещах какую-то загадочную подоплеку, вызывало у парней агрессию. И то сказать, когда ты ничего не жрал уже три дня, потому что хищники распугали всю дичь в округе, а тебя с идиотской глубокомысленностью спрашивают: как, мол, думаешь, почему дует ветер?.. Тут немудрено взбесится. Если бы в Краймере не видели быстро растущего воина хаоса, что почитались и назывались благословлением Тундрии, парня давно бы затравили и выгнали в пустоши.

        Потому что Тундра дышит, остолоп! Тебе заняться больше нечем?! Иди лучше отожмись двести раз, вместо того, чтобы приставать к нормальным людям.

        Краймер отжимался, и понимал, к стыду своему, что недоволен таким ответом. Ну, хорошо, Тундра дышит. А в открытом море? Кто дышит там? Да еще так сильно. А в Саргене? Там земля тоже жива? Нет! Не может быть, что бы этот недоношенный континент был подобен великой Тундре. Краймер был недоволен. Так его и прозвали. Обычно вторым именем был сын Кулемы, дочь Кулемы. Но никто не хотел произносить вместе Краймер сын Кулемы Недовольный.

        Со временем молодой хенкил смог подавить в себе это раздражающие желание задавать бесполезные вопросы. Любознательность задремала в нем, придавленная абнормальной удалью и стремлением жить как довольный зверь. То есть сытым, сильным и совокупляющимся. Ровно до того момента, как речи Леонардо о чудесах мира вокруг не пробудили внутренний мир Недовольного как тревожный колокол.

        Краймер действительно был встревожен. Он не желал к этому возвращаться. Все уже успели позабыть о его придури. Послушать как заморский бог в образе трехглавого пса насилует голубоглазую деву, это еще куда ни шло. Но на какой ляд ему, Краймеру, нужна была информация о поющих пещерах, наполненных призраками и жилами мутаберита. Древних битвах и вождях, героях и предателях. Переселениях и вымираниях. Совсем уж дикая история о том, что раньше Тундра была целой. Или что там еще этот блаженный ученый вычитал на старых, обоссаных бестиями камнях.

        Долгое время Краймер уклонялся и от саргенца и от своего желания беседовать с ним. Но яд знаний, выпущенный через полые клыки сладких речей Леонардо, медленно отравлял душу Недовольного. В конце концов, на пиру по случаю особенно удачной охоты, Краймер, объевшийся мамутины, обпившийся крепкого, хорошо сваренного пива, столкнул с себя первую и единственную на тот момент жену, поднялся со шкур и пошел к столу махтавы.

        Леонардо хоть допущен был за стол владыки, но сидел на самом краю скамьи, после уважаемых воинов хаоса. Перед ним лежал не полусырой ломоть мяса, который он никогда не смог бы разжевать, а стояла миска с бульоном, вареными кореньями и капустой.

        Хеймы по-разному встречали сказителя. Не смотря на его статус и обычаи хенкилов, он все равно рисковал угодить в новое р*****о или умереть от рук особенно невоздержанных ксенофобов. Поэтому выбирал только крупные, относительно цивилизованные общины, между которыми был широко известен. Если бы не молчаливая традиция, давать ему эскорт для путешествий, Леонардо давно бы уже почил в бозе.

        Как бы то ни было, у Детей Кулемы ему было вполне комфортно. Его, конечно, тревожили мумии, особенно женщин, погибших от «оскверненной» беременности. Плоды, затронутые темными духами, убивали мать и навсегда оставались в ее утробе. Их проступок подразумевал мгновенное и вечное заточение, что было справедливо. Молодых девушек, которые, в силу этого злоключения, не успевали принести даже первое дитя, подвешивали под потолком, чтобы обманывать духов. Те должны были виться вокруг, не обращая внимания на живых.

        Эти мумии были злы. Души не понесших матерей надолго сохраняли связь с телом, даже оказавшись в реках. Никому нельзя было прикосаться к ним. Леонардо чуть не лишился сознания, просто посмотрев на несчастную.

        Кроме того, Дети Кулемы, как и многие хеймы практиковали геронтоцид, то есть, умерщвление стариков, доживших до возраста бесполезности. Наиболее уважаемых из них мумифицировали, фиксировали шестами в сидячем положении и садили у входа в дома, чтобы мертвые сторожили кров от посягательства злых мутаберитовых духов. Дабы дети рождались голыми, как им и положено. Без когтей и крыльев.

        Пожилого уже на тот момент Леонардо, это задевало, хотя саргенец никогда не пытался лезть в обычаи хенкилов. Для чужеземца это было бы немыслимо. Да и не такого уже успел повидать в холодном и хладнокровном мире Тундры. Но все же, глаза у него часто оказывались на мокром месте.

        Детям Кулемы пришлись по вкусу похоронные песни. Леонардо умел петь их низким, тоскливым голосом. Арктики молча слушали, удовлетворенно закрывая глаза и водя пальцами по узорам из зажившей плоти. В благодарность они показали ему свои летописи. Три бухты сплетенных из жил веревок, с узелками и детскими косточками. Они объяснили ошалевшему Леонардо, что означают узелки и как следует читать косточки. Когда тот понемногу освоил этот странный алфавит, то смог прочитать как давным-давно (судя по костям, которые служили пятилетними отметками) Дети Кулемы, крохотное племя никому неизвестных оборванцев, были ведомы неким героем, зовущимся Рукой Кулемы. На словах махтава Арон объяснил саргенцу, что тот был аватаром самой богини смерти. Закованный в древние латы мертвец, что явился однажды к стоянке вшивых, голодных доходяг и превратил их в отъявленных головорезов, отринувших страх смерти. Они пошли за ним из пустынных, бесплодных полян в места богатые дичью, врагами и ресурсами. И взяли свое силой, неудержимым натиском и бесстрашием.

        Большинство узелков означали победы над врагом. Время основания стоянок. Количество родившихся и умерших. Различные давно забытые клятвы. В общем, это опять оказались мешки с раками. Однако Леонардо не сдавался и решил прочесть все узлы до конца. Дети Кулемы рады были его выступлениям, так что никто ни на кого не был в обиде.

        - Пойдем выйдем! – рыкнул Краймер докачавшись, наконец, до трапезничающего саргенца.

        - Отстань от сказителя, Недовольный, - насмешливо сказал тогда Арон. – Почеши кулаки с другими молокососами, если уж кровь кипит.

        - Нет, нет, - улыбнулся Леонардо. – Этот молодой человек вовсе не собирается меня бить. Премного уважаемый Арон, могу ли я выйти?

        Весь стол переглянулся, оторвавшись от пиршества. Махтава странно посмотрел на Краймера, но сделал дозволяющий жест, отпуская обоих. И вот тогда-то… На краю хмельной поляны. На границе голубоватого света и серого мрака, Недовольный задал ученому исторический вопрос.

        Почему дует ветер?

        И его повело назад. Леонардо схватил парня за руку, но удержать, разумеется, не смог, а потому семенил следом как на буксире, с жаром разделяя мудрость:

        - Точно неизвестно, но Алтын Маняк пишет в своем труде «О природе и явлениях», что ветер может быть результатом перемещения теплых и холодных воздухов вверх и вниз. Маняк даже надувал желудок овцы горячим водяным паром и желудок этот…

        Краймер пятился и никак, Тайдемалар его подери совсем, не мог остановиться. Леонардо тоже остановится не мог, но уже в другом смысле. Так они и путешествовали, пока Недовольный не споткнулся о череп, и не упал как поверженный мамут. Саргенец шлепнулся ему на грудь. Красное, зеленое, синее, вспыхивало над арктиком. Звезды, скрипя, плыли по небосводу. Тысячи наполненных горячим паром желудков устремлялись к ним, чтобы напомнить, что Краймер не спит. Он все еще в полной боевой готовности.

        А проклятый саргенец все бубнил и бубнил о горно-долинных ветрах, местных ветрах, муссонах и даже пассатах. От последнего слова Краймеру мучительно захотелось отлить. Девять литров крепкого пива измучили его организм. Так что он, рыча, приспустил штаны и сделал все необходимое. Голос Леонардо переместился, но не исчез, и Краймер понял, что это теперь - надолго.

        Он общался со сказителем четыре года, пока тот оставался у Детей Кулемы. Научился риторике, логике и почерпнул множество интересной и, чаще всего, абсолютно бесполезной информации о дальних берегах. При этом, не забывая и о воинской славе. Так он мог быть уверен, что братья по оружию не отвернуться от него, как много лет назад.

        Леонардо, хоть и привязался к своему мрачному студенту, вынужден был уйти, так как свято верил в успех миссии по возвращению хенкилам их истории. Он мечтал подарить людям Тундры забытое прошлое. Больше от него не было вестей. Он не показывался в хеймах, а высланный с ним эскорт – не вернулся назад. Тундрия прибрала их всех. Возможно, ей вовсе не понравилось, что кто-то копается в делах минувших дней, так как это касалось ее личных тайн. Что, в свою очередь, являлось преступлением против воли Матери. Но, скорее всего, людей просто задрала стая оголодавших крутоспинов. Без всякого тайного смысла или приказа.

        Краймер вынырнул из воспоминаний, отдуваясь и фыркая. Его размышлениям мешал какой-то навязчивый посторонний фон. Сконцентрировавшись, воин с удивлением обнаружил, что Джуна продолжает говорить с ним:

        - …такая железная трубка, похожая на ясен. Очень большая. Из толстого конца валит пламя, плотное и ревущее. Тонкий конец похож на наконечник кейхаса. Эта трубка летит в небо, разваливаясь на части. Сначала у нее отвалилась задница. Потом талия… А в носу знаешь кто? Белые толстые твари. Одноглазые! С большим таким глазом на всю голову, клянусь!

        - Какая трубка? - рыкнул Краймер. – Какие твари? О чем ты говоришь, припадочная?

        - Да видение же, я тебе рассказывала… Подожди, ты меня не слушал что ли, подхвостный ты житель, вымя крутоспина мертвого, проказа болотная, сыпь кровавая, кишка козла, волос бородавочный, говно бестии триждынасранное, жаба вислоухая, слепая, холодная!

        Высказавшись таким образом, Джуна мстительно укусила Краймера за ухо. Зубы у нее были мелкие и острые как у куницы. Но воин даже не повел пострадавшим органом слуха. Он начал привыкать к дикости вахвы.

        Недовольный спросил:

        - Давно ты живешь с Матерью? Выглядишь совсем юной.

        Джуна, казалось, была озадачена этим вопросм. Ее свирепое сопение замедлилось.

        - Я с рождения с мамочкой, - сказала она, наконец.

        - Вы все это говорите, нет?

        Сильные ноги Недовольного отталкивались от камней. Ветер развевал густые, жирные волосы Джуны.

        - Я знаю эту присказку, - согласилась она. – Это традиция, врать, что тебя родила сама земля. Звучит дешево, но как еще местечковой вахве нагнать таинственности. Сказать, что ее мама с папой напрыгали под шкурой, а потом заснули?

        Краймер стал замечать, что боль в бедре усилилась. Скверно. Мазь была куплена как раз у одной из вахв за клубок шерстяной нити, два ножа и котелок. До этого она хорошо помогала. Может выдохлась?

        - И ты одна такая, кого не напрыгали под шкурой? – попробовал угадать Краймер.

        Джуна укусила его за шею.

        - Я такого не говорила! – рявкнула она. – Не смей за меня додумывать, бычара! Я, Джуна Тундра, такого не потерплю! Конечно, меня сделали так же, как и остальных. Я даже иногда вспоминаю руки матери. Очень теплые. Оставляющие меня на очень холодной земле.

        - Тебя оставили младенцем? – равнодушно спросил Краймер.

        Это было обычным делом, особенно в дни голода.

        - Бычара, в рот тебе ноги, беги ровнее, титьки мне отобьешь, – вахва лизнула его затылок. – Солененький. Там как было дело. Я родилась раньше срока и была размером с кулак, так что мама понимала, что я не выживу и отдала земле. Но перед тем как уйти она заметила, что вокруг меня появилось что-то вроде скорлупы. Я стала яичком. Тогда Тунд’рия сказала ей, возьми плод и зарой в золу погасшего костра…

        - Ну, понесла… - выдохнул Краймер, перепрыгивая через ручей.

        И тут в ногу ему дало так, что он хрюкнул и припал на одно колено.

        - А, что, привал? – Джуна спрыгнула с него.

        Тяжело дыша, сын Кулемы подполз на четвереньках к ручью и посмотрел в неровное отражение. Молочная кожа приобрела синюшный оттенок. Белки глаз покраснели. Краймер привычным движением постучал костяшками пальцев по пластине на лбу. Это всегда его бодрило и проясняло рассудок. Надо было поесть. Жаль водой не насытиться.

        Пока Краймер пил, к нему подполз один из лаписов вахвы. Крупный экземпляр. У него была вытянутая звериная морда, глаза на висках и вытянутые уши. На длинных пальцах сидели черные когти. В пасти он сжимал бьющуюся рыбину с двумя хвостами.

        - Пожрем? – весело спросила Джуна, садясь рядом.

        - Ну, пожрем, - согласился Краймер как бы равнодушно, хотя сам был голоден как сто крутоспинов. – Только сырой. Нет времени на жарку.

        - Я сама сырую больше люблю, - вахва забрала у лаписа добычу и ласково погладила его по голове. – Иди, иди, моя прелесть, молодец. А нож есть? А то я свой утопила в болоте пару шестидневий назад, бестелюбка безрукая.

        - А что ж лаписа не отправила доставать? – спросил Краймер, вынимая нож из-за голенища.

        - Дурак, - вознегодовала девушка. – По-твоему мне их не жалко, что ли? Да, иногда я жертвую ими, когда задница в опасности. Но ради ножа топить не стану.

        - Я так понял, ты можешь делать нового после каждой удачной любви. Так чего их жалеть…

Джуна посмотрела на Краймера бешеным взором и тот осекся. Все-таки у нее был нож.

        - Никогда ты не был матерью, - сказала она с чувством.

        Возразить на это было нечего, так что воин, не задавая больше вопросов, дождался разделки рыбы. Спутники принялись за еду. Рыба была вкусной, хоть и проклятой мутаберитовым духом. Впрочем, два хвоста, это в два раза больше еды. Против таких уродств Краймер ничего против не имел.

        - Ну, так что там с легендой о Джуне Яйцерожденной, - подал голос Краймер, отправляя в рот последний лепесток сочного мяса.

        Ему не особо было интересно, просто он не хотел вставать. Боялся. Совершенно неясно было, что там с ногой. После неудачного приземления, боль накалилась как угли. Пульсации зараженной крови чувствовались в ней.

        - О, так тебе интересно, - Джуна придвинулась к нему вплотную.

        Она провела пальцами по бугристым бледным узорам на обнаженной руке Краймера. Шрамы красиво переплетались, закручивались спиралями, их рассекали зажившие боевые раны.

        - А то помстилось мне, что не особо хочешь меня слушать.

        - Я задумался, - коротко ответил Недовольный.

        - Вот опять, - воскликнула девушка, вцепляясь когтями в его руку. - Да о чем ты можешь думать, мешок с камнями? Эх, жаль я мысли читать не умею, как некоторые. А то жуть как интересно, что там у тебя в голове.

        Подул сильный ветер. Началось перемещение теплых и холодных воздухов. Разноцветная шкура Тундры пришла в движение. Волны колыхающихся стебельков указывали в сторону Спящей.

        - Я думал о прошлой жизни, - Краймер не удержался и запихнул в рот голову рыбины. - О моих людях и старом знакомом, - добавил он, сглотнув.

        Джуна отпустила руку Недовольного и почесала кончик носа, скосив к нему глаза. В них, как будто бы совсем ничего не отражалось. Краймеру показалось, что татуировка на ее лбу следит за ним, как бы не держала голову хозяйка.

        - Прошлая жизнь, - повторила она сосредоточенно. - Прыщ что ли лезет? Недавно на заду такая кочка вскочила, сидеть не могла. Уж как я его давила! Хочешь шрам покажу?

        - Нет.

        - А вы зад тоже украшаете шрамами?

        - Специально - никогда, - слабо улыбнулся Недовольный.

        - Ну и зарыла она меня в золу, - без всякого перехода начала Джуна. - Ты что думал. Под еще горячи угли. И тогда голос Матери сказал ей, что бы он воззожгла огонь и держала его палящим тридцать три дня...

        Краймер смотрел на девушку и удивлялся не меньше. Ведь дикая же озабоченная молокососка. Живет в какой-нибудь тигриной норе с коллекцией рогов всех форм и размеров, жрет мышиц и то, что ей приносят лаписы. Иногда, наверное, наведывается к стоянкам или просто ловит путников и трахает их. Для чего ей выдумывать такое? Тундра, конечно, способна на многое, но яйцо? В золе? Тридцать три дня под воззоженным огнем?

        - …и через три десятка и еще три дня, огонь потух сам по себе!

        В этом месте Джуна вскинула руки и аж подпрыгнула на своей, сильно пострадавшей от прыща попе. Глаза ее сверкнули, а ушки зашевелились. Краймер внимательно смотрел на нее исподлобья.

         - Ну что шарами прилип? – подмигнула ему Тундра. – Не веришь?

         - Не всему, - ответил воин. – Темные духи по-разному вмешиваются в жизнь людей. Я видел бескожих новорожденных. Один раз женщина нашего хейма… - он одернул себя и нахмурился. – Тебе нужно сократить количество дней с тридцати трех до трех, если не хочешь, чтобы таинственность через край хватила.

         Джуна захохотала.

         - Не веришь. Ну ничего. Я и сама не до конца верю. Понимаешь в чем штука, мне эту историю рассказала мать. А мать у меня не способна была даже палено описать, настолько была слаба умом. Она не могла бы сочинить такое.

         Краймер хмыкнул.

         - Хорошо. Продолжай.

         - Потом, - вахва зевнула. – Надоело.

         Она встала на колени и попыталась поцеловать Недовольного. Тот ответил было, ощутив теплые, но жутко обветренные губы, однако боль в ноге отрезвила воина, и Краймер понял, что вахва слегка надавила на него силой.

         - Нет времени, - сказал он, отстраняя девушку локтем.

         - Ты меня двое суток валять собрался? – сквозь зубы спросила Джуна. – Давай по-быстрому, я чувствую, что догонюсь в два счета. Внизу все горит как клеймо. Ну, бычара, ну что тебе стоит? Мне надо…

         Последнюю фразу она протянула как течная бестия, так что Краймеру пришлось зарычать на нее, и напомнить, что Матери угодно защитить себя. И она не станет ждать пока Джуна получит свою палку. Кроме того, учитывая ее зависимость, она явно не остановится на одной.

         - Мать все понимает, - возразила вахва. – Я тебя накормила, Недовольный, не будь скотиной.

         - Воины Кулемы за рыбу не отдаются! – рявкнул Краймер.

         Он вскочил так резко, что застучали ожерелья из костей. После этого Недовольный издал странный скрипящий звук и перенес вес тела на правую ногу. Сучка проклятая, довела все-таки.

         - Тебе плохо что ли? – спросила Джуна подозрительно. – Рожа у тебя…

         - Все в порядке, - рыкнул Недовольный. – Я сын Кулемы, смерть не оскорбит меня болезнями, не ослабит и не предаст!

         Он отвернулся. Взыграла в нем гордость. Хотя почему бы не сказать прямо, ведь перед ним вахва. Они все так или иначе понимали в знахарстве: Мать дарила им интуитивное понимание природы. Джуна могла сделать новую мазь. Но Краймер уже навострил гребень и крыльями нагнал такую прорву пыли, что путь назад не стало видно.

         - Нет, ты конечно крутой вояка, но рожу у тебя перекосило и синяя она, - сказала Тундра, уперев руки в боки. – Но х**н с тобой, буду я еще тебя уговаривать. Надоел. Козел.

         Затылок Краймера не выказывал никаких эмоций.

         Тогда эта настеганная всеми богами дура отбежала подальше и с разгона заскочила на спину Недовольного, словно тот был ярморочным столбом. Бедняга хрюкнул, но большего себе не позволил.

         - Все в порядке? – ехидно поинтересовалась Джуна.

         Краймер побежал. Но уже через несколько километров, запнулся о камень и упал с прежней мамутовой тяжеловесностью. Джуна ловко соскочила с него, кувыркнувшись вперед.

         - Дурак! – крикнула она, приблизившись к распростёршемуся телу. – Строит из себя бессмертного! Твоя Кулема сейчас на лицо тебе нассыт за такое.

         Краймер силился подняться, но чувствовал уже, как накрывает его волна липкого трясучего жара.

         - Ну, где у тебя болит? – склонилась над ним вахва. – Куда поплевать? Нога, так ведь?

         Краймер кивнул.

         - Снимай штаны, я посмотрю. Ай, клянусь Матерью, дай я сама. Ты их поди с рождения не стаскивал.

         Девушка расстегнула пряжку ремня, и принялась, рыча, пыхтя и проклиная, сдирать прилипшие к коже штаны. Помимо естественного, настоявшегося запаха давно не мытого паха, поднялось болезненное зловоние запущенной раны. Краймер ожидал каких-нибудь пошлостей со стороны вахвы, но та спросила:

         - Недовольный, ты что задницу этими тряпками вытирал до перевязки?

         Она стала разматывать их заранее распаляясь, пыхтя и вздрагивая от негромкого лая Краймера. Импровизированный бинт трещал, распадался у нее в руках, будучи уже не тканью, а кровавой чешуей.

         - Недовольный! – взвизгнула Джуна так, что у того уши заложило. – Безмозглый ты клубок козлиной мотни! Ты что сделал с раной?! Точнее, почему ты с ней ничего не делал? Она похожа на дырку мертвой бестии! Ты что, даже ни разу не промыл ее?

         Краймер приподнялся на локте, чтобы самому оценить свое положение. Рана была сквозная: свинцовый шарик пробил внешнюю сторону бедра. Входное отверстие стало черно-фиолетовым по краям, и схватилась плотной коркой гноя, желтоватого как старая кость. Плоть в самой ране стала пористой, зеленоватой, как будто бы даже заплесневелой. Опасная краснота расползалась в стороны. Хворобная кровь.

         От снадобья ничего не осталось.

         - Вахва, - прохрипел Краймер со злобой. – Твоя товарка продала мне мазь перед боем с желтыми. Она сказала, что, если меня ранят, я должен буду смазать рану и ждать выздоровления не вмешиваясь. Не смывая и не добавляя чего-то еще.

         - Херня! – рявкнула Джуна, метаясь из стороны в сторону как рассвирепевшая тигрица. – Я его даже не чувствую! Только вонь гнилого мяса. Оно могло помочь от пореза или неглубокого тычка, но не при сквозной же ране! Если бы сказал сразу, остались бы у ручья. Как мне лечить тебя, доходягу одноногого без воды? А?!

         Все это было совершенно справедливо и Краймер угрюмо молчал, сидя на мхе со спущенными штанами. В первые в жизни он чувствовал себя по настоящему разбитым и больным.

         - Ну, так, - Джуна достала из сумки на поясе почти что чистую тряпку, завернутую в лист широченника. Она смочила ее водой из меха и растерла внутри лепестки чистотела. Осторожно отерла рану.

         - Не рычи, мимозыря! – прикрикнула она на Недовольного. – На вот, сожри.

         Чего только не было в этих кармашках на ремне. Краймер послушно проглотил засушенный красношапочник. Легкий седативно-галлюциногенный гриб, притупляющий чувства и вызывающий перемену в цветах. Джуна старательно перебинтовала рану. Потом отрезала кусок штанины, так что нижний ее край остался в сапоге. Долго возилась с сабатонами, разрезая спекшиеся ремни. Краймер хотел было возразить, но его чуть не загрызли. Он понимал, что так ему будет легче идти, но все равно жалко было бросать хорошую кузнечную работу.

         - Боль должна немного утихнуть, - сказала красноволосая, желтокожая вахва. – Но без воды тебе карачун. А значит и всем нам. К ручью возвращаться проще, но ты можешь не покрыть расстояние. Мы пойдем вперед и западнее. Через два километра будет озеро. Местность скалистая, но ты обязан справиться. Понял? Пошли.

         - Дух мутаберитовый, - проворчал Краймер поднимаясь.

         Девушка подпирала его с левой стороны.

         Через минуту они уже двигались вперед. Краймер хромал, Джуна подбадривала. Ему и правда пришлось преодолевать острые клыки обточенных ветром валунов. Сын Кулемы держался. Кряхтел, рычал, но держался. Иногда опирался на вахву, которая не оставляла его ни на секунду. Девчонка оказалась на удивление сильной. Краймер чувствовал тонкие руки на талии. Его затуманенный взор видел впереди погибших братьев. Они стояли между камней, провожая его взглядом. Что же это… Кулема не прибрала их?

Недовольный кивал мертвецам, не в силах спрятать скорбный оскал.

         - Еще немного, - доносился до него голос. – Немного осталось.

         Кто это говорил? Джуна? Она как будто исчезала от момента к моменту. Краймер то оставался в одиночестве среди ждущих его приведений, то снова слышал, как пыхтит и ругается спутница.

         - Немного осталось.

         Краймер резко обернулся, чуть не упав. Она стояла позади него. На груде человеческих и звериных черепов. Медная Мать. Обнаженное тело, прекрасное, твердое и податливое одновременно, с цветущим лоном и молоком жизни, бегущим из торчащих сосков; молоком алым, смешанным с кровью. Вокруг талии обвивались пернатые змеи, на бедрах чернели мутаберитовые жилы. Руки, покрытые цветами и травами, крепко сжимали бронзовое копье. Сакральное оружие первых охотников, прославившее людей как кровожадных хищников и убийц. Единственный глаз, полузвериный, получеловеческий, смотрел на Краймера, сквозь красные густые волосы, что трепал ветер.

         - Я дойду, - сказал воин, обращаясь к Тундррии. – Клянусь моим погибшем хеймом. Я дойду, - духам соратников своих. – Дойду, с благословления Кулемы. Джуна… Я, дойду.

         - Стой, бычара, уже дошел! Сто-о-о-о-ой!

         Недовольный с шумом упал в ледяную воду. Саван Кулемы на время скрыл от него свет. И боль перестала существовать.