Цепи 2

Глава 5

Клара.

Шевеля ногами, отмечая каждый шаг стуком каблуков, я приближаюсь к нашему столику, отделённому плетенной ширмой, украшенной свежими цветами. За красивой ширмой скрываются два уютных мягких дивана и стол между ними.

Здесь можно сидеть, не привлекая внимания, болтать о чём угодно и даже немного выпить.

Наш с девочками стол всегда свободен для нас. И это не заслуга внимательного персонала — это бонус моей дружбы с хозяином кафе, живущим в Париже Андреем Гончаровым, которого все зовут Эндрю. Эндрю нечасто посещает родину, руководит своим предприятием онлайн, скинув всю ответственность на своего младшего брата. У Эндрю младшего (у пацана, конечно, есть своё имя, но мы зовём его так — из-за внешней схожести с братом) есть тяга к прекрасному. Он художник-фотограф. Любит это кафе и каждый сезон делает внутри ремонт, вносит новые декорации, обновляет дизайн. Бонусом устанавливает крутые фотозоны у входа. Иногда проводит в кафе мастер-классы по живописи или же полноценные фотосессии.

Приближаясь к столу, я слышу жалкие всхлипывания Анечки, нашей близкой подруги. Девушке 19 лет, она фотомодель, фрилансер, дышащая маткой повелительница вселенной и носитель женской энергии.

Я удивляюсь, как наша Анечка со своей инфантильностью и эмоциональностью дожила до своих лет и чего-то добилась.

В целом, дружба между мной, 27-летней актрисой, 39-летней певицей, что уже пела в «Голубом огоньке», когда я только шла в первый класс, и 19-летней фотомоделью — довольно странная, но крепкая вещь.

Я обожаю своих девчонок. И готова броситься по первому зову, как и любая из нас.

С шумом швыряю сумку на стол.

— Если вы лишили меня секса ради какой-то фигни, я вас убью! — рычу сквозь зубы так злобно, что Анечка даже плакать перестаёт. — Что стряслось? — падаю на диван рядом с Соней, и подруга тут же чмокает меня в щёку.

— Тебя ждали. Отказывается говорить, пока все не соберутся, — Соня кивает на Анечку и, закатив глаза, залпом глотает ледяное шампанское из запотевшего бокала.

— Хватит бухать, — вырываю из её рук шампанское. — Утро только началось, — подмечаю. Держу бокал в своей руке и впиваюсь взглядом в самую молодую и красивую из нас в ожидании объяснений.

— Девочки, это конец! — трагично всхлипнув, Анечка готовится одарить нас новой порцией рыданий.

— По делу, пожалуйста, — грубо отрезвляю.

И это работает. Подруга собирается с мыслями, промакивает влажный нос салфетками и выдаёт:

— Помните Никиту? Бизнесмена, с которым я познакомилась на Бали?

Как же не помнить? Влюблённая дура прожгла дыру в моём мозгу рассказами о том, какой он классный, заботливый, щедрый и вообще — любовь всей её короткой жизни.

— Умер? — предполагаю. Потому что не знаю, из-за чего ещё можно так рыдать. За что получаю локтем в рёбра от Сони.

— Хуже! — с жаром обиженной ярости вздыхает Анечка. — Он… ЖЕНАТ!

— Пффф, — выдыхает Соня и громко хихикает.

Я вспоминаю о бокале в руке и махом допиваю остатки.

Прошу официанта принести нам сразу бутылку.

Это, наверное, первый случай, когда я полностью понимаю её горе и разделяю эмоции.

Мне было столько же, сколько ей, когда Роберт бросил меня, как надоевшего щенка.

Странно, но этим утром я вспомнила о нём впервые. Как и о том, что он разводится. И мне, умиравшей без него все эти годы, неожиданно для себя будто бы плевать.

Если бы не Анечка, я бы и не вспомнила о нём. А вот о том, что Дима был готов меня трахнуть, но из-за подруг этого так и не случилось — я помню хорошо.

— Что значит «пфф»? — негодует наша младшенькая.

— Тоже мне, проблема, — в открытую усмехается Соня. — Это даже хорошо, что женат! — заявляет уверенно. — Одни плюсы!

— Нет, я говорила, что она ненормальная! — вспыхивает Анечка. — Это климакс так на мозги влияет?

— Дура, что ли? Какой климакс? — обиженно отбивается Соня. — Ты лучше всё хорошо проанализируй! Женатый мужик — это лучший мужик! Во-первых, кольцо — это знак качества. Плохой товар в мужья не берут. Во-вторых, стирать его грязные носки, гладить рубашки, готовить — будет жена. В-третьих, они никогда не жмутся на подарки любовницам. Ты для него светлый луч в жизни, отдушина. Курортный отдых от семейной жизни и старой жены. Потрахаетесь, поимеешь с него всё, что можно, и разбежитесь.

— А если я не хочу?! Я ведь люблю его! Девочки, если бы вы знали, как сильно я его люблю!

— А ты хочешь в свои девятнадцать превратиться в домохозяйку? Родишь ему сопливых деток, будешь жопы подмывать да пелёнки менять — зато милый рядом. Анечка, послушай взрослую тётю: женатый мужик — золото! Мозг тебе не выносит, не контролирует, вещи свои грязные не раскидывает.

— Бросай его, — вставляю свои пять копеек в пулемётную очередь Сони. — Беги от него, дурочка!

— Лар, если тебе один раз не повезло, не значит, что всем будет плохо, — фыркает Соня. — Кстати, мне стилист шепнула, что Гарсия разводится.

— Знаю.

— И? — хором выпали девочки, уставившись на меня как на восьмое чудо света.

— Ничего, — отвечаю.

— Совсем? — неудовлетворённая моим ответом Анечка пытается получить хоть что-то.

— Совсем.

— Вот и правильно! — оживляется Соня. — Знаете, девочки, я вам так скажу: мужики бывают разные — жадные, щедрые, культурные, пошлые, женатые, холостые. Но они все козлы.

— Согласна, — кивает Анечка.

— Кроме Димки, — произношу и слышу, как по залу кафе катится девичье «ууууу».

— Так это с ним мы тебе секс сорвали? — Соня впивается в меня горячим взглядом, требуя подробностей.

— А вы что, ещё не трахались? — удивляется Анечка.

— Стоп! Давайте остановимся! — прошу.

— А как он в постели? — не унимается Анечка, забыв даже о своём женатике.

— Ты ему заплатила за секс? — Соня наступает с другой стороны.

— Сонь, ну конечно же нет, они же дружат, — Анечка отвечает за меня, пока я глотаю шипящий кислый алкоголь.

— Я тоже не против с ним подружиться, — игриво дёргает плечиком Соня.

— Какие же вы дуры! — выпаливаю, отставив пустой бокал.

— Но ты нас любишь! — подмечает Соня.

— Девочки… — Анечка снова всхлипывает, угрожая затопить любимое кафе новой порцией слёз. — Вы такие классные! Я так вас люблю! — взрывается подруга и всё-таки начинает реветь.

Мы с Соней резко пересаживаемся к ней на диван, сдавив с обоих сторон, обнимаем, целуем мокрые солёные щёки.

— И мы тебя любим! Золотая наша, самая красивая, — Соня утешительно ласкает подругу комплиментами.

— Что мне делать? — плачет Анечка.

— Беги от него, как от чумы. Номер в блок, вообще везде заблокируй. Не ищи с ним встреч. Женатый мужик предаст тебя в любой момент. Он будет вечно на поводке у своей жены и никогда не разведётся, сколько бы ни обещал. А ты у нас совсем ребёнок: молодая, красивая! Нормальных мужиков ещё миллион будет, — вдалбливаю ей в ухо, обнимая Сонины руки на её плечах.

Соня не согласна с моим мнением, но молчит, чтобы не перегружать юный мозг нашей подруги и не разрывать её на части.

— Сонь, а ты что молчишь? — спрашивает Анечка.

— А что говорить? Что бы мы ни сказали, всё сложится так, как решит твой Никита.

Мы обе перестаём обнимать Анечку и пялимся на Соню, ожидая объяснений.

Подруга пожимает плечами.

— В таких ситуациях всегда всё зависит от мужика. Да и в любой другой ситуации всё всегда зависит от мужика. Если он захочет — достанет Анечку из-под земли и будет с ней, даже если она его заблокирует. А если жена потянет за поводок — бросит и побежит к ноге хозяйки.

Испугавшись, что затихший слезовыделительный гейзер снова рванёт, с ужасом смотрю на Анечку.

К моему удивлению и всеобщему облегчению девушка не взорвалась рыданиями.

— Я не собираюсь сидеть и ждать, пока жена не потянула за поводок! — решительно заявляет младшенькая и берёт в руку свой бокал. — Девочки, у меня созрел тост!

Мы с Соней берём свои бокалы.

— Хватит позволять мужикам нами помыкать! Пусть теперь всегда всё зависит от женщины! Теперь я сама буду дёргать за поводок и встречаться с ним только когда я хочу!

Боже мой, да она совсем ненормальная.

Встречаюсь многоговорящим взглядом с Соней. Подруга, улыбаясь победной улыбкой, подмигивает мне и, чокнувшись с Анечкой, допивает шампанское.

— Дуры вы обе! — с горечью приходится принять этот факт и запить его горечь весёлыми пузырьками.

— И мы тебя тоже любим! — смеётся Соня, пересаживается от Анечки ко мне, и теперь уже в капкане дружеских объятий оказываюсь я. А это не так приятно, когда тебя давят с обеих сторон. Не понимаю, они душу хотят успокоить или вытрясти?

И всё-таки я люблю этих двух куриц. Эти курицы — самые дорогие и красивые в курятнике.

— Ларка, дай мне номер своего Димки, — внезапно отрезвляет пьяный голос Сони.

— Зачем? — настораживаюсь.

Я не знаю его клиенток лично и никогда не ревновала. Но сейчас, только представив своего друга в постели с моей подругой, сердце дрогнуло. Шаткая психоэмоциональная система пошатнулась.

— Для Анечки! Пусть девочка отвлечётся от своего Никиты, — смеётся Соня.

— Нет, мне не надо. Я только по любви могу, — оправдывается Анечка.

— Дура, нет никакой любви! — злится Соня. — Есть потребность одних людей в других.

— Ты Тимура тоже не любишь? — бьёт в сердце младшенькая.

У Сони сложные отношения с мужем, который по совместительству ещё и её продюсер. Мы никогда сами не лезем в эту тему, потому что у каждой из нас есть запретные темы для разговоров. Это такие темы, которые нужно чувствовать, но не произносить вслух.

— Он поставил мне концерт в мой день рождения, — Соня выплёвывает слова с ненавистью. — Нормальные мужья на день рождения дарят подарки, а мой заставляет работать. О какой любви ты говоришь?

— Почему ты не разведёшься?

— Потому что у нас брачный контракт. Если мы разведёмся по моей инициативе или вине, то я останусь с голой жопой. Он даже имя моё отберёт! Прикиньте, моё имя, данное родителями, мне не принадлежит. Потому что Соня Кукушкина — это лейбл. В случае развода придётся менять имя. Надо было брать псевдоним.

— А если вы разведётесь по его вине? Например, если он тебе изменит? — спрашиваю.

— Тогда всё имущество поделится пополам. Я уже нанимала частного детектива, хотела подловить. Но Тимур хорошо шифруется, — Соня грустно вздыхает, уходит в свои тяжёлые мысли.

— Что с моим треком? — задаю вопрос, чтобы вернуть её к нам.

— Всё готово, музыку накидали. Только текст… Всё, что мне скидывают, полный отстой. Может, тебе самой написать?

— Мне? — удивлённо таращусь на подругу.

— Ну а что? Напиши о неразделённой любви или ещё о чём-нибудь, — советует Анечка.

— С матами можно? — спрашиваю.

— Их всё равно запикают, — отвечает Соня.

— Тогда это будет самый короткий трек из одного длинного пиканья! — смеюсь.

Спустя пару часов разговоров обо всём и ни о чём, где-то на третьей бутылке, вспоминаю о том, что мне ещё Славку к майору везти. Начинаю потихоньку собираться, вызываю такси.

— Ларка, ну куда ты торопишься? — возмущается Соня.

— Полицейский участок стоял и будет стоять, никуда не денется, — подпукивает ей Анечка.

— Мне ещё нужно Славку найти. Я понятия не имею, где его носит, на звонки не отвечает, — жалуюсь. Хотелось бы поныть девочкам о том, что я чувствую себя плохим опекуном, о том, что как бы ни старалась, не получается наладить контакт с пацаном и вбить в его дурную башку правильные мысли. Но вовремя прикусываю язык. Не дай бог начнут жалеть — ещё задушат ненароком. Тогда я точно не уйду живой из этого кафе.

— Мне тоже пора на студию, — вспоминает Соня.

— Предательницы! — вздыхает Анечка.

— Чуть не забыла! — Соня ставит свою сумочку на колени и открывает её. Достаёт из неё две запечатанные упаковки дорогущих фирменных духов. — Подруга привезла из Италии! У нас теперь х**н где найдёшь, только из-за границы заказывать, — делится подробностями. — Это вам!

Анечка визжит от радости, благодарно целует Соню в щёку.

Духи — в самый раз. Я такими не пользуюсь, для меня аромат слишком приторный, но Агата их просто обожает. Бедняжка уже месяц мучается, выжимает остатки по капле и не знает, где достать новые. Если кто-то и привозит из-за границы небольшую партию — их тут же расхватывают.

Подарю своему агенту — она будет счастлива.

Решив, что времени до встречи с Папочкой ещё вагон, еду на такси в другое кафе, где Агата любит работать.

Мой агент и по совместительству подруга не любит сидеть дома и предпочитает делать работу за столиком кафе для фрилансеров.

Её постоянство радует меня тем, что не приходится её искать. Если Агата не со мной, то она всегда на одном и том же месте.

Перескакивая взглядом по макушкам посетителей, нахожу нужную. Наступая на носочки, чтобы каблуки не касались пола и не выдали меня раньше времени, крадусь к её столику.

Подхожу ближе, зависаю в паре метров, уткнувшись глазами в экран ноутбука. Игривое настроение резко падает в самый низ.

Ни Агата, ни Наталья (агент Роберта) меня не видят. Зато я отлично их вижу и слышу, о чём они разговаривают по видеозвонку.

— Так, со съёмками в Останкино разобрались, — выдыхает Наталья, щёлкает ручкой и делает пометки в своём блокноте. — Завтра премьера спектакля Аниты Власовой. А мы так и не договорились.

— Там будет столько народа! Они и так не пересекутся, — хмыкает Агата.

— И всё же, давай делать свою работу. Скандалы не нужны ни моему, ни твоей, — строгим тоном командует Наталья. — Роберт прибудет на премьеру со своей семьёй в 17:40, за двадцать минут до начала. Десять минут пробудет у входа на красной дорожке перед камерами, затем уйдёт в левое крыло на балкон.

— Отлично! — не глядя в экран, заявляет Агата, разглядывая графики моего расписания в своей записной книжке. — Тогда Лара приедет к шести. Как всегда немного опоздает. На дорожке пробудет две минуты, улыбнётся паре объективов и уйдёт в правое крыло, в ложу.

— А после спектакля?

— Что значит после? Ты Лару не знаешь? Она сбежит до первого антракта, даст быструю рецензию репортёрам о том, что представление — редкостное говно, и смоется через чёрный вход.

— Её боялись даже критики, — смеётся Наталья. — Ладно, если так, то всё отлично. Роберт не посмеет уйти раньше времени. Будет спать на балконе до самого конца.

Они прощаются, и я сажусь к Агате за столик. Округлённые глаза агента выдают испуг.

— И давно вы так делаете? — спрашиваю без эмоций, потрясённая увиденным. Всё это время я наивно верила в судьбу и в то, что именно она разводит нас с Робертом по разным параллелям. А оказывается, каждый наш шаг планируется задолго до того, как мы ступим на землю.

— Сразу после вашего расставания, — как на духу отвечает Агата.

— Это он попросил?

Агата только кивает.

— На вот, духи тебе привезла, — ставлю рядом с ноутбуком новенькую коробочку. — Передай Наталье, что я могу вообще не появляться там, куда ходит этот подонок.

Резко встаю со стула.

– Лар… – Агата кричит мне в спину.

Выхожу на улицу и не знаю, куда себя деть, где спрятаться от эмоций, что выворачивают душу. Выжимают из сердца фреш до последней капли.

Я его ненавижу. И нет в этих чувствах никакой любви, ничего светлого, доброго. Ничего общего с тем, что я испытывала, когда мы были вместе.

Но он мне нужен.

Как воздух, как солнце Земле, как вера христианам. Однажды он стал моим богом, и эта вера никуда не делась. Если бы могла, я бы отрубила себе голову, чтобы забыть о нём. Легла бы под нож хирургу, чтобы мне вырезали сердце, удалили опухоль с его именем.

На сеансах у психолога становилось легче — но только в моменте, пока мы разговаривали. Стоило выйти за пределы кабинета, как все её слова смывались слезами души, тоскующей по первой любви.

Сколько ещё лет должно пройти?

Сколько ещё зла он должен мне причинить?

Неужели груз и боль этой любви будут со мной до старости?

Лучше бы он умер.

Да, наверное, так было бы лучше. Я бы поплакала… а потом выдохнула.

Кажется, смерть одного из нас — единственный способ избавиться от этих цепей, венами стягивающих душу и тело, приковывающих меня к нему.

Господи… откуда такие мысли?

Я просто пьяная.

Уже не помню, когда в последний раз была в церкви.

Душевный порыв оказаться там прямо сейчас — помолиться, попросить пощады — толкает меня ехать в ближайший дом Божий.

На входе меня останавливает старушка в платке.

– Девушка, вы куда собрались в таком виде?! – осуждающе кривится она.

– А тут особый дресс-код? – хамлю.

– Нельзя в храм в таком виде! Голову необходимо покрыть. И юбку…

– Я в юбке! – огрызаюсь.

– Разве ж это юбка? Срамота! – бурчит старушка.

– Антонина Семёновна, что тут у вас? – раздаётся за спиной приятный мужской голос.

– Да вы только взгляните, отец Даниил! Трусы наружу, прости Господи, голова непокрыта, да ещё и пьяная, а в церковь рвётся! – жалуется бабка.

– Слушайте, вы! – взрываюсь. – Я к Богу пришла! Сама! А не к вам в гости! Какое право вы имеете меня не пускать?! Я вам такой скандал устрою!

– Антонина Семёновна, будьте добры, принесите пару платков, – спокойно говорит отец Даниил.

– Ох, батюшка, что ж вы удумали? Неужто пустите такую развратницу?

– Ступайте, Антонина, – мягко, но твёрдо поторапливает он.

Я оборачиваюсь к нему и спотыкаюсь о несоответствие: совсем не так я представляла себе священника. Он точно не переодетый стриптизёр?

В дверном проёме застыл мрачный, притягательный силуэт. Длинная чёрная ряса очерчивает широкие плечи и водопадом спадает до пола. Пояс, обёрнутый вокруг талии, подчёркивает плоский мужской живот. Смуглая кожа, чёрные волосы, чёрные глаза и брови. Несмотря на внешнюю холодность, в этом мужчине больше огня, чем во всех вместе взятых горящих свечах в молитвенном зале. Белый воротничок обнимает крепкую мужскую шею.

Черты лица слишком резкие, острые — о скулы можно смертельно пораниться.

Но главное даже не это, а его взгляд. Он смотрит с опасным знанием всего о человеческих грехах, с полным принятием бытия и возвышенным чувством долга.

– А вы точно священник?

– Отец Даниил, – представляется он.

– Такой молодой, а уже отец. Много детей?

– Все, кто приходят в храм, – отвечает спокойно.

Бабка приносит два ярко расписанных платка. Против моей воли она оборачивает один вокруг талии, скрывая колени, второй повязывает на мою голову.

– Прошу, – говорит отец Даниил. – Двери храма всегда открыты для тех, кто нуждается в Боге.

Внутри душно. От запаха ладана и воска мутит. Нечем дышать. Со стен строго смотрят святые. Мне кажется, они негодуют: как я посмела прийти, а не приползти на кровавых коленях, вымаливая прощение?

– Мне лучше уйти, – резко разворачиваюсь и вылетаю во двор. Срываю с себя платки и швыряю их на землю.

– Если ты пришла, значит, душа твоя зовёт, – догоняет меня отец Даниил. – Быть может, ещё не время. Приходи завтра.

– Боюсь, ваши святые меня не примут.

– Господь принимает каждого, кто приходит к Нему с открытым сердцем.

– Даже тех, кто потерял душу? Кто совершил самый страшный из грехов? Кто вознёс человека на пьедестал?

– Если человек кается и стремится изменить свою жизнь, Господь всегда протянет ему руку, – мягко отвечает он.

– Так говоришь, будто лично с Ним знаком.

Он улыбается — чисто, по-светлому. Кажется, даже солнце стало ярче.

– Господь живёт в каждом из нас.

– И что мне делать?

– Начни с исповеди. Тебе нужно снять с души тяжесть грехов.

– С чего ты взял, что я грешна? – язвлю.

– Мы все грешим каждый день. Даже я.

– Так и знала, что ты стриптизёр.

Отец Даниил не оценил шутку, он лишь нахмурил брови и продолжил:

– Даже Антонина Семёновна согрешила, когда осудила тебя за внешний вид.

– О-о-о, если всё так строго, мне и начинать исповедь не стоит. У тебя нет столько времени.

– Приходи, когда будешь готова. Моего времени хватит.

– Не буду врать и обещать что приду. Это не моё. Я давно выписала себе путёвку в ад, первым классом.

– Всё можно исправить. Запиши на листе всё, в чём хотела бы покаяться, и приходи.

– Ладно… посмотрим.

Я как можно быстрее покидаю территорию церкви. Уезжаю на такси далеко, но всё равно давит в груди. Чувствую себя обоссанной. Прокажённой. Слабой нищенкой. Грязной развратницей, у которой не хватило смелости попросить прощения. Как нагадивший котёнок, спрятавшийся под кроватью.

Душа требует освобождения. Жаждет лёгкости, тишины. Но горячая кровь и мой поганый характер шепчут, что это всё миномётный приступ отчаяния.

Завтра всё вернётся на круги своя, и никакие молитвы не спасут меня от собственных действий.

По пути домой пытаюсь дозвониться до Славика. Сопляк игнорирует все мои звонки.

Переступаю порог квартиры с устойчивым желанием прибить гадёныша.

Сразу направляюсь в его комнату — он мирно спит под музыку. Я вырубаю колонку. В наступившей тишине он мгновенно просыпается.

– Майор требует привезти тебя для разговора, – стою, как разъярённая статуя, возле изголовья. – Что ты натворил?

– Ничего, – огрызается. Встаёт с кровати и сбегает в уборную.

Я стучу по двери ладошкой:

– Быстро признавайся! Ты что-то украл?

– Лар, дай поссать! – орёт мне из туалета.

Пинаю дверь и иду на кухню. Завариваю крепкий чёрный чай, достаю упаковку лимонного мармелада — и слышу, как хлопает входная дверь.

Гадёныш сбежал.

Пытаясь сохранить спокойствие, выплескиваю чай в раковину, наливаю в кружку вино, выпиваю, закусываю мармеладом и, уставившись в пустоту квартиры, пытаюсь понять, как правильно поступить.

Проблема в том, что никто никогда не знает, как правильно.

Если бы Соня знала, она бы придумала себе псевдоним.

Если бы Анечка знала, не влюбилась бы в женатого.

Если бы я знала, жила бы обычной жизнью обычной девчонки, а не лезла в криминал.

Если бы я знала, не оставила бы отца Роберта умирать.

Если бы я знала, что смогу встать на ноги и вырастить ребёнка без него, я бы не сделала аборт.

Если бы я знала…

Но никто не знает.

Мы поступаем так, как считаем правильным, и можем лишь надеяться, что итог наших поступков окажется положительным.

Переодевшись в более приличный вид, еду в участок одна.

Предъявляю паспорт дежурному и сразу иду в кабинет к Папочкину.

– Где Славка? – изогнув бровь, спрашивает майор.

– Понятия не имею, – признаюсь.

Майор – не тот человек, которому можно врать. Легче сразу сказать правду, чем пытаться обмануть: он всё равно всё узнает.

Сажусь на стул перед его столом и прячу голову в ладонях.

– Виталь, я так устала, – признаюсь. – Я правда стараюсь. – Поднимаю лицо и ловлю строгий взгляд майора. – Он неуправляем. Но я не дам тебе его посадить! Слышишь?

– Успокойся, – приказывает Папочкин. Выдвигает ящик, достаёт бутылку коньяка и два стакана, ставит добро на стол. – Его вина пока не доказана, – добавляет он, откручивая крышку и разливая коньяк.

– В чём его обвиняют?

– В соседнем районе завелась банда отморозков. Ездят на мотоциклах, срывают сумки у прохожих. Главарь у них, некий пацан по кличке Рыжий.

– Боже… – судорожно глотаю коньяк. Сдерживаю начинающуюся истерику.

– Вот список украденного имущества, – Виталя пододвигает мне лист с перечнем.

Застреваю глазами на пункте с новым, нераспечатанным телефоном последней модели — и меня начинает натурально трясти.

– Я всё возмещу.

– Возместишь. Куда ты денешься. Но со Славиком надо что-то решать.

Я беру руку майора, подношу к губам, целую.

– Виталя, миленький, ну можно же что-то сделать? У дурака условный срок, его же посадят!

– Да не собираюсь я его закрывать, – рявкает Папочкин, и я тут же отпускаю его руку.

Честное слово, следующим шагом я бы уже ползла на коленях — только бы спасти мальчишку.

– Пока пусть дома отсидится. Ключи от мотоцикла забери. Запри, если надо. Иначе сам посажу его у себя в обезьяннике, чтобы не высовывался.

– Всё сделаю! Виталя, миленький, спасибо!

– А потом в армию. Что смотришь так, будто я его в Сибирь отправляю лес валить? Армия из него мужика сделает.

– Виталь, а если с ним там что-то случится? Там же дедовщина…

– Твоему отморозку только на пользу. Что раскудахталась, как квочка? Хуже матери! Ничего с твоим Славкой не случится. Послужит на благо Родине и выйдет на свободу с чистой совестью.

– Спасибо, миленький! – встаю, обхожу кресло и, наклонившись, обнимаю его за плечи. – Спасибо.

– Только из уважения к тебе… – начинает он старую как мир пластинку, но резко замолкает: в кабинет влетает полноватая женщина.

Зуб даю — Атаманшу из «Бременских музыкантов» рисовали с неё.

Высокая, ширококостная, черноволосая, статная.

Убила меня взглядом.

Так может смотреть только жена.

– Ах ты скотина! – набрасывается на мужа и дубасит его сумкой по голове. – Так и знала, что ты мне изменяешь!

Отскакиваю от майора, чтобы не получить за компанию, и наблюдаю, как наделённый властью мужик превращается в заложника женской ярости. Такой беспомощный, такой беззащитный, что хочется его защитить и пожалеть.

– Галя! – орёт до красных глаз майор. – Дома поговорим! – толкает женщину к двери и вытаскивает в коридор.

Возвращается к столу, помятый и запыхавшийся, злой до предела. Хватает бутылку и пьёт прямо из горла.

– Ты ей изменяешь? – спрашиваю.

– Ты её видела? Галюся сразу казнит, без суда и следствия. Нет, Ларка, я верный муж.

Странное чувство. Я ведь близко знакома с её любовником.

Как теперь выкинуть из головы тот факт, что мой Дима спит с этой женщиной?

А ведь у него таких много. И со всеми он нежен, так же, как со мной.

Проще не знать и не видеть тех, с кем он проводит время за деньги.

Выхожу из участка, достаю трезвонящий телефон из сумочки. Друг, будто подслушал мои мысли, сразу объявился.

– Димка, иди нахрен! – кричу в трубку, не дав ему сказать ни слова. – Отвали от меня! Я тебя знать не хочу!