(Бывшая) Невеста брата

Поезд ещё стоит, проводница терпеливо ждёт, когда поднимется последний пассажир. Закат полыхает всеми оттенками багрового, три длинных тени лежат на перроне. Молчание затягивается, в нём слишком много сдвоенной вины и чужой боли, от которой я задыхаюсь. Смотрю на успевшие запылиться кроссовки Марка и машинально думаю, что надо будет отдать их в ремонт, когда вернётся. Тут же одёргиваю себя: это больше не моя забота. И Марк едва ли позволит её проявить. Он и сейчас не смотрит в мою сторону — только на Тимура. Вижу, как Тимур сжимает кулак, чтобы не поднять руку и не обнять Марка на прощанье. Вижу, как Марк стискивает руку на ручке чемодана, борясь с собой и понимая, что драка с братом уже ничего не изменит. Они прощаются, скорее всего, навсегда. Либо на годы, за которые боль притупится, а обиды припорошит временем. — Тим, — наконец холодно, без намёка на интонацию, произносит Марк. — Прощай. И… — он всё же скользит по мне взглядом, от которого прошибает холодом. Коротко кивает и вдруг сжимает плечо. Рука безвольно падает вниз. Несдержанно всхлипываю, прижав ладони к груди. Открываю рот, но Марк уже поднимается в вагон. Почти сразу поднимают ступеньку и закрывают дверь. В тамбуре, кроме проводницы, никого нет. Тимур шумно вздыхает, низко опустив голову, и горько усмехается. Переплетает наши пальцы, крепко сжимает в своих и говорит, глядя на трогающийся с места поезд: — Пойдём домой. Несколько месяцев назад Маринка выбрала не самое лучшее место для важного объявления — заявляю об этом, едва переступила порог забитого бара. Спина гудит — четыре пары подряд выслушивать мямлящих студентов и врагу не пожелаешь. Неужели нельзя было собраться дома? — Ничего ты не понимаешь! Для торжественных случаев нужны торжественные места! — Место, где впервые блевала, перебрав пива? — спрашиваю ехидно, делая заказ. — Иди в задницу, Полька, нет в тебе ни капли романтики! — Маринка обиженно скрещивает руки на груди, но моментально сияет, не в силах держать новость в себе слишком долго. — Здесь мы с Митей впервые поцеловались, помнишь? — Я понятия не имею, где вы впервые поцеловались. Зато отлично помню, где переспали: на моём дне рождения! — склоняюсь над столом и зловеще тяну: — Ты, кстати, мне до сих пор должна постельное бельё! — Я оплатила химчистку. — Но не штопку! Не знаю, что вы там делали, но порвать простыню и наволочку… Мне его, между прочим, мама подарила! — Ладно, не ворчи, я куплю тебе новый комплект в следующем году. — Маринка глубоко вздыхает, набирает полную грудь воздуха и протягивает руку. — Митя сделал мне предложение! Одновременно с этим передо мной опускается бокал вина. Посмотрев на кольцо, потом на бокал, увеличиваю заказ до бутылки и только тогда выдыхаю: — Ого! Это что за камень? — Топаз. — Маринка вертит ладонь в стороны, и голубой камень ловит свет гранями, рассыпая крохотные пятнышки на столешнице. — Он сам выбирал, представляешь? — С трудом, — тяну с сомнением. И вдруг перегибаюсь через стол, порывисто обнимаю. — Поздравляю! Вы оба заслужили счастье! После университета, предсказуемо, в жизни поменялось всё: чьи-то мечты сбылись, а чьи-то разбились под натиском реальности. Отлично помню чувство стыда за то, что Марк решил ответить на мои чувства и сказал, что хочет со мной. Было стыдно за многое: друзья осуждали за то, что простила его измену на первом курсе, Маринка вообще смотрела сквозь. Было стыдно за счастье, которое не должна испытывать. Я считала себя жалкой, но ничего не могла сделать со своей любовью. Марк был рядом, остальное, хоть и звучало эгоистично, было неважно. С Маринкой не разговаривали год, пока она сама не объявилась на пороге дома и не сказала, что больше не злится. А следом огорошила новостью, что они с однокурсником Митей теперь вместе. С того дня прошло два года, жизнь наладилась, и вот теперь Маринка на два шага впереди, а я плетусь позади, счастливая, но по-прежнему не замужняя. Отношения с Марком… Никто не говорил, что будет легко, но к трудностям я была готова едва ли не с раннего детства. Всё случилось внезапно: он пришёл одним дождливым вечером и остался до утра. Никаких лишних слов или признаний, но кому они нужны, когда в сердце так много счастья, что даже больно? Уверена — я единственный человек в мире, который знает, как может любить Марк Градов. Да, он оступился на первом курсе, но тогда мы официально не встречались. Да, знаю, как жалко звучат оправдания. Мы пытались встречаться, а потом я узнала, что он переспал с какой-то девушкой с третьего курса на студенческой вечеринке. Это было больно… Но, уже в прошлом. То, что он до сих пор не спешит узаконить отношения угнетает. Даже ленивый Митя разродился быстрее, а они с Маринкой встречаются на год меньше! А Марк… Да, мы живём в доме, доставшемся ему от родителей, в престижном районе, сплошь застроенном особняками за высокими заборами. Даже странно, как у Марка никто не выкупил дом — он тут как бельмо на глазу: одноэтажный, из сруба, с большим заросшим садом… Поначалу я тоже не стремилась быстрее завести семью. Кольцо на пальце Маринки всё изменило. Нет, семья необходима, иначе отношения со временем зайдут в тупик и никакая, даже самая сильная, любовь не сможет их оттуда вывести. Думаю об этом, яростно шагая к дому прямо по лужам. Скоро он должен вернуться из очередной командировки, подробности которой, естественно, никогда не расскажет, и вот тогда поставлю вопрос ребром. Или хотя бы намекну на то, что хочу замуж… Счастливо улыбающаяся Маринка вызывает кислую улыбку, всё острее напоминая о собственной неполноценности. Занимаю себя бесконечной работой, взяв кураторство над группой третьекурсников, но те уже были не рады своему — срываюсь на них за каждый проступок, а потом виню себя за несдержанность. Нервничаю, как будто решила сама сделать Марку предложение. Смешно даже. В пятницу Маринка зовёт в гости, но это выше моих сил. Предпочту провести вечер в компании вина и сыра, и отходить от плана не собираюсь. Впереди два выходных, и никакое сияющее лицо лучшей подруги не испортит отличное настроение! Напевая под нос, стою над плитой, прижав ступню правой ноги к левому колену, когда по кухне проносится лёгкий ветерок с запахом сухих луговых трав. Странное сочетание после затянувшихся дождей. Резко обернувшись, роняю лопатку и прижимаю ладони к груди. Губы дрожат, расползаясь в улыбке. — Марк, — выдыхаю, жадно окидывая взглядом запылённую куртку, спутанные волосы и чёрные глаза. Отмираю, бросаюсь к нему, крепко-крепко обнимаю, утыкаясь носом шею. Пять секунд — ровно столько всегда проходит, прежде чем он поднимает руки и обнимает в ответ. Ещё три — чтобы стиснуть в объятиях так крепко, что воздух закончится. До мелочей выучила каждый жест и с трепетом жду, когда он зароется носом в волосы и шумно вдохнёт их запах — соскучился. А потом толкнёт к стене (столу, шкафу, кровати — где застал), закинет ногу себе за спину и жадно поцелует. Эти мгновения после его возвращения из командировки люблю больше всего. Порой кажется, что именно из них и состоят все счастливые воспоминания. Его сухие обветренные губы прижимаются к моим, мягким, и голова идёт кругом. Зарываюсь в его волосы, с силой притягиваю к себе, трусь, слабо постанывая, когда член упирается в лобок. Марк выдыхает, подхватывает под ягодицы, отрывает от пола и несёт в спальню, спотыкаясь на каждом шагу. Сшибаем вазу с цветами и едва не роняем картину с журавлями, прежде чем переступить порог спальни. — Марк, — задыхаюсь, сладко постанывая, когда его пальцы вонзаются в меня и начинают двигаться в идеальном ритме, размазывая смазку по влагалищу, — Марк, у тебя грязь на шее. — Забыл стереть в поезде, — низко бормочет он, прихватывая губами кожу над ключицей. Широким языком проходится по её длине, тычется носом в ямку, прихватывая зубами молнию на майке. — Может, сначала в душ? — откидываю голову назад, подставляясь под жадные поцелуи и расстёгивая куртку. Она падает вниз, пяткой Марк отбрасывает её в сторону и, оторвав меня от стены, несёт к кровати. — Потом примем, — шумно выдыхает, роняя на покрывало и рывком стягивая чёрную водолазку. Падает сверху, оттягивает нижнюю губу, проводит по ней языком. — Вдвоём. Обвиваю его ногами, нетерпеливо ёрзая, пока он расстёгивает штаны и сдвигает мои трусы в сторону. Сладко выдыхаю, почувствовав его внутри. Подаюсь навстречу, принимая до конца. И растворяюсь в его сдавленных, тщательно контролируемых выдохах. Он редко себя отпускает, но когда это случается, душа отлетает на небеса от несдержанных стонов. Смотрю на то, как он кривит рот и хмурит тонкие брови, как трепещут ресницы и кадык прокатывается под кожей, смотрю, стараясь не упустить ни одной мелочи долгожданной близости. Запрокинув руки за голову, подставляя грудь под жадные поцелуи, пока он напористо двигается, крепко удерживая за ягодицы. Ещё немного, и по телу начнёт разливаться слабость, а мышцы станут лихорадочно сокращаться… — Марк!.. — умоляюще, скрещивая лодыжки за его спиной, — я почти… сейчас… Боже… Он утыкается лбом в подушку у виска, ускоряясь, слабо постанывая. Расслышав эти звуки сквозь тяжелое дыхание, коротко вскрикиваю, часто сокращаюсь вокруг него и замираю в блаженстве. Марк не останавливается, вбиваясь сильнее, заставляя давиться дыханием. Губами вбирает мочку уха, на грани слышимости шепчет моё имя и затихает. Перекатывается на спину, накрывает глаза рукой. Грудь часто вздымается, темные полосы на шее смешались с потом. — А теперь в душ, — командую, отдышавшись. Сажусь, но Марк тянет обратно, укладывает на себя. — Подожди. Просто полежи ещё. Послушно ложусь на его плечо, но внезапно хмурюсь: он редко зовёт просто полежать после секса. Только если… Привстав на локте, всматриваюсь в безмятежное красивое лицо. — Что случилось? Марк обречённо вздыхает, открывая глаза. — Не хочешь просто полежать? Тебе же это нравится. — А ещё нравится, когда ты говоришь правду, а не пытаешься что-то скрыть. — Требовательно и угрожающе добавляю: — Ну? — Я вернулся из командировки не один, — нехотя говорит Марк. — Я нашёл брата, Поль.