Когда УЧИТЕЛЬ становится хищником

Глава 4: Случайность с системой

Солнечный свет, проникавший через жалюзи, рисовал полосы на полу кабинета истории, словно клетки невидимой тюрьмы. Я сидела, выпрямив спину, стараясь не шелохнуться, пока Кристиан Уокер медленно обходил класс. Его тенистый голос комментировал презентацию о древнегреческой скульптуре, но каждое слово казалось шифром, предназначенным только мне.

— Идеал красоты, — произнёс он, останавливаясь у слайда с Афродитой Книдской, — это всегда вопрос власти. Тот, кто диктует каноны, держит мир на привязи.

Его взгляд скользнул по моей фигуре, задержавшись на линии плеч. Я потянулась за ручкой, стараясь скрыть дрожь в пальцах, но он уже двигался ко мне. Запах его одеколона — древесный, с горьковатыми нотками — опередил его на три шага.

— Морган, — он произнёс мою фамилию так, будто это было научное открытие. — Вы горбитесь, как средневековый переписчик. Это вредно для… перспектив.

Класс затих, затаив дыхание. Лена прикрыла рот рукой, подавляя смешок. Я почувствовала, как тепло разливается от шеи к щекам, но прежде чем успела ответить, его ладонь легла мне на спину.

— Расслабьтесь, — приказал он, и его пальцы впились в мышцы у позвоночника. — Позвоночник — это ваша ось. Сломаете его — станете рабом чужой воли.

Он надавил сильнее, заставляя меня выгнуться. Его рука скользнула ниже, к пояснице, а затем — к животу. Я замерла, когда кончики его пальцев упёрлись в резинку юбки, едва касаясь края трусов.

— Дыхание, — прошептал он, наклоняясь так близко, что губы почти коснулись мочки уха. — Вы забываете дышать. Это опасно.

Его ладонь прижалась к моему животу, и я почувствовала, как мышцы напряглись под тонкой тканью блузки. Он двигал рукой кругами, будто вырисовывая узор на коже, который никто, кроме нас, не видел.

— Так лучше, — его голос прозвучал глубже, будто исходя не из горла, а откуда-то из-под рёбер. — Теперь вы похожи на богиню, а не на затюканную школьницу.

Класс хихикнул, но звук казался приглушённым, будто доносился из-за толстого стекла. Его палец скользнул вдоль моей шеи, едва касаясь вены.

— Пульс, — заметил он, притворно задумчиво. — Сто двадцать ударов. Интересно, это от страха… или возбуждения?

Я рванулась вперёд, но его рука резко сжала моё плечо, пригвоздив к стулу.

— Не двигайтесь, — приказал он, и в голосе впервые прозвучала сталь. — Иначе придётся начать сначала.

Он продолжал «поправлять» осанку ещё минуту, которая растянулась в вечность. Когда он наконец отступил, моя спина была мокрой от пота, а дыхание сбилось настолько, что я едва могла говорить.

— Спасибо, — пробормотала я автоматически, ненавидя себя за эту слабость.

— Всегда пожалуйста, — он улыбнулся, как кот, оставляющий царапины нарочно. — Кстати, загляните после уроков. Обсудим ваше последнее эссе.

Остаток дня прошёл в тумане. На физике я перепутала формулы, на литературе назвала Печорина персонажем Достоевского. Даже Лена перестала шутить, глядя на меня с беспокойством:

— Ты точно в порядке? Выглядишь, будто тебя призрак преследует.

— Просто устала, — соврала я, пряча дрожащие руки в карманы.

После последнего звонка я медленно брела к кабинету 305, будто шла на эшафот. Он сидел за столом, листая мою тетрадь, и даже не поднял головы, когда я вошла.

— Садитесь, — кивнул он на стул перед собой. — Вы удивительно последовательны в своих ошибках.

Я опустилась на край сиденья, стараясь не касаться спинки. Он откинулся в кресле, закинув ноги на стол, и бросил тетрадь передо мной.

— «Нравственность — это социальный конструкт». — Он процитировал мою фразу, насмешливо приподняв бровь. — Вы действительно верите в эту чушь?

— Это общепринятая точка зрения, — ответила я, сжимая под столом юбку.

— Общепринятая, — повторил он, будто пробуя на вкус. — Как овсянка на завтрак. Скучно, Морган. Опасно скучно.

Он внезапно наклонился вперёд, и его лицо оказалось в сантиметрах от моего.

— Знаете, что происходит с теми, кто следует за толпой? — прошептал он. — Их стирают. Как исправления в вашей тетради.

Его рука протянулась к моему лицу, и я зажмурилась, ожидая прикосновения. Но вместо этого он взял прядь моих волос, упавшую на лоб, и медленно, слишком медленно, закинул её за ухо.

— Страх, — продолжил он, — гнев, стыд… Вот что делает человека живым. А вы пытаетесь заморозить себя в идеальной оболочке. — Его палец скользнул по моей щеке к подбородку, заставляя меня поднять голову. — Сколько ещё продержитесь?

Я вскочила, опрокинув стул. Сердце колотилось так громко, что заглушало его смех.

— Я… Мне пора.

— Конечно, — он развалился в кресле, наблюдая, как я подбираю портфель. — Но помните: каждый ваш побег — это признание.

Ночью я ворочалась в постели, чувствуя, как его прикосновения горят на коже, словно невидимые метки. В три часа утра я включила настольную лампу и, дрожащими руками, нарисовала на внутренней стороне запястья символ — перечёркнутый круг. «Запрет», — прошептала я, как заклинание. Но когда рассвет окрасил стены в серый цвет, я обнаружила, что бессознательно тереблю то место, где его пальцы касались шеи.

На следующее утро, одеваясь, я надела водолазку, чтобы скрыть следы бессонницы. Но в раздевалке перед физкультурой, пока я переодевалась в спортивную форму, Лена присвистнула:

— Ого, у тебя что, аллергия? Вся шея красная!

Я захлопнула шкафчик, прикрываясь дверцей. В зеркале отражались пятна — точь-в-точь как следы от его пальцев.

— Это… от новой кофты. Шерсть, — выпалила я, натягивая свитер.

Но когда я вошла в кабинет истории, он взглянул на мою шею и ухмыльнулся, будто прочитал тайный дневник.

— Водолазки вас не спасут, Морган, — пробормотал он, проходя мимо. — Настоящие раны всегда глубже.

И в тот момент я поняла: эта игра уже не в его правилах. Это война, где каждое прикосновение — выстрел, а тишина между нами — запал, медленно тлеющий к взрыву.