Беседуя с друзьями на балконе о возможном браке, Гарун и не подозревал, как скоро ему придется столкнуться с этой проблемой.
Пусть он и понимал, что важно иметь наследника (а лучше несколько), но не мог себя заставить заняться вопросом брака. Он все откладывал, утешая себя мыслями о том, что мужчина дольше женщины сохраняет способность зачать дитя, ведь ему не нужно затем вынашивать плод долгие девять месяцев. Значит, жениться можно и в сорок. И даже в пятьдесят.
Вот только судьба все решила за Гаруна, потому что даже могучий маг и известный ловелас не мог очаровать или заколдовать сию капризную даму.
Империя Син, подстегиваемая Золотым драконом начала с Багдадом войну, хотя Гарун всеми возможными способами старался избежать кровопролития.
Через полтора года боев победа начала клониться на сторону Багдада, чему в немалой степени способствовало организованное Гаруном восстание имперских рабов. Син запросил мира и Гарун не стал пытаться добивать противника, хотя и понимал, что империя, зализав раны, сможет снова напасть. Однако война истощила и Багдад, к тому же Гарун всегда считал, что худой мир лучше доброй ссоры.
Договор о дружбе традиционно сопровождался предложением жениться на одной из сестер синского императора. Хотя обе стороны прекрасно понимали, что еще ни один брак не удержал новоявленных родственников от развязывания новой бойни, это было предложение, от которого невозможно отказаться…
И вот теперь Гарун восседал в кресле посреди прекрасного дворцового сада, организованном по всем правилам синского фэн-шуй. Тонкие деревья с изящно искривленными стволами, благоухающие кусты пионов и роз, небольшое озерцо, где плавают золотые карпы, и множество камней причудливой формы, усеивающих зеленую траву.
Рядом с Гаруном в кресле расположился сам император — обрюзгший, заплывший жиром мужчина, выглядящий гораздо старше своих тридцати двух лет. Вокруг стояли многочисленные придворные и чиновники.
А перед Гаруном вереницей проходили синские принцессы. Каждая кланялась ему, а церемониймейстер громко объявлял ее имя, сколько ей лет и описывал особые достоинства. Гарун не сомневался — правдивым из этого всего был разве что возраст. Да и то не факт.
Эти сведения никак не помогали ему с выбором.
На самом деле все принцессы были на одно лицо. Стройные и воздушные, в своих струящихся шелках похожие на небесных дев из синских легенд. Одинаковые прически убраны цветами, лица покрыты косметикой так, что невозможно распознать, как девушки выглядят на самом деле. Куда уж тут понять характер!
Если бы Гаруну дали хотя бы пять минут наедине с каждой девушкой, он, поднаторевший за годы у власти в проникновении за маски, которые носят люди, составил бы себе представление о натуре принцесс. Но ему позволялось лишь смотреть.
У всех принцесс, как представительниц династии Син, имелся колдовской дар, Гарун ощущал это словно легкое дуновение в воздухе. Однако чтобы определить уровень магии точнее, требовалось хотя бы прикоснуться к принцессе, а строгие правила этикета запрещали Гаруну даже взять девушек за руки.
И как тут выбрать?
Может, присвоить каждой принцесс номер и погадать?
— Ее Высочество Хуэйнянь, двадцать лет. Прекрасно вышивает и музицирует. Особо хороша в игре на эрху.
И какой Гаруну толк от того, что жена может услаждать его слух музыкой, если выясниться, что при этом она будет тратить баснословные деньги на украшения и пилить его, требуя новые наряды каждый день?
Подошла последняя принцесса, ничем не отличающаяся от других.
— Ее Высочество Ланфан, восемнадцать лет…
И в этот миг степенная церемония была наглым образом разрушена.
Развернувшаяся, чтобы уйти и встать рядом с другими принцессами, Хуэйнянь незаметно (как ей самой наверняка казалось) толкнула Ланфан.
Та как раз склонялась в поклоне, потеряла равновесие и полетела прямо на Гаруна. Пытаясь как-то спасти положение, Ланфан замахала руками, но сделала только хуже.
Она не только рухнула прямо на колени Гаруну, но и, судорожно схватившись за нитку жемчуга, висевшую на его шее среди многочисленных положенных правителю украшений, порвала ее.
Жемчужины брызнули во все стороны, словно серебристые водяные капли. Церемониймейстер подавился словами, придворные в ужасе застыли.
Сам Гарун сперва ощутил веселье и едва подавил смех: хоть что-то сделало эту нудную церемонию интересной. Затем он проникся сочувствием к бедной Ланфан. Ее теперь наверняка накажут. Вон, как побагровел император, того и гляди лопнет, точно гнилой помидор.
С одной стороны желая как-то поддержать Ланфан, с другой — спеша воспользоваться представившейся возможностью оценить ее магическую силу, Гарун обнял ее за плечи и помог выпрямиться.
— Вы не ушиблись, Ваше Высочество? — ласково спросил он.
Вскинувшая голову Ланфан уставилась на него полными ужаса карими глазами загнанного олененка. Ее косметика размазалась, да еще и частично отпечаталась на подоле бирюзового камзола Гаруна. Но такой, с упавшей на лоб черной прядкой, которую освободила съехавшая на бок заколка, с разводом помады на щеке и потекшей тушью, Ланфан выглядела гораздо милее своих сестриц.
Быстро прощупав ее магией, Гарун убедился в наличии весьма неплохого колдовского дара. Если Ланфан как следует обучить, чего наверняка не было сделано, из нее получится пусть и не самая могущественная, но крепкая волшебница. К тому же ее стихией была вода — как раз то, что нужно стоящему на берегу Лазурного моря Багдаду.
— Все в порядке, — дрожащим голоском проговорила Ланфан.
Подчиняясь нескольким судорожным жестам церемониймейстера, слуги уже бросились собирать жемчуг. На лицах принцесс за слоем грима Гарун без труда прочел злорадство. Да и придворные с трудом скрывали гадкие улыбочки за масками невозмутимости, наверняка мысленно насмехаясь над незадачливой Ланфан.
— Мы приносим извинения за этот досадный инцидент, — проговорил император. — Ваше ожерелье будет восстановлено в кратчайшие сроки и, можете не сомневаться, все жемчужины вернуться на свои места.
При этом он так посмотрел на Ланфан, словно собирался заставить ее саму ползать по саду и собирать жемчуг. Она втянула голову в плечи и вся сгорбилась, как будто ожидала удара.
Гарун быстро прикинул, как бы ей помочь. Обличить при всех коварство Хуэйнянь? Не стоит, все-таки он здесь гость и подобные обвинения будут смотреться некрасиво. Подарить Ланфан то злополучное ожерелье? Ага, чтобы оно каждый раз напоминало ей о пережитом унижении.
В итоге Гарун снял с пальца перстень с рубином и протянул Ланфан.
— Ничего страшного не произошло. Я рад, что Ее Высочество не пострадала, и не хотел бы, чтобы столь очаровательная девушка грустила. Прошу, примите от меня сей скромный дар, который, возможно, немного скрасит вашу печаль.
Он от души улыбнулся ей и получил в ответ робкий, полный обожания взгляд человека, не привыкшего к чужой доброте.
По рядам придворных пронесся изумленный вздох, император позволил себе скептически выгнуть бровь. А хорошенькое личико Хуэйнянь на миг исказилось злобной гримасой, превращая ее из небесной девы в адского демона.
Что ж, мнящая себя тонкой интриганкой стерва добилась своими действиями прямо противоположного эффекта: Гарун очень хорошо запомнил Ланфан.
И сделал выбор.