Король Драмы и Я

☂ 4 ☂

Лиззи

Холодный кафель ванной комнаты неприятно отдавал в спину. Я сидела на полу, погруженная в оцепенение, взгляд пусто застыл на идеально гладкой, блестящей поверхности стены. Каждая секунда тянулась, словно вечность, принося с собой всё более ясное и ужасающее понимание сказанных слов. Рукой я машинально прикрыла рот, потом с такой силой сжала губы, что почувствовала острую боль. Как? Как я могла выдать такое? Это было ужасно. Страх, невыносимый, давящий страх разоблачения, полностью захватил мой разум, заглушив все остальные мысли и чувства. Я хотела сказать что угодно, лишь бы не эти слова, эти три слова, которые звучали как смертный приговор нашим отношениям. Но нет, я выбрала другое, я выбрала жестокость и оскорбление. Я унизила его, опустила ниже плинтуса, высказав вслух то, чего никогда бы не допустила в обычной ситуации. Я прямо, без затей, без каких-либо оговорок заявила, что никто не захочет с ним быть, что он не привлекателен. И я, я не исключение. Слезы снова подступили к горлу, жгучим потоком подступая к глазам. В отчаянии я ударилась лбом о холодный кафель, надеясь, что это каким-то чудом сотрет мои слова из реальности, из его памяти, из нашей истории. Но, конечно, это не помогло. Я перевернулась на бок, свернулась калачиком, словно эмбрион в утробе матери, пытаюсь спрятаться от самой себя, от осознания совершенного. Зачем? Зачем я так поступила? Почему я решила, что признание в чувствах непременно приведет к катастрофе? Почему я испугалась настолько, что вместо простой, честной исповеди выбрала путь лжи и оскорбления? Я разрушила все. Я растоптала даже то хрупкое, неустойчивое здание нашей дружбы, которое мы так долго и бережно строили, кирпичик за кирпичиком, слово за словом. Оно рухнуло, разбившись вдребезги из-за моей глупости, моего страха и неумения выразить свои чувства. Теперь осталась только пустота, холодный кафель под спиной и горькое, пронзительное чувство вины, которое будет мучить меня очень долго. Я потеряла его, и это моя вина, моя непоправимая ошибка. Моя глупая, обидная, разрушительная ложь…

Горькие слезы жгли глаза, и я, в отчаянии, ударилась лбом о холодный кафельный пол, надеясь хоть как-то стереть из памяти произошедшее. Мой мерзкий, ужасный поступок. Я свернулась калачиком, как эмбрион, пытаясь защититься от нахлынувшей боли. Почему я решила, что признание моих чувств равносильно концу света? Я не просто испортила наши отношения, я растоптала даже ту хрупкую, едва уловимую нить дружбы, что связывала нас с Майком. Джейк, как же мне сейчас не хватает тебя! Твоего совета, твоей поддержки, твоего умения находить слова, способные успокоить и направить. Где все пошло не так? Когда рухнули мои надежды? Наверно, на вечеринке в честь пятилетия Джейкоба, пять лет назад. Я отчетливо помню тот ливень, который начался неожиданно, превратив праздничную атмосферу в мрачный, промозглый вечер. Я нашла Майка, пьяного до бесчувствия, лежащего у бассейна. Дождь усиливался, и я, беспокоясь за него, попыталась помочь ему подняться, отвести домой. Его отталкивание до сих пор стоит перед глазами. Его слова, пронзившие меня насквозь, эхом отдаются в моей памяти:

«Не лезь ко мне. У меня уже есть любимая девушка»

С тех пор, каждый раз, когда я пыталась заговорить с ним, эти слова всплывали в сознании.

В выпускном классе школы я набралась смелости и написала ему признание в чувствах, которое, однако, так и не было отправлено. Родные тетя и дядя сменили место жительства. Мое поступление в Оксфорд состоялось одновременно с поступлением туда Джейка, в то время как Майк выбрал Джулиард в Нью-Йорке. Наши жизненные траектории разошлись, но я продолжала думать о нем. Все молодые люди, стремящиеся к мимолетной связи, получали решительный отказ на ранних этапах ухаживания. Я могла позволить себе поцелуй с парнем, напоминавшим Майка, но что-либо большее было для меня непреодолимым барьером. Я почти свыклась с мыслью о безбрачии, мечтала завести кота и заказать через интернет подушку с изображением лица Майка Мастерсона. Но внезапно грянула трагедия, кардинально изменившая мою жизнь…

***

Лиззи

Полгода назад

BUPA Cromwell (Больница БУПА Кромвель)

Размеренный звук кардиомонитора проникал из полуоткрытой двери роскошной палаты, откуда медсестра выпроводила нас шестерых, дабы не тревожить пациента. Белоснежные стены с серыми вставками, мягкий, не раздражающий зрение электрический свет, блестящий наливной пол, металлические поручни – минимализм в каждой детали, намекающий на высокий статус и цену. На этом этаже, где располагались VIP-апартаменты, имелся даже уголок в эркере с панорамным видом, обставленный карамельными кожаными диванами и оснащенный плазменным экраном. Вдоль стен стояли серые вазоны с растениями. Именно сюда миссис Ван-де-Грааф привела нас – обсуждать деликатный вопрос в коридоре было бы опрометчиво. Ведь она – владелец контрольного пакета акций «Граафи», рекламной компании, ее личного проекта, не входящего в состав «Грааф Корпорэйшн». Неделю назад Джейкоб принял бразды правления компанией матери, но трагическая авария перевернула все планы. Он, находясь в состоянии алкогольного опьянения, на большой скорости врезался в скульптурную композицию Дэвида Бэкхау «Животные на войне», открытие которой когда-то посетила принцесса Анна. Одна из бронзовых фигур была разрушена, а на барельефе образовалась трещина. Джеку повезло меньше – черепно-мозговая травма привела к коме третьей степени. Прогнозы врачей были неутешительны, шанс на его пробуждение – ничтожно мал.

– Я не могу уступить сейчас, – повторила миссис Ван-де-Грааф, словно заученную фразу. Услышав диагноз, она перестала плакать. Я заметила перемену в лице Виктории Ван-де-Грааф: ярость, скорбь и отрицание уступили место деловитости, морщина между бровями стала глубже. Она лихорадочно искала выход из сложившейся ситуации с минимальными потерями. Равнодушие, с которым она отбросила маску безутешной матери, настораживало. Разумеется, миссис Ван-де-Грааф любила сына, но обычно скрывала эмоции и проявляла хладнокровие, если исход ситуации от нее не зависел.

Ерзая в кресле, я испытывала тревогу и нетерпение. Пока мать Джейкоба невнятно бормотала, отбрасывая неподходящие варианты, она поглядывала на меня.

– Может быть… Нет, это не сработает… Лучше…

Я вздрагивала, поправлялась в кресле, одергивая руки от глянцевых листьев монстеры между моим креслом и диваном, на котором сидела миссис Ван-де-Грааф. Ее пронзительные взгляды заставляли меня чувствовать себя частью ее размышлений о будущем компании и ее сына. Когда-то моя тетя и Виктория мечтали о нашей с Джейкобом свадьбе…

– Мы с тобой, Виктория, – произнесла моя тетя Мэри-Элизабет Спенкс, её голос дрожал, ища опору в пальцах дяди. Они выглядели сломленными, как будто их связывало кровное родство с Джейкобом Ван-де-Граафом.

Миссис Ван-де-Грааф, словно отстранившись, кивнула, но взгляд её беспокойно блуждал по комнате, неизменно возвращаясь ко мне.

Я собиралась встать и сходить за перекусом к автомату, когда заметила знакомую фигуру, быстро идущую по коридору к лифту. Во рту пересохло, и меня охватила дрожь, хотя я и знала, что Майк должен прийти. Он остановился, оглядываясь, и наши взгляды на мгновение встретились. Он не улыбнулся, но в его глазах промелькнуло тепло. Или это мне показалось из-за тусклого света ламп? Заметив Викторию Ван-де-Грааф, линия его скул стала более резкой. Он решительно направился к нам.

– Почему меня не пускают к нему? – спросил он без приветствий, лишь кивнув моим дяде и тете.

– Я распорядилась пускать только членов семьи, – отрезала миссис Ван-де-Грааф ледяным тоном.

Майк вздрогнул, словно от укола, но почти не показал этого, только желваки заходили на его лице.

– Понятно, – коротко и с нажимом ответил он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Подожди, – слово, сорвавшееся с её губ, заставило его остановиться. – Нам нужно поговорить.

Майк обернулся. Недоумение быстро сменилось настороженностью.