Бывший (не) Твои малышки

Глава 8

Оля

Сердце останавливается. Я пытаюсь остановить начавшую стремительно вращаться землю.

— Что?..

— Его к нам везут, не знаю сам, — обрывисто отвечает Сергей. Вдвоём идём, почти бежим, к приёмному отделению. Сейчас тут тихо, у входа курит дежурный врач.

— Как ты узнал? — спрашиваю, пытаясь привести в порядок сбитое напрочь дыхание.

— Скорые сегодня к нам едут, фельдшер — наш друг. Узнал его. — Сергей тоже пытается взять себя в руки. Нервно расхаживает перед входом, смотрит на пустую пока дорогу. Достаёт сигареты и закуривает. Выдыхает и беспомощно улыбается: — Сказал, что стабилен.

Не сразу понимаю, о чём речь. Потом доходит — доклад фельдшера. Стабильным можно быть по-разному. Стабильно тяжёлое, стабильно удовлетворительное. Стабильно критическое… Нет, это уже не про стабильность. Всё с ним будет хорошо.

— На его жеребце столько подушек безопасности, — уговариваю себя и обхватываю за плечи руками, — что максимум, что ему может грозить — перелом носа.

— Он этого не переживёт, — хмыкает Сергей. — Как так, такое личико испортили!

— О, да. Как с таким медсестёр соблазнять?!

— Ты тоже слышала эту историю с якобы беременностью?

— Почему с «якобы»? — невольно заинтересована.

— Ну, Юленька у нас и правда… на передок слаба. Её только ленивый не попробовал. Прости. — Он виновато улыбается, но мне глубоко наплевать на репутацию какой-то медсестры и то, как к ней относится мужская половина больницы.

— Но почему тогда она решила, что это именно Лёша?..

— Да х*р его… Может, он последний был… — Сергей трёт затылок, тушит сигарету, едва успевает выпустить дым, когда мы слышим далёкий пока вой сирены. Переглядываемся и одновременно сглатываем. Ожидание хуже смерти, руки леденеют, сердце выскакивает из горла. Ещё утром мы плевались ядом на стоянке, а теперь… Меня начинает потряхивать, надо срочно успокоиться. Скорая въезжает во двор, останавливается у входа, из кабины тут же выскакивает фельдшер и распахивает дверь. От нехватки воздуха у меня темнеет в глазах. Заставляю себя дышать, когда носилки касаются колёсами земли. Почему так много крови?! Откуда она?! Пол лица закрывает кислородная маска. Сергей уже рядом, слушает фельдшера, а я не могу сдвинуться с места. Провожаю беспомощным взглядом каталку и врачей, что моментально её окружили. Становится тихо, только оглушительно колотится сердце. Делаю несколько шагов и опускаюсь на лавку у входа. Чувствую себя так, словно разом извлекли все кости. Губы дрожат. Постепенно дрожь охватывает всё тело. Не хочу. Не хочу идти туда и смотреть, как его реанимируют. Не хочу видеть, как останавливается сердце. Не хочу слышать пустой и равнодушный писк аппаратов.

Его улыбка, прищур его глаз, его голос — это всё не закончится. Никогда. Не прервётся сейчас. И если я не буду смотреть, этого не случится. Да. Стискиваю зубы, сдерживаю вой, дрожащий в груди. Он там, в самой глубине, нарастает и дрожит, причиняя боль. Всё в порядке. Всё будет хорошо.

Время не тянется, оно просто застыло. Мимо проходят люди, кого-то ещё привозят, громко кричит какой-то мужчина. Горько и тихо плачет женщина. Я не сразу понимаю, что это я. Плачу, не замечая, всхлипывая, с болезненной икотой. Сгибаюсь пополам, судорожно и часто дыша. Всё будет хорошо. Обязательно будет!

Когда успокаиваюсь, становится легче. Даже появляется возможность связно думать. Вытираю слёзы, выдыхаю и вхожу в приёмное. Первым делом в туалет — умыться. Потом к реанимации. Вхожу туда, но впервые за день иду не в детское отделение. Во взрослом суета, это слышно издалека, можно даже не подходить к палате. Короткие и отрывистые команды. От последней останавливаюсь посреди коридора:

— Тащим!

Тащим. Вытаскиваем. Качаем. Откачиваем. Судорожно выдыхаю, разворачиваюсь на каблуках и бросаюсь прочь. Бегу, не разбирая дороги, вверх и вверх по пожарной лестнице, пока не оказываюсь на этаже педиатрии. Забегаю в ординаторскую, тяжело дыша. Прислоняюсь к двери и прикрываю глаза.

— Ольга Дмитриевна? Вы разве не ушли? Что случилось?

Юра и Миша сидят в телефонах, но оба моментально поднимают глаза. Сейчас я разрушу их мир… Не навсегда, но на время.

— Там… Лё… Алексей Николаевич в реанимации, — чем дальше говорю, тем сильнее сжимается горло. — Он… на столе… он… попал в аварию…

Парни срываются с места быстрее, чем успеваю договорить. Отхожу от двери, пропуская, а сама делаю несколько неверных шагов и падаю на диван. Это происходит не со мной. Телефон вибрирует в кармане. Мама.

— Да, мам, — отвечаю сипло. Проглатываю комок, вставший поперёк горла.

— Что с голосом? — моментально спрашивает она.

— Всё… всё в порядке, — но голос дрожит сильнее, как и губы.

— Что-то с мальчиком? Он…

— Нет, мам, с ним всё нормально. Это… — судорожно вздыхаю и проговариваю на одном выдохе: — Это Лёша, он попал в аварию. Его только привезли…

— Лёша? Какой Лёша? Стоп. — Мама замолкает. Молчит долго, я успеваю машинально сосчитать свой пульс. Шкалит, кто бы сомневался. — Это тот Лёша?!.. Ты что, встретилась с ним?! Ну, зачем, Оль?.. Ох, нет тебе покоя… Погоди. В аварию попал? Сейчас?

— Да, мам, сейчас. А что если… что если он… — не могу сдержать рыдание. Реву в трубку, пока мама терпеливо молчит. Сердце разрывается, чувствую каждое его сокращение.

— Извини, — говорю через силу. — Просто это всё…

— Ты опять с ним? — строго спрашивает мама. — Всё с ним будет хорошо, говно не тонет.

— Мам, — истерично усмехаюсь.

— Что «мам»? Он про дочек узнал? Что сказал?

Отвлекаюсь, рассказывая, что между нами и как. А именно: ничего и никак. Постепенно успокаиваюсь и правда начинаю верить, что всё с ним будет в порядке. Он в одной из лучших больниц города, под наблюдением лучших врачей. Так что нечего переживать.

— И смотри у меня там. Не наступай на эти грабли во второй раз, у меня нет пластыря твой лоб опять клеить, — ворчит мама в конце. Улыбаюсь.

Когда я вернулась домой, разбитая, беременная, она ни слова не сказала. Только вздыхала и плакала. Только сказала коротко: мудак. И семья у него такая же. Мы никогда больше не обсуждали ни Лёшу, ни его семью. И даже когда дочки пытались вытащить из бабушки информацию про папу, она молчала, как партизан. За это я ей безумно благодарна.

Дверь открывается, напрягаюсь всем телом, когда входит Сергей с двумя стаканчиками кофе.

— Почему-то знал, что найду тебя здесь, — говорит и протягивает один стаканчик. Удивлённо смотрит на моё зарёванное лицо. Приподнимает бровь. — Только не говори, что его обаяние и до тебя дошло. Я думал, у меня есть шанс.

— Не дошло, — отмахиваюсь, глуша тревогу. Всматриваюсь в его спокойное лицо. — Шанс есть всегда.

— Рад это слышать. Он тоже будет рад услышать, когда в себя придёт.

Выдыхаю. Чувствую такое облегчение, что вот-вот готова взлететь!

— Какой-то доморощенный спасатель сломал ребро, когда пытался завести сердце. Кровь в брюшной полости, прокол лёгкого. Ушибы мягких тканей. И, — он хмыкает, — перелом носа.

Невольно улыбаюсь.

— Подожди, но сердце…

— Остановка была, — спокойно говорит Сергей. Что-то не договаривает, но я и не хочу знать всё. Достаточно того, что услышала. — Я буду его наблюдать.

— Ты? Но ты же… — кажется, там всё гораздо серьёзнее.

— Отёк мозга. Перелом основания черепа. — Он горько хмыкает и прикрывает глаза. Тянет измученно: — Ни одного перелома во время аварии, и эта хуйня… Смешно.

Смешно, ведь теперь никто не может сказать, каким именно Лёша очнётся.