The time came...

3 глава

В машине Чонгук снова читал, только в отличии от прошлого раза скулы его были сведены, а комментария звучали резче. Сохи в конец покорно принявшая собственную судьбу нашла покой. Перестало так рьяно трясти ослабшее тело, дыхание пришло в норму.

Когда врата особняка показались вдали, в салон пробили первые лучи восходящего солнца. Сохи засмотревшись в окрашенное в малиновый цвет небо, упустила вопроса от Чона. Заторможенный взгляд с поникнувшим интересом на дне глаз устало застыл на Чонгуке. Тот смотрел также зло и остро. Он не потрудился повторить вопрос, Кан не стала выпрашивать. С нее достаточно просьб на сегодня.

В особняке было оживленно. Во дворе патрулировали охранники, в холле встретил дворецкий облеченный в очередной смокинге превосходного качества, в белоснежных перчатках, а в самой спальне Кан застала одного старика с неестественно согнутой спиной и лентой в дрожащих от тремора руке. Двое юных парней европейской внешности встретили ее, выйдя из гардеробной, в которой часами ранее Кан потеряла всю гордость. Точнее остатки былой.

Хриплый, сломленный от потуг старости голос обратился Кан, застывшей у двери. Старик говорил на японском, Сохи могла лишь смолчать в ответ. Ситуацию спас Чонгук, за все время этого немого шока девушки стоявший прямо за ее спиной. Он ответил старцу. После череды фраз, он мягко положил руку на здоровое плечо Кан и тихо произнес :

— Это портной моей семьи Яно, мастера Жак и Уилли, — Кан медленно перевела взгляда с одного парня на другого, одетых в строгие костюмы серого цвета в мелкую полоску, как и согнутый Яно. — Яно должен взять твои мерки, чтобы к вечеру подготовить наряд, — Сохи при упоминании вечера вытянулась, уподобившись перетянутой тетиве, готовой вот – вот разорваться. Вещей потенциально вопрошаемых резко стало много, в противовес смелости, проскользнувшей в клинике, резко не стало вовсе. — Я предупредил о травме плеча, они не станут сильно напрягать, а также попросил подготовить нечто кроющее кровоподтёки. После ухода Яно отдохни, у нас назначен рейс в семь вечера.

— Полет?

— Да.

— Куда? — Кан не смевшая повернуться лицом к Чону, неуверенно шептала вопросы, уткнувшись взглядом в пространство. Рука державшая до сих пор за ручку двери успела отечь, потеряв весь здоровый цвет кожи.

— Токио, — ответ был короткий и почему - то многообещающий. Наивность непростительная роскошь для взрослого человека, но Сохи против здравому смыслу не могла унять трепет надежды на скорую встречу с сыном.

— Минхек там?

— Будет.

— Я смогу…

— Нет, — даже не дав закончить, опередил ответом Чонгук. — Яно уже стар для твоих истерик, будь вежлива с ним. А по возвращению мы погорим о человеке, достойного доверия. Таков ли он самом деле, как ты уверяешь.

Оставив после себя одну лишь обреченность, он ушел.

Яно оказался крайне скупым на слова и чувства человеком. Его мастера ни разу не уступали ему в почти нечеловеческой холодности. Она работа ли слаженно в три руки и управились с меркой за десять минут. Потом Яно подал каталог с образцами тканей, длинным дрожащем пальцем ткнув на три из них, на которых Сохи должна была уделить особого внимания. Кан не утрудив себя долгим выбором, согласилась с первым образцом – с иссно черным бархатом.

Резко, как и их появление, все трое покинули ее, отвешав долгие и глубокие поклоны. Оставшись одной Кан привычно забилась в изголовье постели, тревога на время, оставившая ее, с новым наплывом вернулась.

Минхен. Он не был в Токио. Он только прибудет вечером. Стало быть, Чонгук держит его в Сеуле или в пределах Кореи. Совсем близко.

Кан не знала, что делать с полученной информацией. На первый взгляд она ничтожна мала, но… в душе выли вьюги от этой мизерность осведомлённости.

Кан весь день не сомкнула глазом, раз за разом возвращаясь к последнему ответу Чона, словно панически боялась забыть или неверно истолковать смысл.

Но даже к вечеру, когда пожаловал Яно с готовым платьем и с двумя своими верными помощниками, которые помогли и с примеркой, и с приготовлениями в вечеру.

Жак, урожденный ценитель классики, как он представился ей, пока занимался макияжем. Владея свободно французским, Кан смогла наладить контакт с двумя французами. В то время как общение с Яно ограничивался во взаимном недопонимании на уровне не разговорившихся детей. Уилл собрал волосы в аккуратный пучок, оставив несколько завитых слабо прядей в свободе.

Слишком увязшая в мыслях о сыне Сохи была совсем отстранённой в процессе, не увлеченная ни выбором оттенка помады, ни стилем прически. Парни готовили ее полностью по своему усмотрению. Даже став перед зеркалом, в ее отражении, котором со сдержанным восторгом заглядывали французы, она лишь коротко кинула безразличный взгляд и поспешила выйти из гардеробной. Яно одобрил конечный результат коротким кивком. Его мирный взгляд, мимика застывшая как маска, не сменились ни на миг. Закончив с ней, приказав дворецкому собрать все кейсы и отправить за ним, Яно ушел после долгого и почтительного поклона, который был крайне болезненным с его горбинкой.

— Вы выглядите прекрасно, — впервые услышав корейскую речь за вечер, Кан подняла удивленный взгляд на дворецкого. — Оябун оценит старания Яно, — коротко добавил он. С виду мужчина походил и на японца, и на корейца в равной степени. До этой поры услышать от него только японскую речь, Сохи полагала, что он японцем и является. Кан с некрытым удивлением вспомнила, забытый в угаре лихорадки короткий разговор дворецкого с врачом, вызванного после ее неудачного падения в спальне. Кан как – то иначе взглянула в лицо мужчины. Словно сыскала в чужбине нечто родное. Разворачивания ее будут велики, под стать ожиданиям. — Оябун уже прибыл. Не стану более беспокоить, — он тоже с поклоном покинул ее.

Кан встретила Чона во взвинченном состоянии.

Тот вошел в спальню в паре с помощником, вполголоса ведя разговор и заглядывая в планшет. Недовольство явно прослеживалось в его чертах лица, а тон раздраженный вводил в легкий мандраж. Сохи заметно неловко привстала перед ними, нервно сглаживая руками юбку платья классической длины. В ней проявилась давняя привычка ждать одобрения от окружающих, которые были либо довольны ее видом, либо просили что – то изменить. Мать все детство и юность Кан без одобрительного кивка не выпускала даже на короткие прогулки, уверяя, что Сохи лицо семьи, представленное на публике, и за каждым выходом нужно заниматься тщательно. Следом в ее жизнь уверенными шагами вошел президент, которого Кан очень часто сопровождала на светских приемах и вечерах. Ее образ стойко ассоциировался престижем компании и статусом самого Вэя. Чонгук прервавший речь непозволительно долго молчал, ставя в неудобное положение помощника. Напряженная осанка девушки немного расслабилась, когда бездонно черные глаза мелком пройдясь с самых мысков туфель до блестящих в ожидании глаз Кан, заискрились. Дыхание разом стало тяжёлым. Под столь пронзительным взором Сохи терялась опору под ногами. Напряжение, нависшее в воздухе крупными клочьями, забивали дыхательные пути.

Тихий голос озвучил короткое, но четкое указание на японском, после которого мужчина за спиной Чона с поклоном вышел из комнаты. Заговорить и один из них не желал. Чонгук продолжал лишать дыхания одним лишь молчаливым взглядом, а Кан была просто красива. Не по уровню живого существа.

Чонгук сделал шаг, она предсказуемо и заучено отступилась. Вернув немного трезвенности во взгляд, Чонгук подошел к банкетке оставить планшет. Девушка как заворожённая следила за каждым его движением.  Могучая спина напрягалась над материей белой рубашки, когда Чонгук снял пиджак, который быстро нашел покой рядом с планшетом, и немного опустив голову освобождал петель от запонок и снял часы. Дорогой металл аксессуаров с легким стуком опустился на тумбу.

— Через пятнадцать минут выезжаем, — наконец обернувшись к Кан лицом заговорил он. — Твой паспорт у Йена, тебе нужно взять только мобильник, — получив в ответ скованный кивок, он удалился в ванной. Полилась вода, Кан тяжело осела на край заправленной постели. Стук в дверь заставил ее снова приподняться. Мужчина, вошедшим был Йен, один из помощников Чонгука.

— Он в ванной комнате, — тихо оповестила она.

— Я пришел не к оябуну, — густым, что крайняя редкость для азиатских мужчин, голосом ответил Йен. — Нужна ваша подпись для включения вас в список пассажиров, — Сохи приняла планшет с руки Йена, стилусом аккуратно расписалась на виртуальном бланке. — Арендодатель вашего жилого комплекса по причинам, прописанным в седьмом пункте контракта, в полном размере вернул весь досрочный капитал на съем квартиры, — получив обратно дивайс, оповестил мужчина. — Все средства были переведены на ваш личный счет.

— Откуда у вас мой паспорт и почему без моего ведома мой арендодатель решился на финансовые транзакции с вами?

— Паспорт был изъят по приказу оябуна, когда перевозили ваши вещи в особняк, — отводя руки за спину, опустив взгляд, мужчина ответил ей. — Что касательно вноса…

— Я попросил его заняться этим вопросом, — выходя из ванной в банном халате, суша волосы махровым полотенцем, вмешался Чонгук. Кан перевела на него взгляд. — На случай если владелец недвижимости нанял бы компетентного юриста или занялся более детальным изучением контракта, то первичный внос мог бы стать его собственностью из – за подпункта шестого раздела, где черным по белому написано, что в случае сноса жилого комплекса по указу правительства, первичный внос стороны А, съёмщика, будет покрываться страховые ущербы. Не знаю, какой аналитик поспособствовал составлению контракта, но даже идиот дважды подумал бы прежде, чем подписывать такое.

— Со сьемкой жилья занималась компания, где я работаю. Этот вариант был одним из самых выгодных из всех предложенных, — оскорблённая то ли тоном Чонгука высокомерным, то ли тем, что абсолютно забыла все тонкости контракта на квартиру, где прожила больше трех лет, Кан ощетинилась. Вообще всегда, когда в разговоре одним из участником становился Чонгук, ее реакция была непривычно резкой и несвойственной для ее покладистого нрава. Порой такие изменения вводили ее в смут дичайший. И на данный момент, если ситуация была озвучена Йенем, она с высокой вероятностью не стала бы кидаться искать оправдания.

— В таком случае, компания на которую ты работала, — сильно выделяя прошедшее время, — Хотела разорить тебя на последние средства на существования, которые ты так бездумно отдала под залог.

Кан, совладав собой, смолчала в ответ. Тишину подсчитав за согласие, Чонгук жестом приказал Йену уйти. Тот удалился без слов, с поклоном. Сохи, не стерпев общество Чона, который только одним словом мог выбить ее из равновесия, так необходимого в последнее время, отошла к французским дверям балкончика. Маленькая спина были снова напрядена, руки обвели стан в поисках успокоения.

Чонгук в гардеробной надевал приготовленный Яном костюм, немного позже вызвав дворецкого. Их наряды были подобраны в соответствии почти всех критериев White tie. Предстоящее мероприятие предстояло крайне архиважным. Он, как и Кан был облечен в черный, лишь ворот рубахи, выглядывающей из – под смокинга был белым. Обувь, отполированный до блеска заботливыми руками дворецкого, была поддана самим тощий мужчиной. Он перчатками белоснежными, не оставив ни следа на натуральной коже туфель обул Чонгука, опустившись перед ним. Наблюдая за этой картиной, Кан невольно вспомнила президента Вэя, который тоже настаивал на том, чтобы готовили его к выходу персонал и часто( в последнее время особенно) одевала его Кан. Такой видный мужчина, внушительная акула в кругу бизнесменов был так до смешного слаб перед простыми повседневными рутинами. Сохи всегда сокрушалась, замечая подобные контрасты, и невольно картины прошлого плотно связанные всплывали перед взором. В отчим доме с самого младенчества с нее сдували пылинки, чуть ли не с ложечки кормили до последних дней, пока с грохотом не закрылись ворота дома, где о ней заботились. За последние пять лет самостоятельной жизни Кан всю себя исковеркала, изуродовала бесконечными попытками выстоят настоящим, суровым испытания жизни, что никогда не были до. Благодаря этим усилиям она стала тем человеком, который худо - бедно стоит на земле на своих двоих и научилась выживать. Что нельзя было сказать о таких внушительных фигурах на мировой арене.

— Я хотел представить тебя на другом вечере, — тихий голос вывел девушку из тумана мыслей. Чонгук в смокинге, с уложенными волосами в косой пробор и убранные назад, открыв лоб, остановился перед ней. — Но сенатор Квон изволил повременить с проведением благотворительного вечера, из – за этого сегодня я заявлю о нашей паре перед людьми в Токио, — мягко открыв крышку коробочки с кольцом, сказал он. Романтики никакой не было, Чонгук говорил равнодушно, а Сохи не подала руку. Она даже собиралась сопративиться, когда Чон сам схватил ее кисть, но усмирив чувства далекие от любовных, она, стиснув зубы терпела. Слава Богу, благодаря годам практики с президентом Вэйем в терпении она преуспела заметно.

— Семья Квон не имеет ничего общего со мной… — слегка напугано от перспективы быть выставленной парой Чонгука в празднике отца ввергало ее в страх. Имя ее было безжалостно вычеркнуто из семейного реестра лишь бы избежать этого позора. Стоит Чону заявиться с ней на вечер, то все страдания и старания Квон( бывших и не очень) будет откровенно напрасными.

— Тогда тебе совсем не стоит переживать.

Ответ его был ясен – намерения растоптать жизнь Кана в гряз у него были нерушимы. Сохи оставалось обреченно глядеть, в надежде сыскать милосердие, которым Чон с детства был лишен.