Жизнь и как мы ее строим

1,2

Пока добрался до небольшой скрытой галереи, соединяющей две половины королевского дворца - путь сам по себе неблизкий, несмотря на то, что предусмотрительно приколотая на грудь табличка с беспрепятственным пропуском через любые помещения, освобождала от излишних вопросов - известность его личности отнюдь не означала мгновенного физиономического узнавания в недворцовой среде... Пока миновал все охранные кордоны с их мощными запорами - здесь проверяли всех и вся, невзирая на известность и титулы, и тут проявлять свой гонор не имело ни малейшего смысла. Поблажки могли быть предоставлены исключительно членам монаршей семьи... Потом немалое расстояние по королевским действующим владениям - здесь, разумеется, уже никто не смел задерживать. Но минуты убегали со скоростью улепетывающего зайца.

Была еще одна возможность: путь через улицу не вызвал бы никаких задержек-проверок, но занял бы в общей сложности не меньше получаса, даже если бегом. Это ж надо выйти из музея в город, обойти вдоль дворцовой ограды на противоположную сторону, пройти через парк. Разумеется, вариант сразу отпал.

По высившимся по сторонам двери вооруженным гвардейцам Эрвин понял - опоздал. Двери перед ним распахнулись.

Влетев в залитый ярким солнечным светом небольшой спортивный зал, юноша с ходу в почтительном поклоне опустился на одно колено перед великим государем Отнии Его Величеством королем ХанесемомШ и затих, тяжело дыша. Вид короля не предвещал ничего хорошего.

- Вы опоздали, граф, - подтвердил государь.

Раздраженный рык грозного правителя принудил склоненную голову опуститься еще ниже.

Эрвин украдкой скосил взгляд на часы. До условленного времени оставалось еще пять минут. Но это не имело никакого значения - заставить монаршию особу ожидать даже минуту - немыслимое нарушение приличий и этикета.

- Смиренно прошу простить меня, мой государь, - сказал Эрвин, не поднимая головы.

- Надеюсь, причина была существенная, - гневно поджал губы король. - Вы предоставили мне достаточно времени выбрать взыскание.

- Всецело полагаюсь на милость моего повелителя, - покорно произнес юноша.

- Переодевайтесь, - с заметным пренебрежением сказал король и жестом дал дозволение подняться.

Его величество был уже в спортивном облачении - белоснежное дзюдоги, перепоясанное черным поясом.

Стоящий наготове слуга, изъявляя желание помочь, протянул форму Эрвину.

- Я сам, ступайте, - велел ему юноша, поднимаясь с колен.

Пятясь, слуги покинули помещение, вслед за ними исчезла и извечная охрана. В центре зала, сложив на груди руки, остался стоять лишь учитель мастер Сокоро.

Мастер Сокоро, имеющий высочайшую степень десятый дан дзюдо, уже много лет тренировал государя Отнии, и ученик его достиг в своих занятиях уже той ступени, которая позволяла схватиться с учителем считай на равных. Хотя никаких экзаменов и соревнований повелителю Отнии, разумеется, не устраивалось. Государь относился к занятиям исключительно как к способу проведения досуга и поддержания себя в форме. Но занимался по-возможности регулярно.

Увлечение правителя словно моровое поветрие не могло не накрыть все его дворцовое окружение - кто-то на самом деле увлекся, кого-то хватило на пару месяцев, а кто-то не имея ни способностей, ни желания, продолжал заниматься, надеясь таким способом заслужить внимание и одобрение своего монарха.

Действительно, время от времени отдельным особям и выпадала честь быть партнерами в схватках с самим государем. Ведь необходимо же было на ком-то отрабатывать приемы и совершенствовать технику. Но даже для этого мастер Сокоро предпочитал приглашать опытных иностранных борцов, поскольку местные, а уж дворцовые искуссники в особенности, даже имея определенные умения, до такой степени страшились причинить возможную боль великому монарху, и даже просто прикоснуться к священной особе короля казалось им кощунством, что тренировки сводились к клоунскому представлению.

Попытки Его величества приобщить воспитанника к своему увлечению давали плоды лишь первые пару лет. Потом, когда Эрвину было позволено посещать занятия и тренировки проводимые для гвардейцев службы личной охраны короля, мальчик со всем пылом своей увлекающейся натуры перебросился туда. Там обучали борьбе без правил и ограничений, направленной на развитие феноменальной реакции, скорости, внимания, силы удара, владению различным оружием и подручными средствами, призванными защитить опекаемую особу и себя от возможных неприятностей и нападений. По сравнению с этим любая другая борьба казалась детским развлечением. И государь вынуждено признал обоснованность вероломства мальчика. Но периодически, не стесняясь прибегать к давлению и не оставляющим выбора приказам, требовал от Эрвина составить компанию в тренировках. Тот впрочем не очень и сопротивлялся.

- Добрый день, мастер, - галантно поздоровался Эрвин с учителем.

Посуленная великим правителем Отнии расправа за опоздание юношу, видать, несильно беспокоила - верноподданические манеры его бесследно пропали вместе с покинувшими зал слугами. Он быстро скинул одежду, не утруждаясь походом в раздевалку или хотя бы за подготовленную ширму, и переоделся в положенную форму. Эрвин принципиально носил только белый пояс, по его словам исключительно из любви к этому цвету.

Король ХанесемШ тоже погасил гневные молнии, которые до этого метал его взгляд, и спокойно, не обращая на переодевающегося юношу внимания, неспешно принялся разминать мышцы.

- Приветствую вас, Эрвин, - с достоинством сложил руки в ответном обращении мастер Сокоро. - Давно вы не радовали меня своим присутствием.

- Ни вашего уровня, учитель, ни уровня Его величества мне здесь не достичь. А на меньшее я не согласен, - сподхалимничал Эрвин, одаривая мастера улыбкой.

Приведя в надлежащий порядок внешний вид, Эрвин задорно крутанулся вокруг себя, демонстрируя полную готовность к дальнейшим действиям.

Разминка и начальная тренировка прошли в полном молчании, прерываемые лишь указаниями и советами мастера Сокоро да редкими вскриками соперников. Наконец, противники вышли на татами.

- Хадзимэ, - прозвучала команда, означающая начало поединка.

Государь Отнии был несравнимо более опытным борцом. Зато Эрвин был более ловок и гибок. Наработанная скорость восприятия действий противника и реакции на них позволяла уходить от ударов в самом начале их движения. К сожалению, строгие правила борьбы существенно ограничивали свободу, и Эрвин быстро заработал пару наказаний - сидо, когда в запальчивости сбился и применил неразрешенные приемы. Наконец, противники сошлись в близком захвате, и тут король Ханесем Ш чуть слышно произнес:

- Надеюсь, девушка сегодня того стоила?

От неожиданности Эрвин отвлекся, чем не преминул воспользоваться противник. Толчок, потеря равновесия, захват и парень оказался прижат к полу. Грубой физической силы, как ни крути, у едва вышедшего из подросткового возраста юноши было значительно меньше, чем у взрослого тренированного мужчины - подняться Эрвин уже не смог.

- Иппон, - прекратил схватку наставник, объявляя чистую победу, и тут же направился к побежденному.

Усевшийся в центре татами Эрвин смиренно выслушал описание своих ошибок, советы и наставления учителя. Мастер сам продемонстрировал юноше лучшие варианты ухода от того рокового броска, что был ему навязан в схватке. Когда парень в шестой раз оказался брошенным на пол, наблюдавший со стороны, государь дал отбой истязаниям.

- Мастер, считаю, он уже все понял.

Учитель повел рукой, приглашая своего высокородного ученика на татами для продолжения тренировки.

- Из вас еще не сделали отбивную, господин граф? - походя, поинтересовался король.

- Мне лестна ваша забота, великий государь, но я достаточно крепок, - признательно склонил голову Эрвин.

- Расслабляющий массаж, чай для восстановления сил... Составишь компанию? - привычной фразой предложил государь Эрвину, когда тренировка была окончена, и после надлежащих прощальных взаимных раскланиваний с мастером они остались в спортзале вдвоем.

Эрвин недовольно поморщился.

- Тогда сразу набегут слуги. Не хочу... Давайте, Ваше величество, я лучше сам приготовлю чай, а все прочее - потом, без меня, - сказал он.

- Изволь, - кивнул Ханесем Ш.

Всё полагающееся для оживляюще-освежающего напитка было загодя предусмотрительными слугами расставлено на специальном столике. Оставалось лишь наполнить чаши. Там же призывал расслабиться на своих просторах удобный уголок для отдыха, по-восточному наполненный множеством разнообразных подушечек, столиков и подставочек.

Эрвин взвесил в руке фарфоровую чашу - нечто метаморфозное, по форме больше напоминающее стакан, а по роскоши и изяществу близкое к элегантной чайно-кофейной посуде. Покрытое позолотой изделие могло бы считаться произведением искусства, со временем достойным занять свое место в каком-нибудь музее. Или будущие поколения сочтут это посредственностью и выбросят на помойку? Эрвин тряхнул головой, загоняя эти вздорные мысли подальше. Совсем краткий разговор с рыженькой эмоциональной девушкой почему-то продолжал назойливо щекотать память, должно быть из-за своей неоконченности.

Прежде чем наполнить королевскую чашу, он налил немного себе и опробовал - ставшее уже неосознанно-автоматическим действие. Почти единственное из бездны предписанных дворцовым этикетом требований, что не казалось юноше раздражающе бессмысленным, и посему неукоснительно соблюдаемое, даже когда они оставались с великим правителем Отнии наедине.

Поставив две наполненные чаши на невысокий столик в восточном стиле с высокими бортиками, Эрвин отнес и аккуратно поставил его около монарха. Проигнорировав манящие удобства уголка для отдыха, они расположились в самом центре зала на матах, куда юноша лишь кинул несколько небольших подушек для комфорта.

- Это было неспортивно, государь, - отметил Эрвин, протягивая стакан с напитком.

- Ну ты же любишь бои без правил, - произнес король ХанесемШ с добродушным злорадством. Он полулежал на матах, одной рукой подперев голову, другой поглаживая свою аккуратную бородку.

- Ну да, - набычился Эрвин без особой, впрочем, обиды, скорее по привычке. - Придраться не к чему - тут получилось все честно и по правилам, но все равно нечестно.

Он уселся рядом, скрестил по-турецки ноги, и после непродолжительных усилий добившись равновесия, установил свою чашку с напитком на коленку.

- Втяни колючки, ежик, и усвой горький урок, - шутливо-торжественно провозгласил правитель, - и ответь на мой вопрос.

- Какая девушка, милорд? - прозондировал почву Эрвин, не сводя глаз с покачивающейся чаши.

- Та, которая заставила тебя взять на себя свою вину...

Эрвин снова поморщился.

- Шпионство во дворце поставлено на широкую ногу.

- Стараются... Но на самом деле со мной связался профессор Гловер и передал ту версию, что предложил ему ты.

- И что?

- Ну, я знаю тебя все же несколько лучше, чем профессор. Сложил два плюс два... - пояснил король. - К тому же, Эрвин, ты непозволительно забыл о камерах слежения в каждом зале.

- Забыл! - Эрвин стукнул кулаком по мату, сетуя на такую оплошность.

Государь едва успел подхватить его опасно накренившуюся чашу - этому сосуду сегодня повезло больше, чем несчастному шедевру в музее. Они посмотрели друг на друга и улыбнулись - одинаковая мысль посетила головы не впервые.

- Зато я не забыл и велел уничтожить записи... - сказал ХанесемШ. - Однако, ты опять ловко ушел от ответа.

- Да нормальная девица, весьма симпатичная, - пожал Эрвин плечами и залпом осушил спасенную чашку-стакан.

- Мне не нравятся твои устремления, мой мальчик. Гораздо спокойнее, когда ты приударяешь за фрейлинами... да и не только, но здесь во дворце. Неужели здешние просторы уже маловаты? Что вдруг потянуло на "нормальных", к тому же иностранок? Мне еще не хватало международных проблем с тобой. Да и медицинских в случае чего тоже.

Слегка насмешливый, но мягкий и снисходительный тон произнесенных Его Величеством претензий не подразумевал под собой ни приказа, ни необходимости ответа и повиновения - простая констатация факта.

- Я буду аккуратен, - сказал Эрвин.

- Надеюсь. А как ты собираешься возместить урон, нанесенный моему музею? - сменил тему король.

- А вы, государь, разве не отмажете меня?

- И не подумаю.

- Ваза-то фальшивая...

- Но даривший ее об этом не подозревал.

- Ну да... - отрешенно проронил юноша. - В действительности, я собирался вместо нее передать в музею что-нибудь из своих личных запасов древностей, если оно их устроит. В замке этого добра хватает. Хотят - пусть спустят на аукционе и купят такую же вазу на ближайшем базаре.

Эрвин крутил на мягком материале татами пустой стакан, задумчиво разглядывая оставляемые им следы. Наступившая тишина нарушалась лишь негромкими поскрипываниями материала.

Льющийся в окна полуденный солнечный свет отражался от нанесенной на чаше позолоты и играл на лице юноши солнечными зайчиками. Редкие светлые прядки в его растрепанных волосах сами напоминали пробивающиеся из темноты лучики.

Его величество король ХанесемШ выжидательно молчал, периодически мелкими глотками отпивая ароматный напиток и наблюдая за калейдоскопом света и эмоций на лице Эрвина. Односложные и большей частью флегматичные ответы юноши дали понять, что отнюдь не раскаяние и покаяние понудило того до поры до времени оставить слуг за дверью, да и не ожиданием любовных приключений наполнены его помыслы. Но не в привычках государя было давить на своего воспитанника.

- Государь, вы торопитесь? - наконец спросил Эрвин.

- Подождут.

Эрвин пересел так, чтобы они оказались точно друг напротив друга и мимолетным движением облизнул губы.

- Там, в этом зале стоит каменное кресло... - начал он и рассказал все услышанные им сегодня легенды.

Получилось, конечно, не так проникновенно и красочно, как перед студентами, поскольку цель, надо полагать, была иная, вышло скорее сухо и деловито. Государь выслушал без комментариев и не скрывал своего удивления.

- Да, я помню это седалище. Видел, когда оно стояло еще на своем законном месте, - проговорил он, когда Эрвин замолк. - И ты, понятное дело, сразу взгромоздился на него?

- Вы все-таки просмотрели запись, прежде чем уничтожить? - ощетинился Эрвин.

- Господь с тобой, ежик, когда бы я успел? Просто я на твоем месте тоже неудержимо захотел бы так поступить, - сказал государь и с сожалением развел ладони, - но вряд ли бы посмел, ведь это же так "некоролевски"... Ну и кем ты себя ощутил - великим жрецом или прекрасной красавицей?

- Для великого жреца он несколько неудобен.

- Ну, во-первых, видать, мастера в те времена не были столь искусными. Во-вторых, тут уж выбирать не приходится: или солидность или удобство. Считаешь, мой парадный трон - прямо кресло для отдыха?

- Понятия не имею...

- Да ладно! - хмыкнул король ХанесемШ. - Хочешь сказать, что ты ни разу не взбирался на него?

Мельком улыбнувшись, Эрвин не стал озвучивать и так понятный им обоим ответ. Он снова нервно несколько раз провел языком по губам. В такие моменты он походил одновременно и на беззащитного растерянного ребенка и на змею перед броском. Государь не впервые с досадой отметил это. Любая не поддающаяся контролю привычка - слабое место человека, и по хорошему следовало бы отучить мальчика, но ХанесемШ не торопился - необходимость этого была пока несравнимо меньше, чем испытываемое государем удовольствие от наблюдений за воспитанником. Тем более, что и проявлялась с годами уже лишь при действительно сильном волнении.

Но по мере дальнейшего рассказа Эрвина снисходительно-ласковая полуулыбка на лице монарха сменилась сурово поджатыми губами и напряженным взглядом. Готовая было сорваться подколка про то, что раз уж юноша ощутил себя не жрецом, значит быть в образе прекрасной женщины ему оказалось куда как более приятно - мгновенно забылась. Государь отставил свой недопитый стакан, полулежачую позу сменил на менее раскрепощенную и слушал с молчаливым вниманием.

- Да бог с ними, со всевозможными тронами... Я понимаю, что все это лишь мои фантазии, но то что я почувствовал - это... - Эрвин прикусил губу, отчаянно подыскивая подходящие слова. - Этот чертов камень, как мне показалось, отдал мне все, что сумел впитать за века - людские боль, отчаяние, ужас, надежду. Сон ли то был, гипноз ли, или мое воспаленное воображение... Но я почувствовал себя тем самым человеком, которому предстоит стать жертвой, предуготовленной всевышнему. Я испытал всё - от того момента, когда меня как быка на заклание вели к лобному месту, и до самого последнего мига, когда мир вокруг посерел и погас. Это ужасающее ощущение добровольного бессилия перед уготованным тебе судьбой. Это так трудно описать словами! Тоска, обреченность, одиночество. Представь: сначала тебя ведут - ведут неторопливо, долго и нудно, вокруг возносят молитвы, горят священные огни, ты окружен тысячами людей... Ты хочешь вырваться, но покорно идешь и слушаешь песнопения и даже подпеваешь им, потому что веришь, что это нужно. Послушно садишься. Страшно, безумно страшно, но уже необратимо... Камень в предвкушении угощения принимает в свои объятия - нежные и зовущие. Ведь там нет даже намеков на то, что жертву держали силой, нет там никаких креплений... Потом короткая и даже немного приятная боль, и из тебя по каплям вытекает жизнь - медленно и неумолимо. Вокруг стоят эти..., стоят преклонив колени, воздают почести, молятся. Смакуя, следят, как угасает твоя жизнь. Кто-то из них, быть может, и жалеет, но пальцем не шевельнет для спасения, да ты и сам не пытаешься это сделать... И совершенно один... И твердо знаю, что на самом деле всем глубоко безразличен, и моя боль, моя жажда жизни, молодость их не трогают. Большинство даже радует, что я умираю, а они - бедные и уродливые, больные и увечные остаются. А потом... конец... Для меня все закончится навсегда. Толпа разойдется, обсуждая и красивую церемонию и совершенно посторонние дела, предвкушая сытный ужин, теплую постель и завтрашний день, который конечно же будет лучше нынешнего... И если назавтра окажется, что жертва оказалась принесенной зазря, они с сожалением скажут, что я оказался просто недостаточно хорош для богов... - Эрвин посмотрел в глаза собеседнику. - Какова же должна быть вера, чтобы человек не возмутился, не расшвырял все вокруг, не швырнул в лицо ведущим его сосуд с кровью своей?! Ведь всегда лучше умереть стоя, чем вот так... как баран... и ради баранов... Я никогда не понимал Иисуса Христа, и теперь не понимаю еще больше, но сегодня я смог почувствовать его. Для того, чтобы добровольно пойти на такое, надо быть или святым, или идиотом.

Его королевское величество ХанесемШ озадаченно глядел на охваченного черными мыслями воспитанника - парнишку трясло как в лихорадке. Не в первый раз Эрвин вынуждает монарха замолчать, переваривая поражающие неожиданностью и кажущейся нелогичностью высказывания.

- Вера - сильная вещь, Эрвин, она тысячелетиями двигает историю. Вера в бога, в господина, в светлое будущее... Хотя, справедливости ради надо сказать, что в твоем случае жертву, наверняка, сначала основательно одурманивали, чтобы не сопротивлялась. Вряд ли все они были героями, - осторожно, спокойными, нарочито прагматичными словами, государь постарался вытащить юношу из затянувшего его мрачного омута.

- Думаешь, всегда?

- Не знаю. Но так бы сделал я.

- Не всегда, наверно... - вскользь решил для себя Эрвин и снова горячо заговорил, сбить его настрой государю не удалось. - Да это и неважно. Я говорю о сути, а не о конкретной личности... Человек умирает в искренней вере. А потом, столетия спустя, люди с удовольствием, пуская слюнки от возбуждения, слушают кровавые истории и смакуют ту жертву, которую ты принес, и смеются над твоей наивностью и верой, которая уже давно никому не нужна...

Юноша опустил голову. Губы его тряслись, пальцы не переставая нервозно перебирали горемычный стакан.

- Что ты хотел от меня услышать? - осторожно спросил государь. - Совет? Мнение? Успокоение?

Эрвин вскинул взгляд - он и не задумывался об этом.

- Даже не знаю, - проговорил он с недоумением. - Ничего, наверно. Просто высказаться... Мне показалось страшным умереть таким нелепым образом. Я, например, готов в любой момент умереть за тебя, мой государь, но сражаясь, защищая - как угодно, только бы не добровольно давая себя прирезать. Так я, наверно, не смогу...

Король ХанесемШ потер рукой лоб. Сам он был больше человек действия. Чувства и переживания, как свои так и чужие, могли лишь служить ему опорой для принимаемых решений. Периодические же самокопания и эмоциональные взрывы Эрвина постоянно ставили в тупик. Неплохо умея анализировать людские поступки, как психиатр правитель Отнийского королевства был недостаточно хорош.

- Мальчик мой, откуда вообще подобные мысли? Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется ни умирать за меня, ни принуждать себя к любому насилию над собой. В конце концов, у человека всегда есть выбор... Мне кажется, я предоставил все условия, чтобы ты мог думать своей головой и принимать решения, не оглядываясь по сторонам.

- Да, только порой предоставленные тобой условия, государь, существенно снижают варианты выбора, - грустно усмехнувшись, передернул Эрвин высказанную монархом мысль. - В том-то и дело, что это был бы мой сознательный выбор... и я его боюсь.

Король ХанесемШ, положив руку Эрвину на затылок, привлек его к себе.

- Перестань, ежик. Это лишь твои фантазии и эмоции... Когда принимаешь подобные решения по отношению к себе, поверь, это еще не так страшно. Страшно решать что-то за других. К сожалению, придет время - ты и это испытаешь, и отнюдь не в фантазиях... Знаешь, я пожалуй, сведу тебя с одним человеком. Мы встречались всего раз, но мне запомнилось. Тебя он должен заинтересовать - странный, не то философ, не то святой чудак, выдает диковинные мысли - может они помогут тебе разобраться в себе, а может просто отвлечешься... А сейчас, Эрвин, я должен идти. Зови слуг.

И когда Эрвин уже готов был подняться, король выдал заключение:

- Во всяком случае истоки твоего сегодняшнего самопожертвования ясны.

- Возможно и навеяло, - прикинув, согласился юноша. - Хотя я в данном случае не терял ничего. Даже наоборот.

Высказавшись, парень заметно остыл, а затихающие эмоции он уже с возрастом научился прятать от постороннего взгляда. Поднявшись на ноги, Эрвин размахнулся и швырнул свою пустую чашу прямо во входную дверь спортзала.

На звон брызнувших по сторонам осколков тут же влетели стражники.

- Своеобразный способ, - пробормотал правитель. - Тебе определенно сегодня нравятся звуки разбивающейся посуды. На ужин велю подать одноразовую.

Лукавая улыбка стерла последние видимые следы мрачных мыслей с лица Эрвина и, опустившись на одно колено, он подал руку, помогая повелителю подняться.

Понабежали слуги, оттесняя их друг от друга, с поклоном распахнули двери, приглашая принять подготовленную ароматную ванну.

- Дозволит ли великий государь мне удалиться в свои комнаты? - склонил голову Эрвин.

- Ступайте, граф. И постарайтесь вечером не опаздывать.

Подождав, когда Эрвин выйдет, его величество король ХанесемШ вызвал командующего гвардейским корпусом своей службы безопасности.

- Капитан Пакрет, сегодня же возобновите охрану сопровождения мальчишки, минимум на неделю, - приказал государь. - У меня есть опасения, что он может в ближайшие дни влезть в какую-нибудь неприятность.

- Простит ли Его Величество мою дерзость, если я осмелюсь усомниться в целесообразности данного действа, - почтительно, но твердо произнес капитан гвардейцев - когда дело касалось работы, он считал себя обязанным все делать и знать основательно. - Молодой человек проходит подготовку в гвардейском корпусе...

- И вы полагаете, что этого достаточно, чтобы я был уверен в его неуязвимости? - сурово перебил государь.

- Простите, Ваше Величество, я лишь хотел сказать, что его опыт достаточен для того, чтобы он тут же обнаружил слежку. Кроме того, за исключением зеленых новичков всех мало мальски опытных гвардейцев он знает в лицо.

- А я и не требую от вас, господа гвардейцы, скрывать от графа сам факт охраны. Он не глуп, и сам все прекрасно осознает. Позвольте ему делать всё, что угодно, и не влезайте туда, где по вашему мнению он и сам неплохо справится. Я не требую от вас никаких отчетов. Лишь того, чтобы с ним не случилось непоправимого. Свободны, капитан. А вы, - обратился государь к окружению, - поторопитесь. У меня уже нет времени прохлаждаться, так что ускорьте свои процедуры.

Король отвернулся от командира охраны, отдавая себя во власть слуг, подготавливающих тело своего монарха к омовению, массажу, облачению и прочим подданическим радостям.

Капитан гвардейцев отошел в сторону и сокрушенно вздохнул. Он неоднократно сталкивался с молодым графом Лэнстом на тренировках гвардейцев личной королевской охраны, ощутил на себе его несносный характер, и очень хорошо представлял сложность поставленной перед ним и его ребятами задачи - нащупать, не переступить и не упустить ту грань, где своеволие и безнаказанность Эрвина пересечется с приказом государя. Знать бы еще истоки и подоплеку этого приказа. Добросовестный и совершенный в своем деле профессионал, капитан Пакрет неизменно пасовал перед необходимостью вести политику, угождать и разбираться в хитросплетениях государственных замыслов. А отношения великого государя и его юного фаворита, даже по прошествии стольких лет после появления Эрвина во дворце, временами казались окружению лишенными всякой логики и смысла. Полное безразличие к поступкам и характеру молодого человека, холодное и пренебрежительное, а порой и безжалостное обращение с ним со стороны правителя королевства перемежалось с фактами, демонстрирующими неоспоримую заботу и безграничное доверие государя. А в такой непростой ситуации никогда не знаешь, что имелось в виду, что вызовет одобрение повелителя, а за что на его голову, а главное на головы его ребят-гвардейцев, падет непредсказуемый в своей ярости гнев монарха.