Они создали зверя

    Ослепительные вспышки молний постоянно вынуждали детей вздрагивать, а гром, терзающий небеса, только нагнетал атмосферу.     – Все в порядке, это всего лишь гроза, – я постаралась вложить как можно больше ласки и спокойствия в слова. – Спите.     Ребята тоскливо застонали, недоверчиво поглядывая на колыхающиеся занавески под легким дуновением влажного ветра, рвущегося сквозь форточку. Пришлось прикрыть окно, чтобы приглушить раскаты грома. Но в момент, когда я прикоснулась к ручке, яркая полоса молнии ударила острым светом по глазам, вынудив зажмуриться и судорожно вздохнуть. Дети запищали, зарываясь с головой под одеяла.     Их не обмануть, и себя мне вряд ли удастся обвести вокруг пальца, успокоить самовнушением. Летние грозы никогда не приносили радость, уже вряд ли принесут, и никто из маленьких обитателей приюта не выбежит под теплый дождь с радостным смехом. Серое небо скрывало опасность, а опустившаяся ночь не прощала ошибок.     – Ты же не уйдешь?.. – Послышался высокий голосок.     Пальцы невольно стиснули тонкую штору. Хорошо, что тьма скрывала мое лицо, не стоило детям видеть расстройство и страх, ведь они не подозревали, что я тоже боюсь: ночи, грома, молний. Хотя, кого я пыталась обмануть? В этой крохотной спальне никто не пугался буйств природы, все опасались того, что могло за ним скрываться.        – Что за глупости, конечно, не уйду, – сладко проворковала я маленькой девочке, Софии, присев на краешек кровати. Погладив одну из самых маленьких воспитанниц по голове, я с облегчением ощутила, что она расслабилась. – Я буду рядом. Вас никто не тронет.     – Останешься на ночь?     – Прости, солнышко, но мне нужно проверить, что с другими детьми тоже все хорошо.     Как бы я ни улыбалась, эхо грома улетучило мои старания. Дети тревожно ахнули, натягивая одеяла до подбородка. Мне было их жалко, однако я никогда не представляла, насколько сильными могут быть маленькие создания. Они боялись, но никто не плакал, внимательно прислушиваясь к раскатам грома – надеясь, что это только прихоть природы.     Занавеску со стороны улицы окатил яркий свет, волной прошедшийся справа налево, и я с тревожным волнением напрягла плечи. Шум дождя скрывал любые звуки. Я с запозданием окинула взглядом наручные часы, однако не смогла рассмотреть, на какие цифры указывали стрелки. Опять засиделась с детьми, позабыв о счете времени, а ведь в нашем деле просчеты и опоздания неприемлемы.     – Засыпайте, ребята.         Убегая от волны жалобных призывов остаться, я прикрыла дверь в спальню и осмотрела пустой коридор, заметив клюющую носом на посту медсестру. Пожилая женщина при свете настольной керосиновой лампы не то спала, подперев голову рукой, не то сосредоточенно читала газету. Я бы сжалилась над ней, предложив помощь в дежурстве, но сейчас у меня имелись дела поважнее.     Выбравшись из коридора под козырек подъезда, я непроизвольно ужаснулась проливному ливню, мешающему на дороге грязь с сосновыми иглами. Приюту выделялось не так много средств из государственного бюджета, поэтому во время грозы постоянно отключали электричество. Корпуса и площадки тонули в непроглядной тьме, только автономные генераторы дарили свет небольшим лампочкам, напоминающим маяки среди чернеющих просторов океана. Сориентировать в пространстве помог грузовик, чьи фары двумя лучами резали густую тьму.     Я выбежала под открытое небо, собирая падающи капли, спотыкаясь о корни, шлепала по грязи. Дождь поливал меня летним теплом, поэтому, как только я добежала до административного здания с припаркованным грузовиком, не испытала холода. Зато вздрогнула по другому поводу.     – Ого, – невольно шепнула я, наблюдая за тем, как кладовщики расставляли коробки и ящики, которых оказалось неожиданно много. – На нашей улице праздник?     – Провизия и одежда, все для моих маленьких любимчиков, – эхом донесся с противоположного конца холла мягкий мужской голос, привлекая мое внимание. Несмотря на полумрак, в котором едва узнавались расписанные героями сказок стены, я безошибочно узнала старого друга:     – Бернар, – имя слетело с губ, вытянутых в улыбке.     Мужчина предстал передо мной во всей красе, каким я его всегда помнила. Несмотря на ужасную погоду, да и глубинку, в которой разместился приют, Бернар Лоо не позволял себе показаться на людях в плохом виде. Кожаная куртка, качественные плотные штаны, дорогие ботинки, цена которых граничила, возможно, с моей зарплатой. В обители бедности и неопрятности он казался лишним персонажем, и порой мне действительно становилось неловко в его присутствии, я ощущала себя оборванкой. Но было бы глупо держать на Бернара злость из-за статуса политического деятеля, ведь он многократно помогал приюту не сгинуть под натиском голода и отчаяния.     – Рад тебя видеть, – признался мужчина, заключив меня в объятия.     Мне стало неловко, ведь с моих русых волос градом стекала вода, да и одежда промокла практически насквозь. Но Бернар будто и не замечал этого, искренняя радость от встречи теплилась в его серых глазах, и смотрели мы друг на друга, как равные, – хотя, во многом благодаря моему высокому росту, вот и не приходилось каждый раз задирать голову.     – Почему вы так рано? Я думала ждать вас к утру.     – Кое-что произошло. Поговорим? – Он приглашающим жестом указал к двери, за которой крылся темный коридор, в котором мне почудилась таящаяся опасность.     Я с беспокойством осмотрела ящики, над которыми хлопотали грузчики, а затем перевела взгляд на Бернара. Улыбка теперь не выглядела притягательной, губы сложились в плотную линию, приятное лицо заострилось в чертах от напряжения.     Коротко кивнув, я позволила мужчине идти вперед, пока тьма коридоров, развиваемая светом фонарика, не закончилась в маленькой комендантской комнатке, освещенной единственной лампой. Пока Бернар устраивался на шатком стуле за столом, я поспешила опустить кипятильник в полупустой чайник, чтобы приготовить чай.     – Количество блокпостов увеличилось, – перешел сразу к делу мужчина. – Мы думали приехать завтра, но мне доложили, что основная дорога будет перекрыта. Пришлось пробираться оленьими тропами, чудо, что грузовик не завяз в такой грязи.     – Так зачем вы рисковали?     Мой вопрос казался последовательным, но в глазах Бернара он выглядел нелогичным, можно сказать, предвещающий очевидный ответ. Он одарил меня долгим, снисходительным и чуточку ласковым взглядом, от которого у меня пробежали мурашки по спине. Сырые стены обволакивала тишина и звук дождя, бьющего по крыше. – Ты же знаешь, ради вас я всегда готов рискнуть.     От его улыбки мне стало нехорошо, и тем не менее показывать беспокойство я не собиралась. Сосредоточилась, понимающе кивнула, силясь не выдать беспокойства. Я знала, что он действительно хотел сказать не «вас», а «тебя», и, признаться, внимание моего друга я старалась вежливо отклонять. Ведь он видел во мне далеко не приятельницу, хотя удивительно, что продолжал вести неуместную игру. Несмотря на большую разницу в возрасте, Бернар был привлекательным мужчиной с мягкими чертами лица, темными волосами с легкой сединой у висков. Но что-то меня отталкивало, быть может, взгляд, в котором порой вспыхивали режущие дьявольские огоньки. Это раздражало, порой хотелось возмутиться и расставить все точки над «и», однако я боялась, что отказом навлеку беду на приют. Ведь если не Бернар, то дети наверняка бы давно умерли с голоду.     – Но не когда речь заходит о миссии, – услышав бульканье вскипевшей воды, я поспешила занять руки приготовлением чая, а глаза спрятать за припущенными веками. – Если блокпосты решили разместить вблизи приюта, в этой глуши, то они о чем-то догадываются. Райстах ничего не делает просто так.     Мне не хотелось повышать голос, однако необъяснимое спокойствие собеседника открыто возмущал.     – Алексина, все будет хорошо. Не о чем беспокоиться.        – Тебе – возможно, но именно мне придется отдуваться в случае… в любом случае.     Сжав тонкими пальцами чайную ложку, я судорожно вздохнула, представив патрульных в темно-серой форме Райстаха, вальяжно вваливающихся на территорию приюта с нескрываемым отвращением. Этим гадам всегда негоже пачкать начищенные ботинки в грязи, терпеть присутствие слабых и беззащитных детей, которые их ни то раздражали, ни то веселили. В последнее время они часто заходили с проверками, и не без оснований, поскольку приют оберегал в своих стенах не только сирот, но и военных преступников.     – Алексина, – мужчина подкрался со спины столь бесшумно, отчего я невольно не выронила ложку. – Если я сказал, что все будет хорошо, значит, так и будет.     Я не верила ему, уже не могла. Об этом откровенно говорил мой взгляд, обращенный ему с немой мольбой прекратить это безумие. Страх уже давно поселился в моем сердце, со времен оккупации прошло три года, и пусть взрывы бомб практически не тревожили сон, опасность не исчезла.     Бернар превосходно играл роль покорившегося политика, открыто поддерживая и сотрудничая с правящей партией Райстаха. До сих пор никто не догадывался о том, что он помогал сепаратистам, снабжая провизией и ценными данными. Если у поработителей и имелись подозрения на его счет, то доказательств – нет. При нем была власть, деньги, связи, в то время как моим единственным оружием оставалась надежда пережить еще один день.     – С чего такая уверенность? – Устало пробормотала я, игнорируя близость Бернара.     – С того, – задержав на мне долгий взгляд, мужчина отстранился и сказал: – что это гарантировал Кукловод.     Только я прикоснулась к горячим чашкам, как едва не пролила на себя кипяток от неожиданно знакомого имени. В горле застыл невидимый ком, который мне с трудом удалось проглотить и хриплым голосом произнести:     – Кук… Кукловод?     Меня переполняла дикая смесь эмоций, и пусть я старалась обращаться с Бернаром, как с желанным гостем и другом, от упоминания лидера сепаратистов кровь шумно пульсировала в висках.     – То есть ты использовал наш приют, чтобы проворачивать его дела? – Я задыхалась от злости, мне хотелось разбить что-нибудь, однако я усилием воли подавила секундный порыв. – Я же просила!..     – Я знаю, Алексина, знаю, – мягко призвал Бернар к спокойствию, и я невольно расслабила плечи. – Но я позаботился о том, чтобы все прошло гладко.     – И о чем он тебя попросил?     – Тебе лучше не знать. Для твоего же блага.     Верно. Если мне выпадет великая «удача» на допросе у военной полиции Райстаха, то неведение станет единственной надеждой избежать смерти. Или же уверенностью сепаратистов, что их тайна останется нераскрытой.     Трудно быть сильной в таком жестоком мире, когда все о тебя вытирали ноги, пользовались доверием и жаждой существования. И ничего с этим я не могла поделать, никто не позаботится о детях, у которых остались только стены приюта, да воспоминания о войне. Вряд ли Бернар или его друзья по-настоящему проникнулись ситуацией, увидели мир глазами ребят, которые знали только жестокость, видели не голубизну неба, а серый дым и развалины городов. Здесь же их окружали сосны и березы, словно стражи, защищающие от последствий оккупации и поражения.     – Что-то я устала, – натянув добрую улыбку, я старательно избегала взгляда Бернара, поставив на стол чашку с заваренным чаем. – Надеюсь, ты не против, если я оставлю тебя и прилягу.     – Конечно, да… о чем вопрос?     Голос его на мгновение дрогнул, выдавая разочарование от столь скорого расставания на грустной ноте. Я бы его пожалела, не преподнеси мужчина новости о Кукловоде. От этого имени постоянно веяло бедой, неудачи и разрушения тянулись за каждым, кто его слышал, и мне, верящей в суеверия, стало не по себе. Бог защитит нас. Как-то же защищал до сего момента, но что-то мне подсказывало – близятся перемены, причем не самые обнадеживающие.        ***       Несмотря на то, что спать я ушла с тяжелыми мыслями, поутру меня ждал приятный сюрприз, а именно – легкость на душе. За окном стояла серая дымка, влажность и запах хвои медленно проплывали через открытую форточку в мою комнатушку. Свернувшись под тонким одеялом, я уткнулась носом в подушку, старательно наслаждаясь моментом: глаза блаженно слипались, слух радовало пение лесных птиц. Гроза казалась ночным кошмаром, и мне не хотелось задумываться о минувшем разговоре с Бернаром, его сосредоточенном взгляде и упоминании о Кукловоде.     Утро. Мужчина обещал уехать ночью, и, ступив на прохладный деревянный пол, предварительно отметив раннее время – шесть часов, – я подошла к окну. Тишина и покой, девственная красота соснового леса, и никаких признаков нежданных гостей. Я могла бы любоваться эти видом очень долго, так и стоя под легким порывом сквозняка, закутавшись в одеяло. Но дела не ждали.     Встретившись с немногими воспитателями на утреннем собрании, мы за считанные минуты обсудили план на день. Детям предстояло ставить спектакль, и это здорово. По возвращении в корпус, где ребята под уговоры старших воспитанников отчаянно пытались слезть с кровати, меня встретила волна бодрых голосов. Не улыбнуться в ответ показалось кощунством, и пусть многие считали недостойным возиться с сиротами за копейки, я уж точно не находилась в их числе. Дети обладали способностью дарить счастье, посылать волны энергии, которые я не променяла бы ни на что. Возможно, на мне также сказалось детдомовское воспитание.     – Так, не опаздываем! Утренняя зарядка состоится через десять минут.     – Ну, можно же пропустить хоть разок…     – Я вам пропущу, – грозно покачав пальцем, я повторно мотивировала ребят покинуть корпус и собраться на площадке.     Застегнув пуговицы на легком свитере, я направилась к административному зданию, но едва выбежав на асфальтную дорогу, замерла, как вкопанная. Лай собак, живущих у сторожевой вышки, разрезал тонкую материю утреннего спокойствия. Животные кричали с необъяснимым остервенением, и прежде, чем я успела подумать о чем-то, услышала нарастающее гудение. Рычание мотора приближалось все быстрее и быстрее, и я, стоя в одиночестве посреди сосен и мелких луж, с замиранием сердца вцепилась взглядом в ржавые ворота.     В голове лихорадочно проносились мысли, успокаивающий шепот Бернара: «все будет хорошо».     – Все будет хорошо, – на выдохе повторила я за невидимым фантомом прошлого, судорожно сжимая кулаки. – Все будет хорошо.     Уверенности в благополучном исходе не было, я обратилась в сгусток страха, однако заставила себя двинуться с места и отвести взгляд в сторону. Дети лениво брели к площадке перед административным корпусом, ежась от липкой влажности.     – Все, назад! – Что есть сил закричала я, обращая к себе любопытные взгляды. Малыши удивленно хлопали ресницами, кто-то успел обрадоваться, что утренняя гимнастика отменяется, однако старшие воспитанники заметили подвох.     – Все в порядке? – Хмуря брови, уточнила девочка лет пятнадцати.     – Саша, бери детей, и уводи их в корпус…     Моя нервозность вызвала у собеседницы лишние вопросы, озвучить которые ей не удалось. Грохот о металлические ворота разорвал вдребезги утренний покой, заставив всех окончательно проснуться. Затаив дыхание, я обернулась назад и заметила, что военный джип протаранил хлипкие ставни, а за ним следом заехало еще два автомобиля.     – Быстро, уводи детей. – Прошипела я с округленными от ужаса глазами, но голос оставался жестким, что побудило девочку моментально отреагировать и выполнить просьбу.     Я заметила, что пара воспитателей также поспешила загнать воспитанников обратно в соседний корпус. Джипы военного образца – излюбленный транспорт патрульной полиции Райстаха, – остановились на единственной узкой асфальтированной дороге, ведущей к административному корпусу. Моторы рычали, как голодные звери. Пугающие фигуры в темно-серой униформе принялись лениво, я бы даже сказала, небрежно выбираться из джипов. У всех табельное оружие демонстративно сидело в кобуре на поясе, некоторые перекинули через плечо автоматы.     «Все будет хорошо».     Да ни черта оно не будет, Бернар!     Патрульные не спешили приближаться, они топтались у машин с видом путешественников, остановившихся для привала. О чем-то звонко и беззаботно переговаривались.     Обменявшись взглядами с одной из старших воспитательниц, замершей у выхода из другого корпуса, я нервно сжала кулаки и кивнула. Получив схожий ответ, с глубоким вздохом направилась к незваным гостям, отчаянно натягивая дружелюбную улыбку.     – Господа, – обратилась я к мужчинам дрогнувшим голосом. – Могу я чем-то помочь?     Вот они, гончие ищейки Райстаха. Все как на подбор с гордо вздернутым носом, широкими плечами и хищным взглядом. В их присутствии я ощущала себя крохотной бабочкой, у которой в любой миг могли выдрать крылья. Интересно, Бернар, сказал бы ты с былой уверенностью, что защитил бы меня?     – Господа, – мне страшно обращаться к ним повторно, но еще ужаснее терпеть игнорирование.     И, похоже, один из полицейских снизошел, чтобы отметить мое присутствие. От его изучающего взгляда мой затылок покрылся холодным потом, сердце забилось в нехорошем предчувствии. Что я смогу сделать, если все пойдет не так? Я, едва ли не вчерашняя выпускница приюта.     – Простите за столь грубое обращение с вашим… имуществом, – бросив насмешливый взгляд к воротам, отметил собеседник, – но мы торопились.     – Понимаю, – криво изобразив улыбку, кивнула я. – Чем… могу помочь?     – Кто здесь главный? – С неожиданной резкостью уточнил мужчина, перестав играть спектакль, отчего я растерялась. Не успела и слово сказать, как он властно добавил: – Выведите всех людей на улицу.     – И детей?     От его взгляда мне хотелось провалиться сквозь землю, пасть на колени и молить о прощении за лишнее уточнение.     – Что не понятного в слове «всех»?     Перекинувшись с воспитательницей беглыми взглядами, мы побежали к своим корпусам, да так быстро, что промокшая обувь от шлепков по лужам меня интересовала в последнюю очередь.     Едва ворвавшись в полумрак коридора, я с испугом подпрыгнула, заметив на себе десятки встревоженных взглядов. Присутствие детей, жавшихся друг к другу плечом, поразила меня до глубины души. Кто-то сжимал тряпичные игрушки, совсем маленькие едва сдерживали всхлипы, и каждый смотрел на меня так, словно я могла спасти их. Ужас обуял мной еще сильнее, чем при виде вооруженного патруля, ребята стреляли в меня надеждой, оправдать которую я была не в силах.     – Всем нужно выйти на улицу. Немедля.     Услышав волну беспокойных вздохов и перешептываний, я едва не схватилась за голову. Покусывая пухлые губы, пытаясь болью унять вспыхнувшее в груди раздражение не только от собственного бессилия, но и от надвигающейся паники, я не выдержала и громко воскликнула:     – Все на улицу, живо!     На мгновение дети позабыли о страхе и удивленно округлили глаза. Я никогда не позволяла себе кричать на них. Никогда.     «Все будет хорошо», – твердил Бернар, а вслед за голосом голову сотрясали отголоски вчерашней грозы. Бом-бом-бом.     Дети затрусили на улицу, подталкиваемые старшими воспитанниками, обходя меня, как вода обтекает камень. Дождавшись, когда коридор опустеет, я глубоко вздохнула и смахнула с ресниц капли слез.     «…это гарантировал Кукловод», «все будет хорошо».     Сжав кулаки, я побежала проверять этажи, выискивая возможных трусишек, спрятавшихся под кроватью или в шкафу. Как бы и мне хотелось натянуть на голову одеяло и притвориться пустотой. Проходя мимо окна, я заметила, что наше скромное население приюта уводят на площадку перед административным зданием. Как на расстрел. Нет, нельзя позволять себе такие мысли. Нас не за что наказывать, не за что. Никто ни о чем не знает. Почти.     Уткнувшись лбом в стену, я в сотый раз вспоминаю, как с облегчением думала, что беда обойдт нас стороной. О том, что лагерь используется в качестве убежища сепаратистов, знали пара-тройка человек, да и то их численность была бы меньше, если бы не мое любопытство. Три года назад, за три месяца до выпуска, я помогала руководству на правах старшего воспитанника. Удивилась, почему свет в администрации горит в поздний час ночи, и, как мотылек, полетела на огонь. В тот день добродушный и всеми обожаемый мэр Бернар Лоо обрел иную роль.     Зачем ты так с нами, Бернар? Зачем ты так со мной?     Задерживаться не имело смысла, поэтому вскоре я подоспела к площадке, и мое присутствие значительно успокоило детей. Маленькие ручки потянулись ко мне, от звонких голосов завибрировала тишина, которую секундой позже безжалостно уничтожил оглушительный выстрел.     – А ну замолчали!     Дети съежились, заскулили, отвернувшись от полицейских, и в этот момент мне захотелось броситься на обидчиков.     «Все будет хорошо», – шептала надежда приятным и столь родным голосом, в то время как инстинкт самосохранения рассмеялся мнимой уверенности.      – Нам доложили, что в этом месте могут скрываться члены сепаратистского движения, – обведя присутствующих долгим взглядом, мужчина, сделавший выстрел, спросил: – Кто здесь главный?     Директор приюта, сутулый пожилой человек с влажными глазами, сделал нерешительный шаг вперед. Мне стало его жаль, поскольку он не имел ни малейшего понятия, о чем говорил полицейский. Я быстро посмотрела на коменданта, который не оставил меня без внимания. Наши взгляды пересекись, сцепились, словно дворовые кошки, обнажая страх.     – Прошу вас, господин, мы ничем подобным не занимались. И никаких сепаратистов здесь… это абсурд! – Захлебываясь негодованием, возмутился старик. – Прошу вас, вы только пугаете детей. Если бы здесь кто-то был, я бы об этом знал.     К счастью, Бернар не привез вчера никого из сепаратистов, позволяя перевести дух и укрыться на время. Эти люди старались не выходить из подвального помещения, но дети все равно могли что-то видеть. Помимо коробок с припасами.     – Это уже мне решать. – Отмахнувшись от слов старика, небрежно бросил полицейский. – Прочесать территорию! Возьмите взрослых, пусть открывают двери. Дети останутся здесь.     Время тянулось бесконечно долго, я думала, что каждый шаг станет последним, и все же неимоверным усилием воли удавалось стоять на ногах и наблюдать, как эти выродки наполняют хаосом родной дом. Потроша матрасы, опрокидывая шкафы, они словно ищейки исследовали каждый миллиметр. Казалось, это доставляло им удовольствие, и вместо того, чтобы прекратить беспредел, я смиренно топталась в дверях, вонзая ногти в ладонь.     Они указывали на дверь, я безропотно открывала и отступала. Раз за разом, раз за разом. Я знала каждый уголок приюта, однако утробный страх не пропадал, нашептывая о прячущихся за стенами тайнах. Бернар не доверял мне секреты, в отличие от нашего коменданта, а директор ничего будто и не замечал, или не хотел.     Выйдя под открытое небо, покинув корпус, я испытала невероятное облегчение в отличие от ищеек. Они не скрывали разочарования, и только мне хотелось улыбнуться, как я заметила возню на площадке. Полицейские выносили из администрации ящики, в которых я узнала вчерашний груз. Холод обжог спину, на мгновение я остановилась, и одному из сопровождающих пришлось толкнуть меня вперед.     «Все будет хорошо».     Подойдя ближе, я заметила, как командир группы открывает снятую с гвоздей крышку деревянного ящика. Все заворожено пытались заглянуть внутрь, и я тоже не удержалась от любопытства, обнаружив…     – Да, это они, – удовлетворенно кивнул полицейский на ряд стеклянных медицинских бутылочек, в которых обычно перевозили физраствор. А затем испытывающе посмотрел на директора. – Так, говорите, к вам никто не наведывался?     – Прошу вас, вчера…     – Послушайте, это какая-то ошибка, – внезапно подключился к разговору комендант. По сравнению с пожилым мужчиной, он выглядел куда более достойным оппонентом словесной схватки. Но что-то мне подсказывало – это не спасет ситуацию. – Да, это ящики со вчерашней партии припасов, которые обычно привозят нам, чтобы накормить детей.     – Хм, – резкий смешок обжог слух, показался слегка истеричным и пугающим. – Вы меня что, за идиота держите? – Достав одну из бутылок, звеня стеклом, уточнил незваный гость.     – Конечно, нет! Но вы…     – Хватит, потом будете оправдываться. Мое дело – найти, а не разбираться, кто прав, а кто – виноват. Взять его.     – Что?! Нет. Послушайте! Я не…     – Не трогайте его! – Отпугнул на мгновение полицейских мальчонка, выскочивший перед комендантом, словно сторожевой пес, готовый вцепиться в агрессора.     У меня все похолодело от ужаса, страх оплел вокруг меня кокон, прочный и липкий. Я понятия не имела, что делать, хрупкий мир рушился, словно карточный домик. Полицейские схватили мальчика и отшвырнули, словно тряпичную куклу, спровоцировав пару других детей кинуться в атаку. К счастью, мужчины не восприняли их всерьез, отмахнулись, как от назойливых насекомых, и столь небрежное обращение обожгло меня злостью.     – Не трогайте детей! – Крик вырвался из горла, словно нож, разрезающий сухую ткань.     От вида, как, прижав к земле, скручивают сопротивляющегося коменданта, как дети жалобно плачут или в тщетных попытках мешают неприятелям, у меня закружилась голова. Бросившись вперед, я хотела увести ребят, но мой жест командир воспринял по-своему. Я не сразу сообразила, что произошло: бежала, а затем лежала в луже, слыша звон стекла. Перед глазами потемнело, детские голоса пробивались сквозь пелену тумана, медленно заволакивающего сознание. Прикоснувшись ко лбу, я нащупала теплую влагу крови, в рот стекали горькие капли – я ощущала на языке не привкус алой жидкости, а что-то другое: то ли брызги из лужи, то ли жидкость из разбитой о мою голову бутылки.     Послышался выстрел, и еще один. Я хотела подняться, но тело казалось невероятно тяжелым.     «Все будет хорошо», – говорил мне голос в голове. Увы, Бернар, увы. Теперь ничего хорошего в этой жизни не осталось.