Белое откровение

Восхитительное осквернение. Часть вторая.

Digital Daggers — Still Here

По мере приближения Чонгук чувствовал, как приятный цветочный запах проникает в его ноздри, поражая обоняние. Несмотря на количество своих предыдущих партнёров, блудница всё равно выглядела так же невинно, её образ казался светлым из-за привлекательной ангельской внешности. Но стоило Чону подумать, сколько мужиков побывало между её ног, как от приступа отвращения мурашки пробежали по спине.

Очередной приступ растерянности настиг его в тот момент, когда девушка надавила на его плечи, чтобы он откинулся на спину, и начала развязывать шнурки на его кафтане, обнажая грудь. Чонгук судорожно выдохнул, прикрывая глаза. Никто ничего не сказал, никто не объяснил ему, как справляться с этими взрослыми вещами. Он просто появился на свет, крича и толкаясь, и жил, не понимая, почему чувствует то, что чувствует. И ещё эта чёртова растерянность, больше похожая на повязку на глазах, за которой только неописуемая тоска по едва знакомому чародею и боль от непонимания. И только Чонгук вроде как начал понимать свои чувства, как оказалось, что он ошибался. И на самом деле он не понимает ничего.

— Расслабься, ты выглядишь напуганным, — прошептала светловолосая, взбираясь сверху на его бёдра и делая поступательные движения своими.

Когда Чонгук невольно потянулся к её лицу, чтобы поцеловать, блудница хихикнула и накрыла его губы ладонью, качая отрицательно головой. Чонгук почувствовал, насколько мягкая ткань на её перчатках.

— Никаких поцелуев, сладкий.

Он неровно выдыхает, ощущая, как девушка трогает его ладонями, облачёнными в шёлковые перчатки. Гладит его грудь, шею, пытается раззадорить мягкими движениями шикарных бёдер, а Чонгук думает только о своём быстро бьющемся сердце. Нет, оно колотится вовсе не от возбуждения, а от воспоминаний о мягких узорах и переплетающихся метках на чужом лице. Выбеленным локонам, струящимся по щекам. Подсвеченных магическим светом глазах, статной фигуре, облачённой в широкую белую рубаху с длинными рукавами.

Эмоции, переполняющие чонгукову сущность без остатка, способность к влюблённости, как и плоды огромного сада, что цветёт лишь благодаря невинному свету этой частицы его души, никто нынче не ценит. Чувства к магу, пронзающие сердце копьями, не знают никакой пощады и не дают даже малейших поблажек, жестоко хватают за воротник и сдавливают лёгкие, и Чонгук, сталкиваясь с душащей реальностью лицом к лицу, пытается не сорваться к двери, чтобы хлопнуть ею и сбежать отсюда в слезах.

Чонгуку стало интересно, как звучало его сердце, когда разбивалось. Возможно, никак, потому что в ту ночь в библиотеке он ничего не слышал. Не привлекающий внимания окружающих, совершенно не драматичный звук падающей банки. Словно ласточка, что совсем выбилась из сил, тихо падала вниз. Интересно, услышал ли этот звук Тэхён? То, что Чонгук чувствует в своей душе, никак не умещается внутри. Это не согласуется ограничениями, наложенными на него природой. Он вдруг в одно мгновенье осознаёт всю свою ущербность, когда девушка начинает развязывать шнурки на его портках.

Он не хочет, чтобы она касалась его. Он не желает трогать её, не хочет иметь ничего общего с этой девушкой, тем более сливаться воедино, соединять тела и обмениваться слюной. Всё, что было раньше, теперь он видит с другой стороны. Всё вывернуто наизнанку, все его чувства и желания. Слёзы подкрадываются незаметно, застилая глаза, и Чонгук хватает девушку за запястья, отбрасывая от себя. Он не хочет отдавать свою невинность едва знакомой бордельной девке, потому что это кажется единственной ценной вещью, что у него есть.

Ему было стыдно за своё сердце, что так трепетно и быстро билось при одной только мысли о Тэхёне. То, что стояло прямо, падает в один миг. Что должно было быть связанным, освобождается, а что должно быть свободным — теперь связанное. Чонгук скидывает с себя недоумевающую девушку, шмыгая носом. Что должно храниться в тайне, теперь выпячивается и вываливается наружу в виде болезненных толчков под рёбрами. Он выбегает из комнаты, быстро спускаясь по лестнице. Хозяйка борделя что-то кричит ему в спину, когда он пробегает мимо стойки и выскакивает на улицу.

Его ноги сводит от боли и усталости, но Чонгук бежит через весь город к окраине, пытаясь дышать. Сбивает с ног даму с корзинкой, из которой по всей дороге рассыпаются зелёные яблоки. При беге его разбитое сердце будто лязгает внутри своими осколками, больно царапая стенки. Когда Чонгук покидает город, приближаясь к лесу, слёзы не перестают течь из его глаз, падая и впитываясь в кафтан. В полумраке постепенно сгущается туман, огибая деревья, он тянется к бегущему Чонгуку, обжигая его ледяным прикосновением. Сердцебиение замедляется, мир вокруг застывает на мгновение. Полная луна подсвечивает путь, и ему откровенно наплевать на то, что он может повстречать гулей или того хуже, — очередного туманника. Ему настолько безразлична собственная судьба, что даже жаловаться на неё нет никакого желания.

Чонгук спотыкается и ударяется коленями, а громкий болезненный стон срывается с розоватых губ, но бурлящие внутри чувства заставляют подняться и продолжить путь. Пока он пробирается через кустарники и торчащие из земли огромные корни деревьев, то думает о ресницах, в которых будто запутались миллиарды звёзд. О волосах, в которых танцуют лучи восходящего солнца. Он хочет увидеть чародея, и плевать, что тот ему наговорил. Чонгукова судьба не станет ещё хуже, чем была. По крайней мере, он всего лишь слуга.

Из трубы маленького домика к ночному небу медленно вздымаются клубы светло-серого дыма. Чонгук некоторое время топчется на пригорке, наблюдая за дрожащим светом в запотевших окнах. Дом выглядит так же, как и в первый раз: длинные самодельные клумбы с разными цветами и растениями, небольшой заборчик, лавка у двери, сложенные кучей инструменты наподобие граблей и тяпок. Чонгук тоже хотел бы так жить, если бы не был отдан в прислугу.

Он неуверенно заходит, поддаваясь очередным бурлящим эмоциям. Грохот закрывающейся двери эхом расходится по дому. В лицо ударяет тёплый воздух, и Чонгуку хочется кричать. Он делает осторожный шаг и уже через секунду видит спину, облачённую в белую рубаху. Маг сидит на корточках у огня, помешивая что-то в котле. Всё бурлит, шипит и движется, почти так же, как и в первый раз, только Чонгук ощущает не испуг, а боль, что крошит его внутренности и не даёт здраво мыслить.

Полы под сапогами Чонгука скрипят, но Тэхён остаётся неподвижным, прекрасно зная о своём ночном посетителе. Парень не может видеть, но губы чародея трогает мягкая улыбка, он продолжает помешивать зелье, добавляя горное масло. Дыхание Чонгука громкое и обрывистое, будто он весь путь бежал, хотя почти так и было. Его сердце стучит, значит, не разбито.

Чонгук просто утопает в своих отвергнутых чувствах, что имеют две стороны: сладкую и горькую, тёплую и холодную, тихую и громкую. Он, вопреки собственным убеждениям, выбирает путь самопожертвования и преклоняет колено перед эмоциями, завладевшими его хрупким и треснувшим по краям сердцем.

— Здравствуй, — хрипит он и видит, как плечи мага напрягаются, стоит его подавленному голосу разрезать столь уютную тишину. — Я н-не смог…

Чародей медленно выпрямляется, расправляя плечи. Чонгук сжимает руки в кулаки, пытаясь удержать на опухших глазах солёную влагу, что грозила вот-вот сорваться и хлынуть этим нескончаемым потоком. В этот момент ему казалось, что он отдаёт своё сердце в руки человека (а человека ли?), которому оно не нужно, ещё сильнее зажмуривая глаза.

— Что не смог? — слышит Чонгук прекрасный низкий голос чародея, невольно вздрагивая и всхлипывая.

— Я пытался, но не смог, — опускает он голову и прикусывает до боли губу, не в силах удержать слёзы. — Пытался избавиться от невинности, чтобы получить шанс, но не смог…

Чонгукова боль эхом отразилась от деревянных стен домика, они будто затрещали от резкого импульса, что вырвался из его груди. Но вместе с этим Чонгук чувствовал облегчение, потому что до этого ему было так больно и страшно признаться самому себе в том, что он не хотел в себе видеть и гнал в самые тёмные углы своей души — туда, где жили такие же монстры, как на болотах и лесах. Но когда, преодолев боль и страх, он принял правду, то вдруг стало так легко. Как будто он из последних сил выплыл с самой глубины водной пучины наверх, вобрал лёгкими воздух и с облегчением дышал, дышал, дышал… Тэхён медленно повернулся к нему лицом, и мягкая улыбка на его губах заставила Чонгука взорваться рыданиями, закрывая руками лицо. Он ненавидел себя.

— Глупый, я говорил о чистоте твоей души, а не тела, — проговорил Тэхён, качая головой и делая резкие шаги навстречу. — Глупый, глупый маленький мальчик из прислуги…

Чонгуковых плеч коснулись красивые изящные ладони с разноцветными массивными кольцами на тонких пальцах, и уже через мгновенье его мягко обнимали, а внутрь проникал потрясающий сладкий запах, не сравнимый ни с чем другим. Кажется, биение собственного сердца отдавалось в ушах, Чонгук уткнулся носом в сгиб шеи чародея, не в силах поверить в происходящее и ссылаясь на то, что это всё — лишь прекрасный сон, никак не иначе. Он всегда ждал в своей жизни момент, когда из-за туч выглянет какая-то новая звезда, которая затмит собою само солнце. Которая заставит иссохшие рудники в его душе вновь наполниться прозрачной водой. Когда кто-то столь прекрасный подойдёт ближе, прижмёт к себе и вдохнёт в него жизнь.

— От тебя пахнет какими-то едкими бордельскими благовониями, — проворчал Тэхён, хватая парня за плечи и отстраняя от себя. — Только не говори, что ты…

Чонгук стыдливо опустил глаза и шмыгнул носом, прикусывая край припухшей губы.

— Ты серьёзно? — взвизгнул маг, ударяя брюнета кулаками по груди. — Как ты вообще до такого додумался?

— Ну… — Чонгук чуть замешкался, когда Тэхён ринулся к своему столу, сметая с него куски пергамента и всякие диковинные вещицы в корзину. — Ты ведь сам сказал, что мы не увидимся, пока я… Ну… Это… Того самого.

— Балбес! — разразился маг, быстро перебирая на полке аккуратно сложенные свитки. — После «того самого» с одной из шлюх Уотерполя сляжешь с гонореей уже на следующую ночь. Знаешь, сколько таких недоумков приходят ко мне за помощью каждый сраный день?

— Я не думал, что… — Чонгук продолжал прятать глаза, неловко почёсывая затылок и вжимая голову в плечи.

— Да я уж понял, чем ты думал, — возвёл очи горе Тэхён, махнув головой в сторону освобождённого от вещей стола. — Ложись, будем из тебя беса изгонять.

— Ч-чего? — заикнулся брюнет, поднимая глаза и утирая щёки от высыхающих слёз, после которых на лице оставалась невидимая неприятная плёнка.

— Мало ли, какую ты там заразу подхватил и притащил ко мне в дом, — ядовито сощурился маг, но не становился крайне серьёзным, поскольку в его сиреневых глазах играли дьявольские огоньки.

— Но ведь я не… Ну… Не занимался ничем таким, — Чонгук чувствовал, как его щёки горят огнём тысячи дьявольских костров. — Я же сказал, что не смог и…

— Твоё либидо потерпело крах, какая разница? Ложись и не выкобенивайся, а то заряжу тебе сапогом в гузно так, что до дворца вольной птицей долетишь, — проворчал чародей, начиная копаться на полочках с различного рода ингредиентами.

Чонгуку ничего не оставалось, как вздохнуть и двинуться к столу. Он недоверчиво оценил прочность, чуть пошатав его из стороны в сторону. Скрипучие ножки не внушали вообще никакого доверия, но сопротивляться у него не было ни сил, ни желания, да и как можно сопротивляться этому магу? Чонгук запрыгнул на стол, заранее приготовившись к тому, что он в любой момент может рухнуть под массой тела. Но тот, вопреки ожиданиям, стойко удержал его, даже когда Чон попытался лечь спиной на твёрдую деревянную поверхность и сцепить руки на животе.

Он уставился на чародея, который нёс подсвечник с чёрной горящей свечой и связку из каких-то трав. Тэхёново лицо, исполосованное узорами тёмно-бежевых меток, излучало только строгость и серьёзность, никакого былого веселья. Чонгук сглотнул, глядя своими чистыми невинными глазами на чародея.

— Что ты собрался делать? — тихо спросил он, насторожившись.

— Ничего плохого, но и ничего хорошего, — ответил Тэхён, заправляя светлый локон за ухо и разворачивая один из свитков.

Чонгук заметно вздрогнул, когда длинные красивые пальцы коснулись шнурков на его груди и мягко потянули за них. Он опустил в смятении глаза, во второй раз за ночь наблюдая, как обнажается собственная грудь. Тэхён, чуть нахмурившись, освобождал чонгуково тело от одежды, распахивая кафтан и разглядывая крепко сложенные мышцы живота и груди. Теперь же Чон не мог скрыть от него своего быстрого дыхания.

Чародей ничего не говорил, поджигая травы, которые к большому чонгукову удивлению не имели вообще никакого запаха. Брюнет крупно вздрогнул, когда чужая мягкая ладонь коснулась его груди. Очевидно, маг собирался провести какой-то ритуал, но, судя по всему, не собирался информировать об этом Чонгука или же разрешение спрашивать. Конечно, Чонгук в любом случае ответил бы «да», ну хоть ради приличия стоило.

— Привэтур энима сит инносенс, — закончив бегать глазами по содержимому свитка, начал шептать Тэхён, продолжая удерживать ладонь на чонгуковой груди. — Итэ энимэ туэ гуаси лутум ут поллиамини.

Чонгук заворожённо наблюдал, как на прикрытых глазах, что находились совсем-совсем близко, дрожат ресницы. Он отчаянно боролся с желанием чуть потянуться и коснуться губами век. Ещё через мгновенье он ощутил холод, что распространялся от ладони чародея по всей грудной клетке.

— Эт ин нигрэс, сэд эрит тибэ энима туэ манифестум, — договорил Тэхён, резко отстраняя руку от чонгуковой кожи. Он схватил маленький ножик, полосуя им свою ладонь и заставляя Чонгука вскрикнуть и дёрнуться.

— Что ты…

— Лежи смирно, — резко прорычал Тэхён, вцепившись свободной рукой в плечо парня, чтобы тот оставался в прежнем положении. — Если сорвёшь процесс, вместе коньки отбросим. Болезнь можно вылечить, а если играешь с магией… Найти лекарство практически невозможно.

У Чона внутри всё заледенело, но он направил все свои силы на то, чтобы расслабиться. Тэхён сжал руку в кулак над горящей свечой. Тёмно-бордовая кровь начала сочиться из пореза, медленными каплями падая на горящий огонёк, но не туша его. У Чонгука перехватило дыхание от увиденного, но диву даваться не позволило странное ощущение, что зарождалось в его животе. Там будто всё передвигалось, а органы словно вибрировали.

— У тебя целебное прикосновение, — прошептал он невольно, смыкая губы в узкую полоску.

Тэхён на это лишь мягко усмехнулся, размыкая руку, на которой раны уже и след простыл. Чонгук слишком устал удивляться, поэтому лишь нахмурился, когда чародей аккуратно взял из подсвечника чёрную свечу с запёкшейся кровью, и поднял над Чонгуком.

— Я не могу обещать, что взмахну палочкой и избавлю тебя от всех бед, — предупреждающе проговорил светловолосый, глядя Чону прямо в глаза. — Но я…

— Какого…

Брюнет захлопнул рот в то же мгновенье, когда капля воска упала на его грудь. Он заметно вздрогнул, не ожидая этого, и растерянно взглянул на Тэхёна. Глаза чародея были настолько глубокие и скрывали столько секретов, что у Чона закружилась голова. На лбу выступила испарина, а бёдра начало обдавать жаром. Кадык на его шее двинулся, и парень заёрзал на столе, снова чувствуя себя странно.

Когда о его грудь разбилась вторая капля воска, Чонгуку показалось, что у него едет крыша в прямом смысле этого слова. Потолок над головой чуть поплыл, взор затуманился, а судорога сковала низ живота. Его тело словно превратилось в перекрёсток нескольких сильных потоков; чувство осязания, обоняние и вообще всё восприятие обострилось. Казалось, что в глотке пересохло, тогда как рот был переполнен слюной.

Кожу обожгла третья капля кровавого воска, и Чонгук прогнулся в спине, захрустев позвонками. Низ живота сковала сладкая судорога, и он не смог удержать скулежа, хватаясь ладонями за края стола и сжимая до побеления пальцев. Зрачки сокращались, Чонгук разомкнул губы, но ничего не мог произнести вслух, лишь дышал, потому что слова казались мокрыми и кислыми, собирались потом возле загривка и падали, разбиваясь о деревянную столешницу.

Наблюдая за чонгуковыми метаниями, Тэхён отставил свечу в сторону, расслабленно выдыхая. Но стоило ему чуть прижаться бедром к краю стола, как рука брюнета ухватила его за воротки рубахи и потянула на себя. Не успел маг понять, как чонгуков рот накрыл его собственный, затягивая в пылающий мокрый поцелуй, каких никогда ещё не было у Чонгука. Его пухлые розовые губы хоть и целованные, но столь же невинны, как и душа.

— Не торопись наслаждаться, — шептал маг в поцелуй, не в силах сдержать улыбку, но продолжая отвечать. — Иногда стоит помучить себя предвкушением. Быть может, оно окажется самым приятным…

Помимо сердца, что колотилось с невообразимой скоростью из-за сладких, словно топлёный сахар, губ чародея, внутри происходило что-то невероятное. Чонгук ощущал, будто что-то происходит, переставляется, переделывается и уже никогда не будет прежним. Он не знал, что с ним происходит, мягко целуя губы мага, чуть причмокивая и позволяя своей ладони скользнуть по невообразимо мягкой щеке. Огладить указательным пальцем линию челюсти и забыться в упоительных ощущениях от столь желанного поцелуя. Он ничего, чёрт возьми, не понимал, когда воск застывал на его груди, стягивая кожу.

Но одно Чонгук знал точно — он отравил себя этими чувствами и уже никогда не сможет вернуться назад.