Тайяна 2. Влюбиться в небо

ПЛАЧЬ, ИЕРЕМИЯ!                                                           (евангелизационный роман)                                                                                                                           Ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. (I Тимофею 2:3-4) Истина - то, что существует в действительности и отражает действительность; правда -  утверждение, суждение проверенное практикой, опытом. (Толковый словарь С.И. Ожегова) Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня.   (Иоанна 14:6)     Н А Ч А Л О - Отец мой, отдай причитающуюся мне часть имения: я ухожу от тебя. - Сын мой! Помни обо мне и возвращайся. Я буду ждать! Сын ушёл в далёкую страну и поселился там, и жил там. И очи его смотрели на живущих в той стране, на дела рук их, на законы их, - и увиденное было приятно душе его. И жил юноша, поступая, как все; и не желал вспоминать наставлений отца своего, и отрёкся делами своими от заповедей его. Только по ночам сердце его просыпалось в нём и тихо и нежно шептало об истинной любви. Совесть разжигала в сердце человека огонь истины, пытаясь очистить дух его, но сын научился заливать огонь совести огненной водой и научился ночами совершать ещё большие непотребства, а днём отсыпаться. Он заменил любовь на страсть и назвал страсть любовью, и оправдал себя. И перестал делать добро, искать правды, спасать угнетённого, защищать сироту, вступаться за вдову, стал законопреступником и сообщником воров, стал принимать подарки и гоняться за мздою. И пришёл голод на ту сторону за бесчестие живущих на земле той. И отдавал юноша золото за кусок хлеба. И не стало ни золота, ни хлеба. И нанялся он пасти свиней у богатого. И мечтал о рожках, которыми кормили свиней, и не давали ему этого. И жил человек со свиньями много дней и ночей, и стал подобен им. И опостылела жизнь его душе его, и стал человек искать спасения. И обратился он к сердцу своему и вспомнил отца своего. И возвёл очи свои к небесам и уразумел ИСТИНУ. И сказал себе: возвращусь в дом Отца своего, ибо нет жизни вне отчего дома. Встал и пошёл в дом отца своего.                                                                ПЕРВАЯ ГЛАВА   Роман шёл по улице и плевался семечками. Весна всегда радует воображение поэта. Роман ловил себя на мысли, что он - гениальный поэт, художник слова. О! Он рисовал в своём воображении картины спасения человечества, картины счастливого социального строя для всех людей. Он приводил всех людей скопом к счастью, процветанию. Все, все должны быть счастливы в его обществе, где правит его добродетель. “Почему люди не такие, как я? - размышлял Роман. - Было бы одно счастье, мир, порядок, любовь, терпимость и т.д. Здорово было бы! Почему все не похожи на меня? Кто даст ответ? Интересно, кто же всё-таки создал землю, животных, растения, меня? Кто всё это придумал? И почему, если он это придумал, то происходит столько бед, горя, ненависти, несчастья? Почему? А может всё произошло от взрыва? Но тогда как могло взорваться то, чего не было? А?... И неужели человек всё-таки произошёл от обезьяны?.. Умный мужик этот Дарвин. Чем всё же он там кончил? Кто даст мне ответ? Почему я живу без мира, без цели, и если я задумаю цель и исполню задуманное, то это будет ничто, как будто и не было ничего. Где же смысл  всего, всей моей жизни? И, может, неважно мне, счастливы ли люди, если я несчастен. Сейчас разберёмся”, - и Роман подрулил к бочке с пивом. Пристроившись в хвост очереди, он отбросил мысли о глобальном счастии для всего человечества и стал потихоньку волноваться о насущном. Пиво заканчивалось. Бочку уже наклонили, и продавец который раз предупреждала мужчин, что пиво кончается, очередь не занимать. Но все надеялись, что именно ему хватит ячменного напитка, и упрямо стояли. Волновался и Роман. Идти искать где-то другую бочку не хотелось. За Романом уже занял очередь мужчина интеллигентного вида. Он был среднего роста, с проседью курчавившихся на висках и ушах волос. Нервно перебрасывал портфель из руки в руку. - Ну, чё? Хватит нам или не хватит? - обернулся к нему Роман. Мужчина ответил тут же: - Надежда умирает последней. Постоим, посмотрим. - Он секунду помолчал, - уже вторая бочка на мне заканчивается, а так хочется испить, взбодриться. - Я бы тоже выпил. Винца бы! Да где ж его взять? - А вон там, на парниках, я видел, как разгружали машину, полную живительного зелья. - Так может, сходим? - Роман стал ловить удачу за хвост. Денег у него было немного. Он смотрел на мужчину с ожиданием. Тот бросил взгляд на очередь, которая сомкнулась ещё теснее вокруг бочки, перевёл взгляд на кран, из которого начинала шипеть пена, кивнул головой. - Хорошо, но только быстро. У меня занятия, я обязан посетить «Альма-матер». На светофор не пошли. Перебежали плотно забитую улицу под свист невидимых «гаишников», трусцой рванули с тротуара во дворы и для верности пробежали ещё квартал. - Страждущих не остановить стражникам, - отдуваясь, изрёк мужчина. Радуясь, перешли на быстрый шаг. Не хватало в милицию попасть. Переведя дыхание, старший спросил: - Тебя как звать? - Роман. А тебя? - просто перешёл на ты юноша. - Володя. Они пожали крепко руки, давая понять друг другу, что довольны знакомством. - Смотри, дверь закрыта. Обед, - разочарованно сказал Володя и посмотрел на часы. - “ А счастья не было и нет, хоть в этом больше нет сомнений” - да... классик прав. Терять шанс Роман не хотел, он хотел выпить: - А давай через подсобку попробуем? Володя замялся: - Светиться не хочется. - Я схожу, а ты здесь подожди. - Роман полез в карман за мелочью. - У меня тут два с копейками. - Больше у него не было. - У меня есть, спрячь, - Володя протянул червонец. - Одну брать? - не упускал надежду Роман. - Бери две и закуси какой-нибудь, - всё понял напарник. - Останется, с собой заберём, ибо ещё не вечер. Роман зажал деньги в кулак, сплюнул и пошёл в подсобку. Через пять минут он появился с двумя большими бутылками вина в руках, с банкой рыбных консервов и куском хлеба в карманах. Прятаться не стали. Сели в беседку, которая тихо старилась среди кустов распустившейся сирени. Консервы и бутылку вскрыли ножом, извлечённым из портфеля. Роман тут же записал для себя в подсознание, что не помешало бы приобрести нож и носить его с собой для таких вот случаев. Он всегда быстро соображал. Анализируя, он заметил в себе интересную черту: схватывать всё с полуслова, с жеста, с фрагмента. Всё это помогало ему быстро реагировать в житейских ситуациях, находить правильное решение. Пили и ели быстро и молча. Да и не нужен был разговор. Не пришло время. Запах сирени мыльной пеной обволакивал беседку. Приятно было расслабиться и хоть на время ни о чём не думать. Просто плыть в этом весеннем убаюкивающем звоне. Роману нравилось тут. Нравилось пить и слушать, как звенит весна. Тихо, настойчиво звенело в природе. “Наверно, это звучит пробуждающаяся жизнь,” - радовался юноша. По небу плыли белоснежные бесконечные облака высоко-высоко над городом. Шумели где-то машины и люди. “Хорошо. Но всё-таки чего-то не хватает? - думалось Роману. - Покоя ли, мира ли?” - Время. Это слово вывело Романа из неги. Володя смотрел на часы. Юноша понял, что банкет окончен. Жаль было не выпитой бутылки, хотелось ещё. - А что у тебя за занятия? - закуривая, попробовал Роман растянуть встречу. - Лекция в институте, - стал собираться Володя. - Учишься? - Да нет. - Собеседник посмотрел на Романа как-то уж больно проницательно. - Работаю преподавателем, читаю лекции по философии, сею разумное, доброе, вечное... Хочешь, поехали со мной. У меня одна пара. Посидишь, подождёшь, а потом продолжим встречу. - А как же запах? - Зажую, у меня есть средство. Ну что? В путь? - Поехали. Быстренько рванули на автобусе до проспекта, пересели на метро. Запыхавшись, поднялись из подземки и строевым шагом продефилировали мимо административных строений до серого, невзрачного четырёхэтажного здания. Роман здесь никогда не был. Дверь была тяжёлая, массивная. Вестибюль - тёмный с широкой парадной лестницей, прокуренный. Поднялись на второй этаж. Прошли на кафедру. Помещение было небольшое с высокими потолками. - Располагайся, а меня ждут великие дела. Буду часа через полтора. Кофе там. Разберёшься. - Владимир захватил какие-то бумаги, оставил портфель и вышел. Роман стал располагаться. Первым делом он отыскал кипятильник в шкафу, взял стакан с подоконника, повертел в руках, проверил на чистоту, налил воды из графина, отпил глоток - во рту было тошно от пробежки, - нашёл глазами розетку, сунул кипятильник в стакан; подключил, поставил стакан на довольно-таки новый полированный стол. А сам стал ходить вдоль книжных шкафов. Книги для Романа были всем!   ВТОРАЯ  ГЛАВА   Роман выбирал книги просто. Во-первых, уже название как бы приоткрывало завесу тайны. Во-вторых, прочитанные наугад абзацы завершали картину впечатлений о книге. Хорошие книги попадались ему редко. Подсознательно он чувствовал, что книг, которые раскрывали бы сущность бытия или хотя бы приоткрывали иной, не материалистический мир, - крохи, а то и вовсе нет. В том, что такие книги где-то есть, юноша был уверен. Но почему их нет в его социалистической стране, он не понимал. Как-то в разговоре с однокурсником он услышал о цензорах. Что такое цензура, Роман знал. Но вот сама профессия цензор - для него это было ново. Разговор перешёл на иное, но, зацепив эту тему, Роман сам пришёл к выводу, что цензором в нашей стране является партийная идеология. Юноша погружался в мир, вымышленный писателями. Он пытался открыть в книгах сущность бытия, познать тайну существования человека на Земле, а без этого смысл жизни для него утрачивался. Хотелось раз и навсегда достигнуть понимания: кто я? зачем я? куда я? как жить? Знание этих вопросов позволило бы Роману найти тот камень, на котором бы строился его покой. Без него не стоило жить. И Роман искал этот покой. Покой в сердце своём; покой, без которого не было смысла продолжать быть на этой земле. Вода захрипела взахлёб в стакане. Роман выдернул кипятильник из розетки, достал носовой платок, вытер им воду, выплеснувшуюся из стакана, взял стакан в руку (результат работы на кирпичном заводе) и понёс его поближе к креслу. На столе забелело туманное пятно. Заварив кофе, он удобно уселся в кресло, достал сигареты, закурил, расслабился, с наслаждением стал пить кофе и курить. Сейчас желать чего-нибудь большего и не надо было. Хмель выветрился. Нега пробралась в душу горячим бодрящим напитком. Сигарета помогала расслабиться и отключиться. Хорошее было состояние. В открытую форточку проникал тихий гул машин. Солнце уже перебежало на другую сторону неба и боком проникало в комнату. Свет был плавный, умиротворённый. Захотелось сочинить стихотворение. Роман стал вспоминать классические строки о неге, о любви, искать свои слова и укладывать их в строчки. Его четверостишия были ассоциативны, не встраивались в логичную канву всего стихотворения. Получалось так, будто взяли, разрезали несколько открыток, смешали и стали собирать рисунок. Выходил чистый «абсурдизм». Но Роману было приятно нежиться в руках музы, и он продолжал тихим голосом собирать стихотворение. Записывать что-либо Роман давно не стремился, а то, что как-то удавалось записать, он через некоторое время уничтожал. Открылась дверь, заглянула молодая симпатичная особа. - Ой, здравствуйте. Роман вскочил, закраснелся. - Здравствуйте, - хрипловатым полушёпотом ответил он. - Заходите. - А где кто-нибудь? Где Владимир Михайлович? - особа приостановилась в дверях. - На лекции, - совладал с голосом Роман. - Ой, а я думала, что он поможет нам, - разочарованно сказала симпатичная. - Он будет, - Роман посмотрел на часы, - так, минут через семьдесят. Особа обежала взглядом комнату, заинтересованно остановилась глазами на незнакомом молодом человеке, стала оценивать. - А может, вы нам поможете? - оценила. - Что именно? - услужливо спросил Роман. Захотелось вдруг пошалить, пококетничать с барышней. - Надо переставить сейф, - обрадовалась та. - Далеко? -Что далеко? - не поняла девушка. - Ну, далеко в смысле идти? - забавлялся Роман. - Нет, в соседней комнате. - Потопали. Разве мы знаем, что может случиться через мгновение?  Разве не идём в будущее, как слепые котята? Маги, волшебники, чародеи, предсказатели, гадатели разве знают что-либо об этом? Так, только ссылаясь на опыт души своей, умея анализировать и выстраивать логичную цепочку поступков, они могут туманно предсказать будущее. И все эти предсказания построены на расчёте человеческом. Они вмешиваются в судьбу человека, программируя её, как программируют компьютер, закладывая в него перфокарту. А судьба человека от Господа, который знает всё. Ох, не надо, не надо ходить к этим людям, не надо отдавать свои кровно заработанные деньги в надежде узнать что-либо о себе. Человек? Человек ли скажет тебе о судьбе твоей?! Жалкий, развращённый, питающий дух свой от одного корня - от корня сребролюбия. Это корень всех зол. Разве зло может вывести человека в свет, разве даст ему надежду на лучшее? Нет! Питающиеся падалью - падаль и предложат: “бери человечек, бери. И денежку заплати, ибо это дорогого стоит”. Да, для предсказателей, врачевателей это дорогого стоит: ибо душа их погружена во тьму, питание их - отец мрака, который есть человеконенавистник. Ох, и лжёт, лжёт это бывший ангел, которого Бог изгнал из рая за гордыню. Лжёт, ибо он есть отец лжи. Адам и Ева удосужились поверить ему - теперь мы ходим во мраке. Делаем то, от чего отвращается душа наша, и не делаем того, о чём желаем. А все люди желают счастья всему человечеству. Эти странные мысли вихрем пронеслись в голове Романа за те секунды, когда он шёл за девушкой. “Надо успеть запомнить всё это, не забыть, обдумать, - заволновался Роман. - Вернуться, что ли, да записать?” - но было поздно. Пришли. Кто знает свою судьбу?! Судьба Романа стояла вполоборота к дверям, перебирая книжную полку. Пёстрое весеннее платье ниспадало с плеч, как утренний туман ниспадает на тихую гладь лесного озера,  покрывая собой и заливной луг, и бушующий лес красок, и таинственные деревья, притаившиеся повсюду. - Знакомьтесь. Это Вера, - далеко, чуть слышно прозвучало эхо... - Вера, - повернулась судьба. Глаза, только глаза увидел Роман. Глаза, подобные золотому солнцу, опускающемуся в море. Душа его шагнула в море этих глаз и поплыла навстречу заходящему солнцу. Не стало прежнего Романа. Как взял, как перенёс сейф на указанное место, что говорил, что говорили девушки - ничего не помнил. Опомнился тогда, когда пришёл Володя и удивлённо сказал: - Ну, ты и куришь! На столе перед Романом стояла полная пепельница окурков, хотя перед уходом Володи она была пуста и чисто вымыта. - Хоть топор вешай, - продолжил Владимир, усаживаясь в кресло. - Вы что, испить изволили? - вытягивая ноги, спросил он. Роман включился. - Да так, - чужим, далёким голосом стал приближаться в реальность, - замечтался. А вино я не трогал. Сейчас выпьем. И он, не спросясь, подошёл к портфелю, открыл его, взял бутылку, скрутил пластмассовую пробку, налил полный стакан и стал пить. “Словно на песок выливает, - глядя на него, подумал Владимир - юродивый, что ли? - поставил он диагноз, - а по виду не скажешь. Приятный молодой человек лет двадцати пяти, с интеллектом. Ну, да потом разберёмся”. - Он потянулся, встал, взял другой стакан, налил себе грамм сто семьдесят и стал тихонько смаковать. Напряжение от лекции стало затухать. Он закурил и снова уселся в кресло. За стенкой кто-то завозился, что-то упало. - А, девчата мебель переставляют, - улыбнулся Володя. - Взяли на работу нашу бывшую студентку. Ушла со второго курса, выскочила замуж, годик пожила у мужа в другом городе, развелась, вернулась назад, собирается учиться дальше. А чтобы не терять время, устроилась лаборанткой на кафедру. Симпатичная женщина. Не был бы женат, приударил бы за ней. Шучу я, шучу, - устало говорил он, глядя в окно. Этот монолог, как бальзам пролился на сердце Романа. То ли от вина, то ли от слов собеседника юноша успокоился, пришёл в себя. Приятно и неприятно было услышать о ней эти слова. Приятно, что он теперь знал о ней: кто она. Неприятно, что она была замужем и нравилась вот ему, этому седеющему мужчине, сидящему со стаканом вина и обыденным голосом говорящем о ней , о его СУДЬБЕ. А что это его судьба, Роман не сомневался, ибо сердце его стало подобно ожившему колоколу, возвестившему  неизведанное.   ТРЕТЬЯ  ГЛАВА   В тот день Веру грызли сомнения. Она шла первый раз на работу. Сегодня был день её рождения. Сегодня пришло двадцатилетие. Она надела своё любимое весеннее платье, в котором когда-то красовалась на выпускном вечере в школе. “Мамочки! двадцать лет. Двадцать лет пролетело, и я уже старуха. Всё, всё кануло в прошлое, в небытие. Мечты не исполнились, жизнь дала пробоину и рассохшимся кораблём ушла ко дну”. Замужество, вера в человека, который прельстил её воображение, надежда на счастливую семейную жизнь, учёба - всё, всё рухнуло, утонуло в водовороте повседневности. Нет счастья, нет мечты. Рабское, бесцельное существование заполнило её последние месяцы. Куда идти? Где найти себя, обрести покой истерзанному сердцу? “Мама лежит в больнице. Она у меня одна, и я у неё одна. Отец где-то живёт с другой семьёй. Мама, мамочка! Сколько горя я принесла тебе, сколько слёз выплакали твои глаза. Прости меня, если сможешь. Буду теперь заботиться о тебе. Восстановлюсь в институт, буду работать и учиться. Только выздоравливай, мамочка! Я буду хорошей дочкой”. А счастье, как запах цветов на рассвете; пригрело солнышко - и нет его. Улетучилось вместе с росой, высохло. Счастье! Исчезло, рассыпалось, как одуванчик, когда подул ветер. “Ветер, ветер, ты могуч. Ты гоняешь стаи туч. Ты разогнал и мои мечты, как белоснежные облака, и теперь солнышко обстоятельств сушит меня, как пустыню. Исчахла, засохла свежесть моя. Опала красота юности моей”. - Больно уж жалостливо, - прошептала она. - Иду я, иду на работу. Надо жить. Вперёд. Где-то есть и мой оазис! Надежда оживила её. Сомнения сжались в комок и заползли в конуру, как побитая собачонка. Головка девушки приподнялась, шея вытянулась, походка приобрела плавность - и появилась на шумных улицах города юная женщина. Чего таиться. Мужчины провожали восторженно эту очаровательную статуэтку; женщины придирчиво осматривали её незамысловатое платьице, сравнивали себя с ней, и подсознательно отдавали ей предпочтение. А молодым и устремлённым было глубоко безразлично смотреть на неё, ибо каждый был прекрасен в самом себе и нёс эту красоту напоказ другим, потому что, кто  живёт для себя, не может видеть других. Верочке были не нужны взгляды прохожих, особенно протяжные взгляды мужчин. Выгорели в её душе все чувствования к мужчинам. Она боялась их. Горькому опыту научилась она в замужестве. Этот опыт сжёг в ней все желания и хотения по отношению к сильному полу. Вера уже не верила в любовь. Прибежала она на работу первая. Подёргала ручку закрытой двери, потопталась по коридору. Смотрела, как собираются студенты на лекции. Отошла к окошку, спиной облокотилась о подоконник, стала ждать. Ещё год назад она так же бегала на лекции, переживала о зачётах и экзаменах. Трусила перед преподавателями. Усердно занималась в библиотеках. Теперь она с грустью вспоминала то время и радовалась, что вскоре и она будет такая, как они. “Такая ли? Поживём - увидим”. Её дверь открылась. Вера торопливо застучала каблучками  навстречу своей работе. Это было впервые. Она постучала и вошла. - Здравствуйте. Меня зовут Вера, я буду работать лаборантом, - представилась она расчёсывающейся перед зеркалом девушке. - Люся, секретарь кафедры, - улыбнулась ей миловидная девушка. - Вот твой стол, картотека; этот шкаф общий, здесь мы держим свою верхнюю одежду и всё такое прочее. Остальное усвоишь в процессе работы. Дверь открылась, и вошли преподаватели: две суровые на вид женщины и приятный мужчина. Люся подобралась. - Здравствуйте. Это наша новая лаборантка Вера. - Лидия Петровна, - протянула руку приятная женщина предпенсионного возраста. - Профессор. Вера подала свою. Рукопожатие было крепким, мужским. - Тамара Семёновна, - раздражённо, с прононсом, буркнула вторая. - История КПСС. - Помолчала. - Где я могла вас видеть, милочка? - Я училась здесь год назад, а вы у нас заменяли, - запинаясь, ответила Вера. - Ну да, да, - уже думая о чём-то своём, наклонилась над бумагами женщина. - Владимир Михайлович, философ, - взял Верину руку приятный мужчина. Поцеловал. - Просим, просим. Будьте как дома. - И не забывайте, что вы в гостях, - подхватила Люся. - Мы будем жить и работать в лаборантской, а сюда приходить в гости на чай. - Да, да, - поддержал шутку Владимир Михайлович, - и на ковёр к заведующему кафедрой, то есть к Лидии Петровне. - Люся? - обратилась та. - Заварите нам чайку и покрепче. Не успела я дома откушать чашечку чая, внучка долго в школу собирала. - И очень быстро, Люсьен, - поддержал просьбу Владимир Михайлович. - У меня тоже маковой росинки не было со вчерашнего. - Знаем мы ваши маковые росинки со вчерашнего. Небось, засуха сегодня мучит, после вчерашнего-то банкета? - Что вы, дорогая Тамара Семёновна, разве банкет был в пустыне? Все заулыбались. Даже преподаватель истории КПСС по-женски снисходительно, как на малыша, посмотрела на философа. Чай пили, обжигаясь, под трель  зовущего звонка. Кафедра опустела. Вера и Люся убрали стаканы, сполоснули их над железной урной и пошли в лаборантскую. Предстоял рабочий день, - и Вере вдруг стало весело и хорошо. Люся тараторила без умолку, давала распоряжения и сама исполняла их. Выбирала из шкафов содержимое, вытирала пыль, сортировала всё по полкам. Вера помогала. Переговаривались и сл