3
1004 Words
Но, знаешь ли, можно всегда сказать сгоряча,
Что жертва сама провоцирует палача.
Раздетой душой или взглядом совсем нагим.
Не встретив её, он был бы совсем другим.
Он был бы при деле. Как минимум ни при чём.
Дышал бы спокойно – дача, костёр, река.
За пазухой тайно в дом пронося щенка,
Никто не мечтает вырасти палачом.
А жертва… ей-богу! Прошла бы мимо. Но нет.
Он ей говорит: «Привет!» и она: «Привет!»
А жертва от страха становится так мила.
Так верит в пластичность зла.
Ещё она верит, что сдачу давать грешнО.
И странно, что страшно может быть так смешно.
И слишком крича или, может быть, не крича,
Она сама провоцирует палача.
И вот он теперь – убийца, н*******к, вор.
Не жизнь проживает – подписанный приговор.
И он ей простить не может, хоть плачь, хоть вой,
Не стыд, не тюрьму, а встречу с самим собой.
Marika Nova.
- Кая, пригнись!
Человек настолько хрупкое существо, нас так легко сломать, помять, стереть в порошок. Наши кости крошатся, легкие перестают дышать, а сердце биться. И при всем при этом, только мы из всех богов умеем любить и оно того стоит!
Я успеваю только испугаться и пронзительно закричать. А потом приходит боль, да такая что разрывает все внутренности. Я молю только об одном, потерять сознание и не видеть, как искореженный клок металла торчит из моего живота, как с лица осыпаются побитые осколки, а во рту кажется, перемалываются собственные зубы. Вы себе даже не представляете, как это ощущать боль каждой клеточкой своего тела, секунду за секундой, наверное так себя чувствуют в аду самые заядлые грешники.
Взгляд скользит по стальному куску в груди, на котором издевательски выплясывают похоронный танец лучики солнца. Я умираю, без сомнения с такими вот травмами не живут. И так хочется плакать, но даже на слезы требуются силы, которых в данный момент просто у меня нет. Я и дышать то не могу, только хриплю, как загнанный зверь. И так обидно от того, какую я никчемную жизнь провела, как мало видела, как много трусила. Краем сознания до меня доносятся звуки борьбы, должно быть Саша сражается с вампиршей ставшей причиной аварии. Это я его злила и оттого мы неслись на огромной скорости, а потом за поворотом появилась она и машину занесло. Удар пришелся как раз на мою сторону и в две секунды металл машины вывернуло мне в грудь.
Даже любовь к нему кажется глупой, такой глупой, что хочется выть. В пустую растраченное чувство моего детского сердца. Обидно до еще более разрастающейся боли в груди. Если я выживу, о боги, если я выживу, я вырву его из сердца, он умрет во мне здесь на месте этой аварии!
Он может и дальше продолжать любить мою мать, ненавидеть отца и презирать меня!
Если я умру, мой брат сойдет с ума, родители погибнут от горя, Свете придется закончить учебу раньше времени и вернуться в ковен, даже Денис будет плакать над моей могилой. Все они кроме, одного единственного человека. Человека, который даже сейчас, в последние секунды моей жизни не хочет заглянуть в синие глаза его врага. Мои синие, такие отцовские глаза.
Мир вокруг окрашивается красным, потом багрово - золотым и наконец, затягивается черной пеленой перед глазами.
Ах, вот оно значит как, умирать?
Больно и очень, очень одиноко. Решаю представлять перед глазами лицо брата. Его зеленые глаза, тонкий нос, рыжеватые волосы, за ним вспоминается лицо матери, всегда любящие глаза отца, хмурый лоб испещренный морщинками Дениса и едкие шутки Влада, смех подруги и ее родителей. Столько родных лиц, столько любящих сердец и никто из них не может помочь мне в данный момент.
- Ах, ты же блядь! - вот и все добрые слова, что Саша может сказать мне перед смертью, - Не смей выключаться! Кристина, твою мать, открой глаза!
Внутри меня разносится едкий смех, застревая в горле. Глаза? Глаза, которые ты так ненавидишь?
Не открою!
Тебе назло не открою!
- Глотай!
Не понимаю, о чем именно меня просят, как я могу что - то проглотить, если пена отказывающих легких густо забила рот, нос, горло.
- Ты же дочь Белова! Ты дочь хренова вампира, который не сдавался никогда! Не смей умирать, слышишь! Только не на моих руках! - он встряхивает меня так, что несколько капель его вампирской крови, таки прокладывают дорогу из боли и ломающихся позвонков куда - то в сторону пищевода и дальше, ближе к душе, ближе к жизни.
Не происходит ничего, только боль укачивает меня на своих суровых волнах и я как будто сродняюсь с ней, вот как, в моем случае, даже с болью можно подружиться.
Если я умру с его кровью во мне, я стану вампиром.
Я так на всю жизнь и застряну в теле девятнадцатилетнего подростка с детским личиком и маленькой грудью! Я хочу расти, я хочу развиваться! Я хочу взрослеть, мудреть, стареть и я хочу умереть в комнате полной наших с Пашкой внуков. Я хочу! Я хочу!
Я ХОЧУ!
Черный полог сменяется красной пеленой, потом и она растворяется в серый мир вокруг и я вижу его глаза. Карие, равнодушные, пустые.
Таким он был всегда, пустым для меня.
Даже сейчас, Сашка заботится не обо мне, а о том, что же подумает его драгоценная Тоня, в случае если он не сможет спасти ее единственную дочь!
- Вот так, - произносят его губы, а я впервые за девятнадцать лет чувствую, что мое сердце бьется. И бьется не для него!
Знаешь мозг, вот сейчас, с этой секунды, после всего мною пережитого, ты забываешь о любви к этому недочеловеку и идешь по жизни дальше!
С тобой покончено!
С тобой все кончено, Саша!
Да, сегодня, на этой самой дороге не умерла дочь Антонины и Владислава Несвятовых. Но умерла любящая тебя девушка и ведьма во мне!
И пока мы с тобой о любви и неверии,
О судьбе и погоде,
С точки зрения птиц, мы всего лишь деревья,
Которые ходят.
Удивляются птицы – зачем опускаем
Свои руки, как ветви?
Ах, какая чудная привычка людская –
Это, верно, от ветра.
Чудаки – не умеем зелёные перья
Сыпать на мостовые.
С точки зрения птиц, мы, конечно, деревья –
Мы почти что живые.
И пока на прощанье с тобой обнялись мы,
Глядя в синюю высь,
Удивляются птицы: ах, как живописно
Эти двое срослись.
Стих Marika Nova.
- Writer
