Жизнь и как мы ее строим

2

(Пять лет до)

   В этих местах с незапамятных времен почти безраздельно царствовала природа. Студеный тяжелый воздух, переполненный сыростью и угрюмостью побеждающей осени. Вековые деревья, протягивающие к несогревающему солнцу свои дрожащие ветви. Тишина, прерываемая лишь резкими порывами ветра и печальными вскриками птиц.

Всего в нескольких километрах живет своей шумной жизнью немаленький город - столица, но здесь здравствует оторванный от его суеты и забот отдельный маленький мир - незыблемый, послушный похоже одному лишь течению времени. Кенстраст-гимназия - элитное учебное заведение для отпрысков титулованных особ и редких простых граждан королевства, способных выложить немалые деньги за престижное обучение своих наследников. Издревле ее территория была окружена густыми зарослями девственного леса. Лишь в одном месте лес вспорот широким современным асфальтированным отменным шоссе - несколько неуместным в этом древнем царстве.

Четыре корпуса старейшей в стране гимназии выстроились в ровный трехэтажный прямоугольник из серого мрачного камня. Снаружи строение больше всего походило на крепость - сплошные толстые стены без выступов и украшений с небольшими бойницами окон. В одном из корпусов, рассеченном надвое огромной, вытянутой на высоту двух этажей аркой парадного и единственного въезда во внутренний двор, располагалась административная часть заведения. Справа находился женский корпус, слева мужской. В оставшейся части здания располагались некоторые учебные классы, библиотека и прочие официальные помещения, общие для мальчишеской и девчоночьей братии.

И разумеется, спокойной и незыблемой крепостью гимназия могла быть только снаружи. На самом деле это был улей, деятельный улей, населенный неугомонным, пульсирующим роем, полным кипучих страстей и бьющей через край энергией жизни.

Правда, в данный момент этот улей жужжал тихо, сдержанно, деловито - шли занятия. Но не бывает таких строгих правил и требований дисциплины, которые бы временами не нарушались. Поэтому ничего удивительного в том, что в безмолвии каменных переходов по-мышиному громко шуршали крадущиеся шаги нарушителей, не было.

- Носом перестань хлюпать, придурок! - раздраженным шепотом прикрикнул Крис, кинув через плечо быстрый и раздраженный взгляд.

- А хто я могу сдедать, есди у медя насморк? - так же шепотом прогнусавил Магнар.

- Идиот, пусть лучше течет, потом подберешь. Гремишь, как молоток. Сейчас Каземат нас застукает, мало не покажется.

- Заткнитесь оба!

Четверо мальчишек приблизились к своей цели - одной из массивных дверей в центре длинного коридора на втором этаже левого корпуса.

Внутреннее строение гимназии не блистало оригинальностью и роскошью. Каждый этаж представлял собой нескончаемый коридор, опоясывающий все здание по периметру. Когда-то это была открытая всем ветрам террасса, но теперь выходящая на просторный внутренний двор сторона была застеклена высокими стрельчатыми окнами, призванными оберегать гимназистов от перемен погоды. Но справлялись со своей задачей они не очень, и несмотря на протянутое центральное отопление, в особо суровые зимние дни по коридорам гуляли леденящие сквозняки. С другой стороны коридора располагались одинаково мощные двери, ведущие в самые разнообразные помещения - от учебных классов и жилых комнат до подсобно-хозяйственных. Поскольку ранее эти двери служили единственной преградой от непогоды, то сделаны они были действительно на совесть, через их мощь не проникало не только ни единого дуновения ветерка, не было лазейки даже звуку, какой бы звонкой шумной детской оравой он ни был издан.

Поэтому, когда Крис, проковырявшись в замке целую минуту, наконец, сумел отпереть дверь, и мальчишечья четверка, проскользнув в помещение, аккуратно ее затворила за собой, все заметно расслабились. Теперь не нужно было опасаться, что ревностный коридорный смотритель, прозванный ребятами Казематом за постоянно произносимую им в адрес нарушителей спокойствия фразу "в казематы бы вас отправить", услышит их разносящиеся эхом шаги и громыхающее фыркание Магнара.

Был самый разгар учебного дня, и всей компании полагалось находиться на занятиях, каждому в своем классе, каждому на своем месте. Ибо компания подобралась разношерстная. Самого старшего - Магнара - мальчиком назвать можно было уже с большой натяжкой, ему стукнуло семнадцать и на будущий год предстояло выйти на финишную прямую - выпускной курс. Гений техники, с легкостью впитывающий любые науки, жадный до знаний Магнар был гордостью гимназии, ему пророчили великое будущее, тем более, что и материальную базу отец Магнара герцог Хунарис для будущего величия сына был в состоянии подложить немалую.

Крису, наследнику знатного рода графов Такертов, было пятнадцать. Внешность высокого представительного подростка уже сейчас могла служить украшением любого аристократического древа, настолько правильными, тонкими и благородными были его черты. Звезд с неба Крис не хватал, но учился стабильно, все свои силы направляя на успешное окончание гимназии, что дало бы ему полное право поступить в любую военную академию и, главное, обеспечило долгожданную возможность вырваться из-под гнетущей родительской опеки.

Затесавшемуся в эту компанию девятилетнему Нику здесь явно было не место, но он привычно следовал хвостиком за своим кумиром, периодически преданно заглядывая тому в глаза. После того, как Эрвин - последний из нашей четверки - в прошлом году встал на защиту новичка, которого более старшие гимназисты пытались провести через усложненный обряд посвящения - робкий малыш почитал за счастье просто находиться рядом с ним, всегда готовый по первому слову броситься выполнять любое поручение. Стеснительный болезненный Ник появился в заведении на два года позже, чем это обычно принято в гимназии, и тут же был затюкан бывалыми сокурсниками роем насмешек и мелких, въедливых шуточек, как это зачастую встречается в мальчишеских сборищах, какими бы аристократичными и элитными они ни были. Острый на язык и быстрый на кулаки Эрвин раз и навсегда отбил у желающих тягу приставать к малышу и взял его под свое крыло. А лезть на конфликт с Эрвином никому было не с руки.

В свои двенадцать лет Эрвин сменил уже три школы. Предыдущие две вынуждены были выставить его за дверь, несмотря на прилагаемое к нему немалое денежное пособие. Третья пока гордо держалась. Не столько из-за денег, хотя добровольно-желательно-обязательные пожертвования родителей составляли основную часть денежных поступлений престижного заведения, сколько из-за нежелания опытных педагогов признать свое бессилие и уронить профессиональный престиж гимназии в глазах общественности.

Учиться Эрвин не считал необходимым, хотя на его ум, память и способности жаловаться не приходилось. То, что вызывало его интерес, он схватывал слету и прочно. К сожалению, из предлагаемого преподавателями заинтересовать его сумело немногое. В Кенстраст-гимназии мальчик учился второй год и успел прослыть самым неукротимым нарушителем спокойствия со времени ее основания. Ну, возможно, это было и преувеличение - разве же упомнишь всех учащихся за более чем вековую историю. Но на неистощимого на выдумки, не признающего никаких авторитетов Эрвина невозможно было найти управу.

Как же прославляли порой несчастные учителя и воспитатели - кто втайне, а кто, отчаявшись, и в открытую - те благословенные времена, когда физические наказания отроков были в узаконенном порядке вещей, когда непокорного можно было упечь в карцер, ну хотя бы на худой конец оставить без обеда. Славная то была эпоха... Даже у убежденнейших приверженцев либеральных методов воспитания бывает истощается терпение и лопаются стальные нервы. Однако... Как бы ни хотелось педагогам, столкнувшись с такими по всей видимости безнадежно-отчаянными случаями, применить древние методы, притом все и сразу, приходилось подчиняться веяниям современности. А последние изыскания психологов призывали действовать убеждениями, разъяснениями, личными примерами, лаской, любовью. Но Эрвин будто смеялся над всеми выводами и советами знатоков детских душ. Имеющиеся в арсенале гимназии современные виды воздействия мальчишка игнорировал, на разговоры, увещевания отвечал ехидными насмешками или ироничным молчанием, на попытки втереться в доверие ощетинивался злыми, полными презрения колючками. И уповать на чью-либо стороннюю помощь администрации не приходилось.

Мальчик был круглым сиротой.

Потеряв в трехлетнем возрасте разом обоих родителей, Эрвин в один день стал владельцем достаточно обширного поместья и носителем титула графа Вуттонского. Ни близких, ни родственников в нагрузку. В обязанности же назначенного в поместье несовершеннолетнего графа королевского управляющего воспитание мальчика не входило. Единственным, кто пестовал, вкладывал душу и силы в Эрвина, была нянюшка Ханна - мягкая и добросердечная женщина, приставленная к мальчику со дня его рождения и души не чающая в своем "несчастном сиротке" и обожаемом хозяине. Вероятно, только ее безграничная любовь, только заложенные ее неисчерпаемой добротой основы не дали взрасти в душе мальчика вполне закономерно там появившимся семенам злобности и самовлюбленного эгоизма. Окруженный практически с младенчества лишь слугами, которых больше заботили хорошие отношения с управляющим, и не сильно интересовала судьба их маленького взбалмошного хозяина - главное, чтобы был доволен и не жаловался, мальчик рос, подобно птице в необозримых небесных просторах - вольный и независимый, незнакомый со словом "нельзя", привыкший к мгновенному исполнению любого каприза.

Как логичный итог всего вышесказанного, теперь юный граф был сущим наказанием для всего, требующего порядка и подчинения. Но это было бы полбеды. Своей безудержной энергией и безнаказанностью он неизменно вызывал восторги и дикую зависть прочих гимназистов. Ведь не всем же так везет, а любому человеку, а уж тем более молодому и полному жизни, иной раз хочется отдаться во власть желаний, не оглядываясь на нависший над головой карающий кулак. И время от времени, воодушевленные примером или сагитированные Эрвином, поднимали робко-дерзкие головы его последователи.

Пока этих прочих, дерзнувших поднять руку на гимназические порядки, удавалось урезонивать. Однако строгая дисциплина, обязанная царить в столь прославленном и аристократичном учреждении, постоянно рисковала быть жестоко повергнутой. Да и этого оказалось мало - задорный блеск черных глаз, необыкновенно обаятельная улыбка и заразительный смех Эрвина не только сражали наповал сердца большей половины гимназисток, но и нередко смягчали праведный гнев преподавателей.

Отношения гимназии и родителей учащихся стремительно накалялись, родители справедливо требовали от элитной школы прекращения балагана и соответствия своему благородному статусу.

Поскольку обучение в гимназии было построено на принципе полупансиона, то на выходные роскошные автомобили развозили воспитанников по родным гнездам. Но выходные имели свойство пролетать непростительно быстро, даря персоналу короткую передышку в их беспрестанных сражениях. Глотнувший вольности в своем поместье Эрвин возвращался в понедельник полным новых сил, заряда и идей. Родители же прочих гимназистов-гимназисток, впечатленные рассказами своих чад, все настойчивее грозили гимназическому начальству скандалами и даже лишением лицензий.

Не приходится сомневаться, что и сегодня именно Эрвин, неведомо чем сумевший сплотить вокруг себя нужных ему людей, был идейным вдохновителем и подстрекателем взломавшей дверь четверки.

Тщательно заперев за собой дверь, невольно притихшие мальчишки огляделись. Окружающее безмолвие давило на нервы. Непривычно было находиться здесь, среди покинутых парт и одиноко возвышающегося преподавательского стола, в абсолютной тишине и одиночестве. Словно в склепе. Единственными одушевленными существами здесь казались портреты на стенах, молча и с осуждением взирающие на дерзнувших прервать их отдых. Ник робко вжал голову в плечи и привычно посмотрел на Эрвина. Магнар, наконец, громко, не скрываясь, высморкался. И этот резкий звук разом привел всех в чувство.

- Давай, доставай, - деловито скомандовал Эрвин.

Магнар аккуратно вынул из-за пазухи небольшой прибор - детище своего таланта от конструирования до воплощения - и гордо взвесил его на ладони. Небольшая размером со взрослую ладонь коробочка с рядом отверстий по сторонам. Крис тут же протянул руку, желая рассмотреть поближе, но Магнар отвел ладонь. Эрвин лишь деловито взглянул издалека.

- Сработает? - спросил он.

- Все проверено не один раз, - заверил Магнар.

Этой непонятной конструкции, которую с непередаваемой нежностью, поглаживал Магнар, уготована была короткая, но яркая жизнь. Приборчик задумано было прикрепить под сиденьем преподавательского кресла, и, запущенный дистанционно, в нужный момент он должен произвести незабываемый эффект: из-под досточтимого зада преподавателя вылетит с десяток рождественских фейерверков. С шумом, треском, свистом, искрами рассыплются они над головой и по сторонам от кресла, а в икры преподавателя вопьются десяток иголок - не сильно, не до крови, но достаточно ощутимо, чтобы заставить того подскочить и заплясать. Собственно говоря, именно подобные прыжки почтейнейшего господина Скарентена были первоначальной задумкой, но в процессе взлета творческой мысли Магнара затея обросла дополнительными наворотами. Даже если бы у него не было личных счетов к господину Скарентену, раз попавшая Магнару в голову идея должна была воплотиться с максимально возможным результатом - этого требовал интеллектуальный азарт будущего гения.

Не было, пожалуй, ни одного гимназиста старше четвертого курса, кого одно упоминание о преподавателе истории господине Скарентене не приводило бы в нервный трепет. Историк - особа дотошная и занудная - не терпел небрежения к своему предмету. Редкий ученик мог похвастать, что ни разу не корпел ночами, зубря ненавистные даты, имена и события, с поистине животным страхом ожидая предстоящего вызова. За малейшую неточность в ответе преподаватель с легкостью заваливал горами дополнительной литературы, требовал составить рефераты, доклады. В любой момент времени на территории гимназии можно было найти того несчастного, а иногда и не одного, кто именно сейчас проклинал злодея и призывал все мыслимые бедствия на его голову.

Вполне предсказуемый конфликт господина Скарентена и Эрвина развивался стремительно и достиг своего апогея, когда преподаватель всунул мальчику толстенную книгу по истории Мессопотамии и не терпящим возражения голосом велел подготовить доклад на весь следующий урок. Эрвин в ответ швырнул книгу на учительский стол, вышел из класса, громко хлопнув дверью. Больше на уроках истории он не появлялся.

Но это был бы для преподавателя слишком легкий исход дела; конфликт требовал логического завершения. Как Эрвину удалось привлечь к своим планам двух старших гимназистов, одному из которых уж точно не с руки было ссориться с администрацией накануне выпускного курса, - секрет только его авторитета и обаяния. Месть обещала быть красочной. Единственный недостаток ее был в том, что насладиться ей можно было лишь единожды, а все участники операции учились на разных курсах. Впрочем, сам триумф Эрвина не очень интересовал, и он был готов благосклонно пожертвовать наслаждением от зрелища в пользу своих товарищей, лишь бы потешить свое тщеславие. А в его причастности никто и так не усомнится.

Мальчишки присели вокруг перевернутого преподавательского кресла. Магнар повертел в руках свое произведение, в последний раз любовно проводя по его граням.

- Смотрите, - деловито стал показывать он Эрвину и Крису, - крепить надо вот в таком положении, чтобы направление удара было правильным. А то еще подпалим его. Ленты недостаточно, крепить будем шурупами - здесь, здесь и по краям.

Тут он опять шмыгнул носом и сконфуженно замолчал. Крис и Эрвин вопросительно подняли на него глаза. Ник, забавно прикусив язык и вытянув голову, продолжал разглядывать хитроумный прибор.

- Слушай, Эрвин, может, не стоит? Ну его к черту, - сказал Магнар. - По-моему, получилось чересчур. Оно тебе надо?

- Что, наложил в штаны от страха, механик? - скривил губы в усмешке Эрвин. - Ну и пошел ты...

Эрвин закончил фразу отборным ругательством.

Крис поднялся, весь его аристократический вид выражал презрение и брезгливость.

- Ты выражаешься как мусорщик, - сказал он, словно выплюнул.

Эрвин, все так же сидя на корточках, оторвался от созерцания прибора и поднял глаза.

- Я могу говорить как хочу и где хочу, чего тебе не светит никогда, - с вызовом сказал он Крису.

Крис счел ниже своего достоинства отвечать задиристому мальчишке и гордо отвернулся. Ощутимо запахло ссорой.

Эрвин окинул взглядом соратников - такие разные и такие одинаковые - в одинаковых форменных костюмах и галстуках, с короткими аккуратными прическами, словно солдатики на плацу. Эрвин хотел было снова посмеяться над трусостью и чопорностью товарищей, но взглянул на угрюмые лица Криса и Магнара и, верно оценив силы и выгоду, промолчал. Черт! Если бы не вынужденная необходимость прибегнуть к их помощи, Эрвин бы вообще предпочел все делать сам. Действовать в одиночку, зависеть лишь от себя самого - гораздо комфортнее и привычнее. Но раз уж ему навязали общественное воспитание, пусть привыкают - он станет использовать навязанное так, как выгодно ему. А сейчас наиболее выгодным представлялось сохранить приятельские отношения и с Крисом и с Магнаром - ведь эта проделка, наверняка, не последняя. "Получилось чересчур..." Эрвин в нерешительности прикусил губу: а ведь правда - оно им надо? Им, не ему. Магнару, отличнику и гению, эта выходка могла выйти боком и стоить отличного аттестата, к которому он стремился столько лет. Что будет Крису - страшно подумать. Криса в гимназии уважали. Но хотя гимназисты и делали вид, что ни о чем не подозревают, многим было известно, чем "награждал" досточтимый граф Такерт своего старшего сына за малейшую провинность. После иных выходных Крис, бывало, не одну неделю на спортивных занятиях стеснялся обнажить спину и старательно сжимал зубы, утверждая, что всего лишь потянул мышцы. А уж малыш Ник тут и вовсе не при чем, он и с преподавателем-то истории сталкивался пока только в страшных рассказах однокашников. А надо отдать должное Эрвину - еще ни разу Ник не был заподозрен даже в причастности к проделкам своего кумира.

Эрвин по привычке быстро облизнул губы.

- Ладно, уходите-ка отсюда, - сказал он. - Я сам дальше справлюсь, - и, заметив замешательство в рядах соратников, продолжил: - Нет, я серьезно говорю. Тут работы минут на пятнадцать. Мало ли что - я-то отбрыкаюсь и вас не выдам, а вам, действительно, не сдобровать. В конце концов, это моя затея. А кто рванет кнопку, мы потом решим.

- Ты серьезно? - настороженно переспросил Крис.

- Вполне.

Крис с Магнаром переглянулись. Бросать товарища, конечно, подло... Но с другой стороны, какая будет польза, если они спалятся все разом? Этому головорезу опять ничего не будет, а им...

- Ты не думай, мы не трусы, но это, и правда, было бы лучше.

- Да я не думаю, - широко улыбнулся Эрвин, - валите, и Ника забирайте.

Улыбка, как нередко с ним случалось, довершила дело. Откровенно говоря, Крис с Магнаром посопротивлялись лишь для вида, и с облегчением выдохнули, приветствуя такой исход. Оставалось только так же незаметно, как они проникли в класс, так же его и покинуть. Мальчишки подошли к двери. Перед тем как "пойти на дело" они, уж разумеется, со всей положенной основательностью удостоверились, что будущая жертва - господин Скарентен, у которого было окно в два урока, счастливо уехал в город и вернется, как следствие, нескоро. Текущий урок еще не закончился, так что в коридоре должно быть безлюдно, если только Каземат не нагрянет с обходом.

Крис осторожно приоткрыл дверь на крошечную щелочку - никого, тишина. Открыл пошире - мальчишки ужами вынырнули в коридор. Ника пришлось, сдержанно шипя и уговаривая, вытаскивать силой, подпихивая с двух сторон. Он горел желанием доказать свою преданность и оставаться до последнего. Лишь непререкаемый авторитет Эрвина вынудил подчиниться. Крис и Магнар тихо прикрыли мощную дверь и еще раз дружно выдохнули - пронесло. Вот дураки, чего их угораздило связаться!

Эрвин остался один. Сразу стало вдвойне и даже втройне неуютно, словно страх покинувших его товарищей, задержавшись в комнате, накинулся теперь на единственную оставшуюся жертву. Неудержимо захотелось тоже плюнуть на все и уйти. Гордость и упрямство не позволили. Чем быстрее он займется делом, тем скорее все закончится. Эрвин склонился над стулом.

"Черт!" - снова раздосадованно ругнулся он про себя. Техническая сторона дела, как обычно, его подводила. Ну не любит его техника, и даже простейшие инструменты грозят непредсказуемым злодейским нападением. Маленькая отвертка соскользнула и проехалась по ладони, разрывая кожу. Слизывая выступившие алые капельки, Эрвин засунул рану в рот.

- Что вы здесь делаете, сударь?

Внезапно прозвучавший строгий женский голос застал его врасплох. От неожиданности Эрвин вздрогнул и отпрыгнул на пару шагов в сторону, одновременно оглядываясь.

Видимо, торопясь скрыться, эти олухи недостаточно плотно закрыли дверь! И теперь на пороге стояла высокая стройная женщина - преподаватель по танцам и достойным манерам мисс Виодетт.

- Господин Эрвин Лэнст, ну конечно..., - узнала мальчика стройная дама.

Мисс Виодетт преподавала в гимназии третий месяц, но этого оказалось достаточно, чтобы при имени Эрвина у нее начинали трястись руки и безотчетно поджимались губы. При том, что сначала ей необычайно посчастливилось - на первых нескольких уроках мальчик вел себя довольно терпимо и молодая учительница успела обнаружить и убедиться в наличии у него врожденной гибкости, музыкальности, слуха и, как это потом ни отрицалось всеми его последующими поступками, чувства такта и обходительности. А потом ее постигла та же участь, что и внушительное число прочих преподавателей, - мальчишке словно вожжа под хвост попала. Заниматься он отказался, но на уроки являлся исправно, хотя бедная учительница уже с завистью поглядывала в сторону тех счастливчиков, чьи уроки он просто игнорировал. Ее занятия часто были объединенными, и своими комментариями, подколками и насмешками Эрвин неизменно доводил девочек то до слез, то до смеха, мальчишки при нем страдали от стыда и осознания собственной неуклюжести. Зачастую урок заканчивался раньше времени от того, что дети впадали в ступор, будучи не в состоянии выполнить самого простого задания мисс Виодетт, затюканные градом злорадных насмешек.

- Не соизволите ли вы все-таки ответить, господин Лэнст, что вы здесь делаете? - отчетливо повторила мисс Виодетт, голос ее знакомо задрожал от нарастающего гнева.

- Заблудился, - ядовито ответил Эрвин, продолжая сидеть на полу, скрестив ноги и посасывая грязную ладонь.

Весь его вид был один сплошной вызов порядку. Единственной поблажкой гимназическому стилю в гардеробе Эрвина была серая рубашка - она его вполне устраивала. Но уж, конечно, без всяких там галстуков и с неизменно закатанными рукавами. Длинные черные волосы его были небрежно перетянуты в хвост, в левом ухе сверкала небольшая серьга.

- А это что? - учительница взглядом указала на стул с висящим на одном недокрученном шурупе приборчиком.

- Понятия не имею, впервые вижу. Должно быть вентилятор, он, полагаю, необходим господину Скарентену для проветривания ног и... ну вы поняли, - мальчик смотрел снизу вверх с откровенной издевкой.

Мисс Виодетт наклонилась и с предельной осторожностью отсоединила непонятную конструкцию. Повертела в руках, но смысл вещицы остался для нее загадкой.

- Извольте следовать за мной, - сказала она и решительно двинулась к выходу.

- Ага, побежал! Мне и здесь неплохо, - вслед ей выкрикнул Эрвин.

Молодая учительница поняла, что терпение ее растянулось до предела, и если она сейчас же не сделает чего-то кардинального, то при следующем их столкновении, она уже будет всерьез готова к изощренной физической расправе. Мисс Виодетт стремительным шагом вернулась к Эрвину и изо всех сил решительно дернула его за руку. Чтобы не быть позорно проволоченным по полу, мальчик был поневоле вынужден подняться и, упираясь, но все же потащиться за мисс Виодетт. Ярость прибавила хрупкой женщине сил. Если бы идти было далеко, мальчик бы без сомнения вырвался, но мисс Виодетт всего лишь дотянула его до соседнего кабинета и втолкнула внутрь. По инерции просеменив еще несколько шагов, Эрвин уперся руками в учительский стол и остановился.

Здесь шел урок арифметики пятого курса, у доски что-то писал мелом профессор Друктон - настолько милый и мягкий старичок, что на его уроках Эрвин, если и не занимался, то и срывать их без особой надобности не стремился. Профессор даже относился к неугомонному мальчику с известной долей симпатии. Сейчас он удивленно прервал речь и поверх очков окинул недоуменным взглядом ввалившуюся посреди урока странную пару.

- Очень прошу простить меня, профессор, за подобное вторжение. Но пожалуйста, не могли бы вы предположить, что это за вещь, - мисс Виодетт протянула пожилому профессору непонятный приборчик.

Профессор Друктон осторожно осмотрел конструкцию.

- Откуда это у вас, молодой человек, - сделав верные выводы, обратился профессор к Эрвину.

- Сам сделал, - буркнул Эрвин.

- Вот как? Ну что ж, похвальная тонкость и аккуратность работы, - одобрил профессор, не питая при этом иллюзий насчет мальчика и нисколько не поверив его словам. - Но вот что это...

Профессор попытался отогнуть небольшую пластинку.

- Не трогайте, - закричал Эрвин.