ГУБЕРНАТОРЫ ТОЖЕ ГИБНУТ!

ГУБЕРНАТОРЫ ТОЖЕ ГИБНУТ!   Роман.   Все события и имена героев вымышлены, совпадения возможны лишь случайно, за что автор ответственности не несет.  Не думайте, что я пришел - уничтожить Закон или Пророков. Не уничтожить я пришел, а исполнить!  Библия. От Матфея. Гл. 5:17.  Все - таки жизнь — хорошая штука, как бы ни была она полосата. Черные полосы этой капризной и строптивой зебры все равно гораздо тоньше белых. Жизнь хороша, просто иногда мы этого не замечаем. И чтобы в этом убедиться, когда вам все надоело, когда вы не можете уже терпеть, бросьте все и езжайте на природу. Там вы поймете, что жизнь — прекрасна. Ну, а если вы уедете в горы, то это понимание наступит совсем скоро. Среди немного разряженного и чистого воздуха, величественных вершин, ослепительно белого снега и вселенской пустоты радость и наслаждение жизнью вам гарантированы!  Но главное в этот момент — не общаться с людьми, потому как общение с ними может испортить вам наслаждение. Люди вообще могут приносить одни неприятности. Люди противные существа, они только и делают, что вредят - природе, животным и самим себе!  — Извините, вы не видели тут парня в красном комбинезоне? — Нет. — А девушку в белом? У нее такая красная спортивная шапочка и очки «Окула»?. — Нет! — Странно… — Мужчина, извините, мы никого не видели, что тут странного?! — Странно, вы тут одни, вокруг вообще никого, целина. Я видел, как они за этот склон заезжали! — Здесь никого не было! — А что это у вас? Палатка и подъемник миниатюрный? — Да! — Вот здорово! Всегда хотел иметь такое, но позволить себе не могу — не те доходы! Горные лыжи — вообще дорогой вид спорта. Их купишь да ботинки — глядишь - на жратву не останется! — У вас все? — Что значит, все? — Вопросы еще есть? — А вы не сильно- то разговорчивы и приветливы! Вы откуда? Из Белоярска? — Какая вам разница?! — Да нет, никакой, просто, если из Белоярска, то может у нас с вами общие знакомые есть! Мы бы подружились, вы бы мне разрешили пару раз на вашем мини- подъемнике подняться! — Нет, у нас и не может быть, общих знакомых! Мы не из Белоярска! — Жаль! Да, по говору — вы из Москвы, скорее всего, акаете сильно. Дожили! Вот в наш край туристы из Москвы приезжают, чтобы на горных лыжах покататься! А пару лет назад здесь вообще никого не было, только горные архары ходили! Саяны вообще горы дикие, но вот цивилизация и сюда докатилась! — Что, нельзя сюда приезжать? Это пока не частные горы! — Да нет, просто, интересно, чего это вы в Приэльбрусье не едете — вам туда из Москвы ближе! — Мужчина! Чего вы к нам пристали? Мы отдыхаем! Не нарушайте наше уединение – катитесь! — Хм, а вы грубые. А знаете, почему вас, москвичей, не любят? Вы слишком заносчивы, считаете, что вы хозяева страны! Все, мол, остальные — быдло. Вот вас и не любят! Ничего хорошего это вам не принесет, вас все равно лишь десять миллионов, а нас сто сорок, и живем мы в разных измерениях! — Все сказали? Езжайте отсюда! — Все равно, странно. — Что вам странно, мать вашу?! — Что вы моих друзей не видели. — Слушай! Катись отсюда! — Да пошел ты сам! Эти горы общие! Кстати, зря вы свой подъемник разбираете, там, за горой, завтра настоящий, большой бугель откроют, даже губернатор наш должен прилететь! Так что эта ваша хрень вам не понадобится! — Спасибо за информацию! А сейчас, прошу вас, — уезжайте! — Я вам что, мешаю? Разбирайте, монтируйте — я посмотрю. — Нет, при вас мы разбирать ничего не будем! Лыжник натянул на глаза очки и, поправив их, сильно оттолкнулся палками. Лыжи заскользили по белой глади снега. Сделав крутой вираж, он поднял целый фонтан снежных брызг и остановился. Посмотрев на неприветливых людей, копавшихся возле сумок и палаток, зло крикнул: — А я все равно посмотреть приеду, как вы тут свою хреновину собрали! Завтра с утра и приеду!! Один из неприветливых туристов посмотрел на него сквозь темные спортивные очки и зло бросил приятелю: — Слушай, майор, этот козел мне не нравится! Может всю операцию сорвать! Видел он нас и установку увидел! — Успокойся, лейтенант! Ты в первый раз такое задание выполняешь. Не надо суетиться.. Лиц он наших не видел, комбинезоны у нас стандартные. В таких тысячи на лыжах катаются. Установку вообще за мини-подъемник принял. А что любопытный, так сибиряки все любопытные! — И все-таки… — Ничего не все-таки. Хватит этих двух — парня и девки! Ты куда трупы дел?! Нормально закопал? — Да, нормально. Там, за бугром, лощина — снег метра четыре, он здесь практически круглый год лежит! Так что они навечно останутся молодыми и красивыми! - лейтенант зло улыбнулся. — Хорошо, но циничным таким быть не надо: это эмоции. Тебя ведь учили – никаких эмоций! Эмоции губят. Тем более, в нашей работе… — А установку когда запускать начнем? — Как стемнеет, так и начнем. Завтра утром все должно быть готово. — И все–таки, зря… — Что, зря? — Зря мы этого козла отпустили, надо было и его… — Вот сразу видно, что у тебя нет наблюдательности! — А что? — Тот парень и девка чистыми были! У меня прибор на них не сработал, а этот как подъехал, так такой фон пошел! У него не то «сотик», не то рация. Мы могли погореть! Сам знаешь, «сотик» оставляет сигнал, даже когда выключен! А местные знать не должны! Все секретно! Об операции знает только спецотдел. Если у этого козла там за горой друзья, они бы звонить на «трубу» стали, а следы можно по «трубе» вытащить. Местные парни из регионального отдела завтра, после операции, сразу установят контроль всей местности! Радиоконтроль даст сигнал, и тогда концы видны будут! Понял? Поэтому лучше было этого козла отпустить. А трупы сегодня ночью чтоб вывез, их могут найти! — Ты что, майор? Копать жмуров! Да там снега на них метра два! — Лейтенант, я приказал! У вас возражения? — Никак нет! — Тогда делайте, что приказано: к утру трупов быть не должно! Группу прикрытия вызывайте, и жмуров — километров за сто! — Эх, ясно. —    Да, кстати, надо этого козла пробить! Его данные на всякий случай пригодятся!     Глава первая      Белые горы облаков. Величественная картина. Здесь, за облаками — все по-другому. Даже небо - другого цвета. Темно-синяя даль, а там, вверху, где–то там — космос. До него еще километров сто, но он чувствуется, дыханием холода и вечности. Беспредельное пространство…  Жизнь мимолетна! Жизнь мгновение, ничто, пылинка! Кто знает ей цену? Кто знает ее хрупкость? Создатель? Он где-то там, высоко. Но, здесь до него ближе, хотя бы на десять километров. Десять километров над землей! Она неумолимо тянет вниз, словно говоря: очнись! Ты мой! Очнись! Ты смертен! Полет — это фикция! Но есть это мгновение, когда чувство свободы сильней земного притяжения! И это мгновение наступает здесь, на высоте десять тысяч метров. Десять тысяч метров до тверди…   — Товарищ президент, сок апельсиновый! Мужчина поморщился. — Я же просил: не называйте меня «товарищ президент»! Это звучит уродливо! — Извините! - бортпроводница виновато застыла с подносом, на котором стоял стакан сока. — Зовите меня, ну, «господин президент», что ли, в конце концов. От слова «товарищ» прет совдепией! — Извините! — А еще лучше — просто Сергей Сергеевич. — Хорошо, Сергей Сергеевич. — Ладно, не обижайтесь, вам сколько лет? Хотя, конечно, у женщин не принято спрашивать о возрасте. — Сергей Сергеевич, я на правительственных бригадиром уже двенадцать лет, и замечаний не было. — Да не бойтесь. Это не замечание, это — просьба, никто вас на берег не спишет. Так сколько вам лет? — Сорок. — М-да, значит, вы двенадцать лет на борту номер один? — Точно так… — Значит, многих возили? — Да, многих. — А кого тяжелей всего было обслуживать? — Горбачева, не его, конечно, а Раису Максимовну. Она очень привередливой была. Мы тогда  на «шестьдесят вторых» летали, тесновато было, не то, что тут! — Да, Рая… - президент тяжело вздохнул. Взяв стакан сока с подноса, он отвернулся к иллюминатору. Взглянув на облака, немного помолчал, и, вновь посмотрев на бортпроводницу, улыбнулся и кивнул на большое кресло напротив. — Садитесь. Та засмущалась и, нервно переступив ногами по мягкой ковровой дорожке, осталась стоять на месте. Президент улыбнулся и, вздохнув, вновь пригласил: — Да садитесь! — Не могу. Не положено…  по инструкции. — Садитесь, к черту инструкции,  мне кое-что спросить у вас надо. Женщина нерешительно поставила поднос на тумбочку и опустилась в мягкое просторное кресло. Президент внимательно посмотрел ей в глаза. Она, не выдержав его взгляда, потупилась. Его взгляд  вообще мало  кто мог выносить. Тяжелый и пронизывающий, он, казалось, помогал президенту читать мысли собеседника. Даже его американский коллега отводил взор в сторону, хотя и полагал, что, раз  русский президент английским не владеет, то и прочитать его мысли  не сможет. — Значит, говорите,  многих возили, со многими летали. — Да, Сергей Сергеевич,  многих, а если учесть, что у Ельцина по два премьера за год сменялось, так  всех и упомнить сложно. — А сам-то Ельцин? — Хм… Ельцин — веселый дядька! Иногда суровый был, но так, вообще, нормально, правда, как заусит —  пил много! И других заставлял, особенно над Немцовым издевался. Напоит его,  а тот блюет. А Ельцин сидит и хохочет! Говорит,  вот Бориска, будем из тебя через блювонтин еврея выводить! А этого, ну вашего полпреда, маленького — дефолтика, заставлял песни детские петь. Про чебурашку много пел. — Про чебурашку? Почему? — А он на него похож, только уши приставь, это не я, не подумайте, это сам Ельцин говорил. Ой, что-то много я болтаю! — Нет, ничего. Это интересно, говорите…. — Ну, тот и пел, а мы с девками слушаем там, за перегородкой, и смеемся, а как на землю сошли – не до смеха,  дефолт-то по многим ударил! — Да. Ну а  генерала Гусева возили? — Гусева  возили. Он тогда был этим,  совет безопасности возглавлял, в девяносто шестом, его тогда, боялись, многие! — Ну и как вам Гусев? — А, что Гусев — нормальный мужик,  он на экране только жесткий и противный, а в жизни проще, вежливый. Никогда не грубил. Всегда подтянутый. Если и пил, то не пьянел. — А он, как вы думаете,  человек абсурдный? Может что-нибудь дерзкое выкинуть? — Дерзкое?! Нет! Не знаю, он вообще-то, по-моему, взвешенный, но напористый. И смелый! Он правду-матку режет. Одно слово – генерал, в Афгане, по-моему, по-другому и нельзя было! Там, кто не мог так, либо спивались, либо погибали! — Да, Афган, он многим судьбу поломал и карьеру сделал. — А вы про Гусева спросили, потому, что мы к нему летим? — Да, вот решил заскочить в его область,  посмотреть, как там у него дела, слишком много сигналов поступает, что у него там не все в порядке. Вы-то сами ничего про Белоярскую область не слышали? — Да, так, краем уха. — И что? — Да разное.  Кто говорит, что Гусев там хоть порядок навел, а кто — что наоборот. Понавез там воров разных! Кого слушать, не знаешь! — Да, вот я и хочу выяснить, что там происходит! — Так вам что, Сергей Сергеевич, ваши помощники информацию собрать не могут? — Помощники — это одно, а жизнь —  совсем другое. Вот вы мне тоже немного помогли. — А чем я-то вам помогла? — Ну, про Гусева рассказали, хотя я сам, конечно,  немного его знаю, но все равно, одно дело, как он держится на официальных встречах, а другое — как с вами. — Ну, я пойду, а то скоро посадка: к Белоярску подлетаем. — Да-да, конечно, идите, спасибо! Президент проводил ее взглядом. Посмотрев несколько секунд на закрывшуюся дверь, он встал с кресла и сделал несколько физических упражнений. Пару раз присев, сделал резкий выпад и ударил ногой по воображаемому сопернику. Нога провалилась в пустоту, но президент удержал равновесие и зафиксировал ступню на высоте плеча. Выдержав позу,  встал в исходное положение и, громко выдохнув воздух через нос, свел руки на груди.  В этот момент постучали. Президент встряхнул кисти рук и сел обратно в кресло. — Да, войдите…. В каюту вкатился маленький толстенький советник. Он виновато улыбнулся и, нервно посмеиваясь, тихо сказал: — Сергей Сергеевич, через сорок минут — Белоярск, готовить пресс-релизы о встречах? Служба протокола готова, ждут вашего утверждения! — Нет, Павел Анатольевич, пока нет! Никакого протокола! Визит будет кратковременным, встреч — по минимуму:  с губернатором и в Ячменево поеду. Все встречи с народом – отменить, я не готов. А когда я не готов — в толпу не пойду попугаем! Ваших пресс-релизов читать не буду! И потом, вы в них пишите одно и то же! Хоть бы что новенькое придумали! Попахивает Брежневым и концом семидесятых! Советник виновато потупился. Президент, взглянув на него, добавил: — Павел Анатольевич. В Ячменево — особо готовьте! — Это к писателю Астахову? — Да, вы же знаете, что я очень люблю его творчество! — Да, но… — Какое еще «но»? — Тут, видите ли, Сергей Сергеевич, Астахов — человек очень своенравный, он прямой и строптивый. — Ну и что? Он гений! А гений может себе позволить быть прямым и строптивым! В отличие от вас! — Да, я все понимаю, но Астахов… он очень уклончивый, как это говорится:  без царя в голове. — Без меня, что ли? – президент улыбнулся. — Нет, Сергей Сергеевич, Астахов просто может не захотеть с вами говорить и все! Он человек своенравный. Ему никто не указ! — Так сделайте, чтобы он захотел говорить со мной,  у вас еще часа три. — Нет, Сергей Сергеевич, вы меня не поняли, это не в наших силах, как он задумает — так и сделает! — Что, даже с президентом может не захотеть говорить? — Я же говорю — сам себе режиссер… Президент неожиданно рассмеялся. Советник в смущении смотрел на него и не мог понять, отчего тот смеется, от гнева или от радости, и что последует за этим смехом. — Ха! Ну, рассмешили! Прекрасно! Наконец-то нашелся хоть один человек, кто может мне  в открытую отказать, значит, не все в нашем государстве — холопы! Есть люди, которые все-таки свое достоинство имеют! Молодец Астахов, воистину – талант и гений, настоящий сибиряк! Советник попробовал улыбнуться. Но президент вдруг помрачнел и сурово сказал: — Я не знаю, как вы будете уговаривать Астахова,  но я хочу с ним встретиться! Не будет встречи — завтра можете считать, что в новостях расскажут о вашей отставке в связи с переходом на другую работу! Ясно?! Советник икнул и попятился назад. Он быстро закивал почти лысой головенкой и забормотал: — Ясно, ясно! Сергей Сергеевич, разобьюсь в лепешку, а этого Астахова уговорю! Президент вновь улыбнулся и стал приветливым. Как будто не было мгновенной вспышки ярости. Так перевоплощаться его учили в молодости — в спецшколе КГБ. — Да, принесите мне еще раз послушать эту запись  разговора Гусева и Осиновского, я хочу кое-что проанализировать перед встречей с ним! — Будет сделано! — Советник растворился за прямоугольником двери. Президент посмотрел ему в след и брезгливо сплюнул. Через минуту в комнату вошла помощница и бесшумно положила на столик миниатюрный диктофон с наушником. Президент благодарно ей кивнул. Помощница улыбнулась и исчезла с легкостью сказочной феи.  Вообще президент не любил Гусева. Строптивый губернатор и отважный вояка,  генерал раздражал его своим упорством и внутренней силой. А президент терпеть не мог уверенных людей. Гусев на его беду  относился именно к таким. Заняв третье место на выборах в девяносто шестом, генерал, словно метеорит, ворвался в элиту кремлевской политики и подавил своей энергией многих старожилов с Красной площади.  Президент понимал, что просто так с Гусевым бороться бесполезно: он имел слишком большой авторитет среди народа, а главное — законную должностную неприкосновенность. Договариваться с Гусевым было трудно, да и элементарно стыдно. Любые переговоры могли показать слабость позиции главы государства. Но тянуть  со строптивым губернатором было нельзя, ситуация зашла слишком далеко…  Последней каплей, переполнившей чашу терпения президента, была эта запись разговора Гусева и Осиновского. Старый интриган и придворный кукловод Осиновский нажил во времена правления Ельцина миллиардное состояние. И теперь крутил-вертел многими политиками.  Интерес Осиновского к Белоярской области был понятен. Сорок тонн золота в год, нефть, лес и алюминиевые комбинаты. Север области давал никель и кобальт. На Енисее — три мощные электростанции. В общем, было чем поживиться!  Управлял областью Гусев, человек хоть и напористый, но в политике игрок слабый. А в этой смертельной игре, кроме энергии и смелости, нужно было иметь деньги, но вот их-то у генерал-губернатора и не было….  …Президент вздохнул и включил диктофон. Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Так было лучше воспринимать информацию и думать. Думать о следующих ходах….                                                             Глава вторая     Губернатор сидел, развалившись в кресле, и дымил сигаретой. Он глубоко затягивался и шумно выпускал дым из легких. Часы громко отбили в углу двенадцать. Губернатор лениво посмотрел на циферблат и нажал кнопку на пульте. Большая полированная дверь кабинета открылась, и секретарша пропищала: — Алексей Петрович! Господин Осиновский. — Господа в семнадцатом кончились! Остались господенки, господушки, мать их! Проси! – грубо пробасил Гусев.  Осиновский появился в кабинете, словно привидение. Улыбающееся лицо и злые глаза на лысоватом черепе. Его сутулая фигура нервно прошлепала по паркету и плюхнулась на стул возле губернатора. Тот глубоко затянулся и неохотно протянул руку: — Ну, Осина, с чем пожаловал? Осиновский вяло пожал ругу генералу и, заикаясь, ответил: — Ллешша, ты что?! Такой неприветливый… — Ты что заикаешься? В полете укачало? — Да, так, что-то замерз. У тебя тут холодрыга! — А ты думаешь, что Сибирь — только поставщик золота и платины? Нет, друг мой! Самое главное богатство – это холод! Именно им мы вас всех, ублюдков теплолюбивых,  как тараканов отсюда и вытравим! Ха! Ха! — сурово рассмеялся Гусев. — Леша! Ты, как всегда, брось ты свои солдафонские штучки! — Что? Не нравится? Попался бы ты мне в Афгане, загонял бы тебя дежурным по кухне! Картошку-то  хоть чистить умеешь? Осиновский дерзко взглянул на Гусева. В его глазах сверкнул огонек злобы, но тут же потух где-то в глубине его взгляда. Осиновский растянул губы в улыбке и ответил: — Леша! Воевать и лямку тащить — это не по мне! У меня другое предназначение в этой жизни. — Ага! Бабки считать, да партнеров накалывать! Вот вся твоя гнилая сущность! Потроха-то у тебя вонючие, протухли там, в Кремле! Вас всех там надо за яйца на Красной площади повесить! А иностранцев водить и за баксы показывать, чтоб другим неповадно было! Расплодили  ворюг, суки, но ничего — дождетесь! Устроим вам  ночь любви! — Леша! Откуда такая злоба?! — Откуда, откуда, от верблюда! Довели страну! Нищие старики да дети, полуголодные бабы да спившиеся мужики! А вы все бабки качаете! Не стыдно-то самим? — Леша, ты, по-моему, сам хотел на трон залезть, или, по крайней мере,  возле него пригреться! Иначе, зачем же ты попер на выборы? — А вот и попер, чтоб всякую шушеру душить! Да, видно, не передушишь вас! Ладно, хватит тут слюни пускать. Зачем прикатил? Осиновский внимательно посмотрел в суровое лицо Гусева и, помолчав,  достал из кожаной папки лист бумаги. Помяв его за кончик, протянул Гусеву. Тот внимательно прочитал и, подняв глаза,  зло улыбнулся: — Да! Сучонок ты, одно слово! Значит, говоришь,  все угольные разрезы области под себя хочешь? — Хм… Леша, во-первых,  это было оговорено, когда мы тебе бабки на выборы сюда давали! А во-вторых,  не мне, а всем-всем ребятам,  спасавшим тебя от опалы Ельцина! Пора, Леша, отдавать долги, как говорится! Гусев тяжело вздохнул и, достав сигарету, закурил. Он потер лоб ладонью и тихо сказал: — Знаешь, что Осина, вы мне тут не гундите, что вы мне бабки-то подогнали! Я с вами сполна рассчитался! Алюминиевый завод вам отдал, а это уже миллионов сто в год прибыли чистоганом и, заметь, американских денег! Во-вторых, я уже не тот дурачок-генерал, каким вы меня считаете! В политику я играть научился! Цену теперь себе знаю! И в-третьих, у меня другие планы! Осиновский вздрогнул при последних словах Гусева. Он сощурил глаза и, нервно забарабанив пальцами по столу, спросил: — Леша? Что? Тебя уже кто-то перекупил? Кто-то из кремлевских? Кто это?! Гусев громко рассмеялся. Дым от сигареты попал ему в глаза, и от этого выступили слезы: — Ха! Ха! Вот! Вот вся ваша сущность! Ха! Ха! Нет, милый дружок! Нет! Никто меня не купил! Ха.…Ха… Осиновский смотрел на него в недоумении и ждал, когда Гусев закончит смеяться. Генеральский смех плавно перешел в кашель. Лицо его побагровело. Гусев налил себе из графина воды и, сделав несколько глотков, продолжил: — Нет, Осина, нет! Просто, я понял, что все-таки когда-то надо прекратить все это! — Что ты имеешь в виду? — А что имею, то и введу! — Ты опять за свои солдафонские пошлости! Леша! С тобой сегодня невозможно разговаривать! Ты какой-то не свой! Изменился. Что случилось? Неужели все так у тебя здесь хреново? Гусев вдруг прекратил смеяться и, наклонившись над столом, тихо прошептал: — Ты же знаешь. Ты знаешь, что Кремль с областью делает! Мы бюджет не приняли! А нам денег — ни хрена! Дохните люди Белоярской области! У вас губернатор — говнюк! Вот как  президент со мной! Но это он не со мной! Это он с тремя миллионами его холопов! — Ты что такое несешь! Сами тут виноваты! Устроили балаган с этим вашим областным парламентом! Развел тут демократию! Гусев вскочил с кресла и, ударив кулаком по столу, крикнул: — Заткнись! А вы что хотели, чтоб мы языки в жопы позажимали?! Не хрена! Хватит! Кровь из нас пьете! Область всю разворовали, сволочи! Вот вам!! – и он сунул под нос Осиновскому кукиш. Тот даже испугался от такого резкого выпада. — Леша, Леша, успокойся, я пошутил!! Найдем мы тебе  денег для бюджетников! Найдем, ты только подпиши вот это! Разрезы отдай, а учителей и пенсионеров твоих мы прокормим! — А! Найдете! Спасибо! Нет уж! Хватит! Осиновский никак не мог понять, куда клонит губернатор, от этого он заерзал на стуле и, словно курица, заморгал глазами. Гусев, видя его растерянность, обошел стол и, сев напротив, спокойно сказал: — Все, Осина, я решил, вернее, мы решили! — Кто это — мы? – робко спросил тот. — Мы, жители Белоярской области! — Не понял. — Ну, в общем, я с местными депутатами некоторыми посоветовался, с некоторыми политиками, писателями, местными художниками, музыкантами, в общем, авторитетными в Белоярске людьми! — И что? Гусев улыбнулся и, пригладив волосы, ответил: — А то — пора кончать эту бодягу! Мы не колония, нас грабить не надо! Как это говорится:  мы не рабы! Рабы не мы! — Ты это о чем? – с тревогой в голосе переспросил Осиновский, не понимая губернатора. — А все! Нет больше этого беспредела! Я намерен создать в области правительство и созвать чрезвычайный съезд депутатов! — Зачем это? — Тьфу, ты! Ну, ты тупой! Не будем мы больше Москве ни хрена отдавать, возьмем себе  своё,  и баста! Осиновский чуть не упал со стула. Он судорожно схватил папку и, прижав ее к груди, словно щит, дрожащим голосом сказал: — Лешааа! Это… это же бунт! Переворот местного масштаба! Ты, ты, понимаешь, что ты задумал?!! И что за этим последует?! Гусев, махнув в его сторону, скорчил брезгливую гримасу: — Только вот этого не надо! Не надо! Не надо тут корчить  девочку в левой ноздре! Пугать меня страшилками! Знаю я все! И представляю, на что иду! Но другого выхода нет! Нет! Понимаешь?! Осиновский  все еще не мог поверить  услышанному: — А на съезде, на съезде-то этом, что собираетесь делать? — А то.  Там съезд и решит! Пусть люди решат! А не я! Я только могу предложить… — А что ты собираешься предложить? — А то,  я предлагаю, выйти область из состава России!! Принять свою конституцию и жить самостоятельно! — Что?!!! - завизжал Осиновский. – Что?! Ты! ты дурак!! Идиот! Ты такое несешь! Ты не представляешь, что ты сейчас делаешь! – он дернулся и вскочил со стула. Тот, вылетев из-под него, упал боком на дорогой паркет. — Да, ладно тебе! Ладно, давай  лучше поговорим спокойно. – Мрачно отмахнулся от него Гусев. — Да о чем тут можно говорить?! Я в эти игры не играю! Ты меня не впутывай в этот бунт! Бессмысленный и обреченный! Спартак, тоже мне, тут нашелся! Емеля Пугачев местного розлива! Ты против кого собрался играть? Против Кремля?! Ты что, не понимаешь, что ты уже обречен?! Кто тебя поддержит? Местное быдло? Да нужен ты им! Им и так хорошо! Было бы плохо - они бы давно уже все на улицу с камнями вышли!  Гусев слушал истеричную речь Осиновского и молчал. Того это еще больше раздражало. Эхо его голоса острым фальцетом  отскакивало от стен губернаторского кабинета. — Леша! Пока не поздно! Останови все это! Да и то, я подозреваю,  информация в Москву уже ушла! Ведь поговорка, знают двое – знает и свинья, очень актуальна в нашем государстве! А я подозреваю, об этом не одна свинья знает, а целый свинарник!  Гусев, тяжело вздохнув, встал со стула и ушел в комнату отдыха, находившуюся за стенкой. Оттуда он вернулся с бутылкой французского коньяка и двумя бокалами в руке. Поставив хрустальную посуду на полированную крышку стола, он медленно налил коньяк и тихо сказал: — Ладно, давай  выпьем! Осиновский взглянул на него и, медленно сев на место, махнул рукой. Он не мог поверить в происходящее. Хитрый интриган понимал, что совершенно не владеет ситуацией. — Давай, пей. - Гусев кивнул на бокал. — Леша!! Скажи мне,  что ты пошутил!! — Нет, какие шутки, я тебе сказал правду… — А ты о своей семье подумал? Что с ними будет? Твои дети в Москве! Жена! — А что делать  местному народу?! Ты подумал?! Неужели так и жить в этом стойле! Представь: у миллионов людей нет будущего! Нет!! Его мы, мы украли и ничего не хотим давать! — Да кому оно нужно,  это твое будущее?! Им бы по бутылке водки, да по бабе —  и все, вот и все будущее! — Нет, Осина,  зря ты так обо всех. Народ все равно ведь  не дурак и не пьяница. Есть, конечно, некоторые, но обо всех так судить… Просто,  такие, как ты и я, у него отняли веру в справедливость! Веру  в хорошее! Веру в то, что можно жить по-человечески! — Леша! Ты о чем! Зачем это тебе? Гусев залпом выпил коньяк и, поставив бокал, как-то обречено ответил: — А я  не хочу, чтобы после моей смерти  мне на могилу кто- нибудь  насрал! Как Хрущеву! Хочу  умереть не гадом! Хочу  дать людям надежду! А вдруг  все получится? Вдруг  все–таки разорвется этот порочный круг под названием «империя большевизма»! Империя зла! — Леша, Леша, дурак ты! И все! Лучше бы  вон подписал угольные разрезы! Мы бы с тобой  на недельку бы в Ниццу махнули, на Лазурный берег, или хочешь — в Куршавель? В Альпы?! — Нет, Осина, как говорится, мосты сожжены – Рубикон перейден! Ты же знаешь, что я своих решений не меняю! Осиновский покачал головой и с сожалением в голосе сказал: — Видно,  последний раз видимся! Ты мне хоть и друг, но встречаться с тобой теперь просто опасно! Я и так в последнее время   у президента в опале, а тут еще и твой переворот. Нет, Леша! Я, извини  — пас! Прощай! — Ты так прощаешься, будто меня завтра  в крематорий отправят… Осиновский встал и направился к двери, так и не притронувшись к коньяку. У выхода он пробурчал себе под нос: — …как знать,… как знать… Гусев посмотрел на его спину,  исчезнувшую за полировкой двери, и налив еще коньяка, тихо прошипел: — Да пошел ты!    Глава третья     ….Президент выключил диктофон и вздохнул. Над дверью  запищал сигнал и загорелась надпись «Пристегнуть ремни!». Сергей Сергеевич щелкнул пряжкой и приготовился к посадке. Он не любил эту часть полета. Опускаться на землю было как-то неуютно. В момент дребезжания колес о бетон взлетно-посадочной полосы  словно заканчивался сладкий интересный сон. Президент поежился и закрыл глаза. Он попытался представить себе лицо Гусева. Но ему это не удалось. Его очертания расплывались в абстрактных линиях и никак не хотели принять конкретный облик.  Разноцветные огни аэропорта размывались мокрым снегом, таявшим на иллюминаторах. Толстая громадина Ила затряслась на бетоне взлетной полосы. Двигатели взвыли форсажем реверса. Самолет покачивался на неровностях рулежки. Президент расстегнул замок ремня и встал с кресла. Дверь открылась, и вошел помощник. Он улыбнулся и мягко сказал: — Сергей Сергеевич,  температура за бортом —  минуc десять. Надо теплое пальто надевать и шапку. Президент поморщился и ответил: — Да! Белоярск неприветливо встречает, пальто надену, а шапку нет. Вы ведь знаете,  я не люблю шапок, тем более, меховых! Это меня угнетает! Шапка — это ведь  чисто крестьянское изобретение. Вся Европа без шапок ходит. Я ведь из Питера, а Питер — это Европа.