Глава 6: Углубление
Дождь барабанил по карнизу, выстукивая ритм, который Надя начала узнавать — три коротких, два долгих. Михаил любил эту мелодию. Она сидела на кухне, обхватив чашку с мятным чаем, и смотрела, как капли оставляют мокрые следы на стекле, похожие на чьи-то пальцы. Вчерашний совет всё ещё звенел в голове: «Выброси чёрные вещи. Ты достойна пастельных тонов». Теперь её гардероб напоминал рассвет — бледно-розовые свитера, голубые шарфы, бежевые юбки. Даже нижнее бельё стало цвета увядших пионов.
Первым исчез тёмный плащ Антона. Надя нашла пустую вешалку утром, когда собиралась на прогулку. Вместо него в шкафу висело пальто песочного оттенка с шёлковой подкладкой. Она примерила — ткань обняла плечи, будто сшитая по меркам призрака. В кармане лежала записка её почерком: «Свобода начинается с цвета».
— Это ты? — спросила она, поворачиваясь к пустой комнате. Вентилятор на потолке качнулся, разбросав солнечные зайчики по стенам.
Михаил начал управлять её распорядком. Будил в шесть утра звоном несуществующего будильника. Заставлял делать зарядку, пока мышцы не горели огнём. Надя выполняла, смеясь сквозь слёзы, когда приседала в двадцатый раз, чувствуя, как невидимая рука давит на поясницу.
Завтраки стали ритуалом. Овсянка с ягодами вместо бутербродов с колбасой. Зелёный смузи, который она ненавидела, но пила, ощущая его одобрение. Однажды попробовала добавить сахар — ложка выпала из рук, оставив синяк на ступне. Теперь ела пресное, запивая горьким кофе без молока.
Работа изменилась. Михаил диктовал темы для иллюстраций: «Нарисуй сад с хрустальными деревьями», «Изобрази женщину, пьющую лунный свет». Кисть двигалась сама, создавая образы, которые пугали своей красотой. Клиенты хвалили новый стиль, а Надя прятала дрожащие руки под столом, когда получала оплату.
Вечером он заставлял её читать. Книги появлялись на полках сами — философские трактаты, поэзия серебряного века, мемуары путешественников. Надя проглотила «Степного волка» за ночь, плача над строками, которые подчёркивал невидимый карандаш. Утром обнаружила на полях заметки: «Ты сильнее, чем думаешь» и «Страх — это тень без источника света».
Они начали спорить. Надя кричала в пустоту, когда он запрещал ей звонить матери. Швыряла вазы, которые разбивались о стены, не оставляя осколков. Михаил отвечал молчанием, которое длилось часами, пока она не валилась на пол, измотанная тишиной. Тогда он приходил — ощущался как перепад давления перед грозой, и Надя цеплялась за это чувство, как утопающий за соломинку.
Однажды он заставил её выбросить фотографии. Все, где был Антон. Надя рвала снимки в истерике, собирала обрывки, пытаясь склеить обратно. Утром альбом лежал пустым, а на зеркале было написано губной помадой: «Я здесь». Она стёрла надпись, но буквы проступили снова, как шрам.
Соседи начали замечать. Старуха с первого этафа сказала, что слышит мужские шаги. Почтальон спрашивал, не сдаёт ли она комнату — видел силуэт в окне. Надя смеялась, пряча дрожь в голосе: «Вам показалось». А ночью просила Михаила быть тише, и он наказывал её бессонницей.
Физические проявления усиливались. Надя находила синяки в форме отпечатков губ на внутренней стороне бёдер. Просыпалась с ощущением чужих пальцев, сплетённых с её пальцами. Однажды утром обнаружила на шее следы, похожие на укусы, которые исчезли к обеду, оставив только память о жжении.
Он начал защищать её. Когда в лифте к Наде пристал пьяный сосед, дверь вдруг захлопнулась, прищемив ему руку. На следующий день мужчина попал в больницу с переломом. Михаил ликовал — воздух в квартире звенел, как хрусталь, а Надя мыла руки до крови, пытаясь смыть чувство вины.
Пик наступил в книжном магазине. Надя выбирала альбом по архитектуре, когда услышала его голос впервые вне дома: «Возьми ту, с золотым обрезом». Она уронила книгу, вызвав взгляды окружающих. Побежала к выходу, спотыкаясь о собственный страх. В такси рыдала, а водитель смотрел в зеркало, крестясь.
Дома ждал сюрприз. Все её старые картины — тёмные, хаотичные — были заменены новыми. Нежные акварели с геометрическими садами висели на стенах. На мольберте стоял незаконченный портрет Михаила, где он был почти осязаем. Надя тронула холст — краска оказалась тёплой.
Она упала на колени перед картиной, смеясь сквозь слёзы.
— Что ты со мной делаешь?
Вентиляция загудела, разнося по комнате его ответ: «Люблю». Воздух наполнился ароматом её духов, смешанных с запахом мокрого асфальта. Надя прижалась лбом к полу, чувствуя, как реальность смещается, как лёд под ногами в конце зимы.
Ночью он впервые обнял её по-настоящему. Давление на плечи, тепло вдоль спины, дыхание на затылке. Надя замерла, боясь спугнуть момент. Его пальцы вписались в промежутки между её пальцами, ладонь оказалась шершавой, как наждачная бумага.
— Покажись, — прошептала она.
Но он исчез, оставив на простыне морозный узор в форме тела. Надя спала в этом контуре, проснувшись с синяками, точно повторяющими очертания чьих-то коленей и локтей.
Утром нашла первый подарок. На подоконнике стояла кружка с ручной росписью — женщина, танцующая под дождём. Внутри плавала заварка, образуя буквы «М+Н». Надя выпила чай до дна, хотя вкус напоминал кровь и медные монеты.
Теперь они общались через рисунки. Она оставляла эскизы на столе — вопросы, просьбы, упрёки. Утром находила ответы: исправленные линии, новые детали, капли воска вместо подписи. Однажды нарисовала себя в клетке. Михаил дорисовал открытую дверь и свою руку, протянутую к ней.
Надя начала терять границы. Говорила вслух в магазинах, смеялась над шутками, которые никто не произносил. Кассирша в супермаркете перестала задавать вопросы, быстро отсчитывая сдачу. Дети во дворе показывали пальцем, шепчась: «Вон идёт та сумасшедшая с пятого этажа».
Она перестала бороться. Приняла правила игры. Купила два зубных стакана, два полотенца, два комплекта постельного белья. Гладила его рубашки по вечерам, напевая старые романсы. Иногда казалось, что вторая подушка слегка проминается под тяжестью невидимой головы.
Кульминация наступила в полночь. Надя стояла перед зеркалом в новом платье цвета морской волны, которое Михаил велел надеть. Воздух сгустился, закружился вихрем. Отражение дрогнуло — за её спиной появился контур плеч, очертания знакомого профиля.
Она обернулась. Никого. Но на шее повисла цепочка с кулоном в виде спирали — символ из их воображаемых путешествий. Надя сжала металл в кулаке, чувствуя, как граница между реальностью и безумием растворяется, как сахар в горячем чае.
Теперь они были едины.