Любовь сквозь войну

Глава 5

София

Я проснулась от света. Настоящего, мягкого. Сквозь занавеску просачивалось солнце. Такое настоящее, такое мирное, будто не знало, что творится под этим небом. Я лежала, не двигаясь. Внутри - тишина. Беспокойство. А усталость от ожидания.

Мой телефон лежал рядом, на тумбочке. Я не прикасалась к нему с вечера. Не могла. Я больше не ждала. Не потому, что не хотела. А потому что больно надеяться. Слишком больно.

Я лежала, смотрела в потолок. Думала, как быстро человек перестаёт верить в чудо, когда чудо молчит.

И вдруг - вибрация. Телефон зажужжал - коротко, глухо. Сердце стукнуло, будто кто-то резко включил свет в темной комнате. Я повернулась. Потянулась. Взяла телефон. Экран загорелся. Максим Иванов. Сообщение. «Жив.» Одно слово. Я не сразу поняла. Прочитала еще раз. Жив. Больше ничего. Ни "люблю", ни "держись", ни "всё хорошо". Только - жив. И я заплакала. Не от боли. Не от радости. От облегчения, которое прорвало всё внутри. Словно мне разрешили снова дышать. Я прижала телефон к груди. Шептала:

- Спасибо. Спасибо. Спасибо.

Мне не нужно было больше ничего. Ни координат. Ни подробностей. Он жив. А значит - я тоже.

С 4 по 10 марта я жила в режиме, где не было ни понедельника, ни пятницы - только утро, работа, вечер и бессонная ночь. Каждый день я вставала рано, не потому что хотелось, а потому что не могла иначе. За окном ещё темно, в доме тихо, в сердце - одно: он жив, и значит, я должна что-то делать. Я мылась, пила глоток холодной воды, кидала в рюкзак куски ткани, ножницы, свою старую бутылку, надевала куртку и шла - в дом культуры на соседней улице. Там мы плели сетки. Маскировочные. Для фронта. Для тех, кто там. Для Максима. В первый день у меня ничего не получалось. Пальцы путались, ткань рвалась не по линии, узлы были слишком тугими, потом слишком слабыми.

Я злилась на себя. Хотелось всё бросить. Но рядом сидела женщина - Лида, лет сорока с лишним, с сединой и усталым голосом. Она положила руку мне на локоть и сказала: «Дыши. Не спеши. Представь, что каждый узел - это защита. Защита твоего, моего, кого-то другого. Мы держим их спинами, ты понимаешь ? Мы не просто плетем - мы прикрываем». Я кивнула. И начала снова. Узел - вдох. Узел - выдох. Сетка росла, как живая ткань. Цвета - серый, зеленый, бурый, как осеннее поле, как мокрая земля, как выгоревшая трава. Я не думала о красивом. Только о нужном.

Каждый узел - как шепот: «Максим, живи». Каждый кусок ткани - как молитва: «Пусть эта сетка спасет чью-то жизнь. Пусть он спрячется под ней. Пусть враг не заметит. Пусть у него будет шанс». Мы не говорили там о страхе. Никто не жаловался. Вокруг сидели женщины с потухшими глазами, девочки лет шестнадцати с дрожащими пальцами, бабушки, чьи руки знали, как шить, и теперь знали, как защищать. Кто-то приносил чай. Кто-то - старые простыни, скатерти, мужские рубашки. Всё шло в дело.

Мы рвали ткань, завязывали, распутывали, плели. С утра до обеда. Потом суп - иногда густой, иногда прозрачный, как вода. После - снова к сетке.

Я почти не говорила. Только слушала, как кто-то рядом рассказывает о сыне под Черниговом, о брате, что пропал в колонне под Харьковом, о муже, что не отвечает уже три дня. Все истории были как одна - боль, ожидание, надежда. Я сидела и завязывала. Узел. Узел. Узел. Вечером, когда возвращалась домой, руки были синими от напряжения. Плечи ныли, глаза горели, но внутри было ровное пламя. Без паники. Без истерики. Только огонь - тёплый, живой. На шестой день я пришла раньше всех. Села на пол. Разложила ткань. И вдруг - заплакала. Не громко. Не в голос. Просто слёзы текли по щекам, капали на пальцы.

Я не вытирала их. Я просто плела дальше. Потому что за этими узлами - он. Максим. Потому что в этой сетке - моя любовь. Моя надежда. Моя борьба. Узел за узлом. Нить за нитью. Я не знала, что будет завтра. Но знала: сегодня я помогла. И это значило, что я жива.

Я вернулась домой позже обычного. День был тяжёлый - много ткани, мало помощи, несколько новых женщин, которые плакали прямо за сеткой. Я старалась держаться. Я плела, как будто от этого зависело дыхание. Потому что, наверное, так и было.

Дома - тишина. Кот дремал в кресле. Оксана Петровна готовила ужин, но я не пошла на кухню. Я просто прошла в комнату, села на кровать, сняла куртку и выдохнула. Достала телефон, просто чтобы проверить время. Экран мигнул. Одно новое сообщение.

От: Максим Иванов.

Сердце дрогнуло. Я не ждала. Я боялась. Открыла. Три слова. Всего три. «Я - трёхсотый.» Точка в конце. Всё.

Я читала их снова и снова. Пальцы дрожали. Телефон стал тяжелым, будто свинцом. Сердце . . . оно просто исчезло. Как будто вырвали. Оно ушло в пятки, растворилось, пропало. Я не чувствовала ни рук, ни ног, только глухой, липкий холод в груди. Он ранен. Максим ранен. Где ? Как сильно ? Жив ли ? Теряет ли кровь ? Один ли он ?

Я задыхалась. Пыталась встать - не получилось. Села обратно. Пыталась дышать - не получалось. Мир качался. Как будто пол ушел вниз, а потолок давил сверху. Всё, что было в моей голове - это одно слово: «трёхсотый».

Я хотела написать ему. Спросить: «Где ты ? Как ты ? Сильно ли ?» Но он же сказал - не писать. А вдруг он потеряет телефон ? А вдруг найдут ? А вдруг не он писал ?

Я обняла себя. Лицо уткнулось в колени. Слезы не шли. Это не были слёзы. Это была тишина. Тотальная. Ужасная. Убивающая.

Я сидела так долго. Наверное, час. Может, больше. Пока Оксана Петровна не постучала и не спросила:

- София, ты в порядке ?

Я не ответила. Потому что не знала, как сказать, что больше ничего не в порядке.

11 марта 2022 года. Вечер

Я не помню, как включила ноутбук. Не помню, как зашла в мессенджеры, в группы, на страницы волонтёров, на сайты, где люди искали своих - убитых, раненых, пропавших. Я только помню, как дрожали пальцы, когда я печатала: «Иванов Максим, доброволец, 28 лет, направление - Сумская область, ранен, прислал сообщение - "Я трёхсотый"».

Я отправила это в десятки чатов. Волонтерам. Госпиталям. Координационным группам. В Telegram. В f*******:. В Viber. Везде. Без правил. Без структуры. Просто - крик в цифровую тьму.

Я начала звонить. В штабы, в приемные, на горячие линии.

- Вы жена ?

- Да.

- Где он служит ?

- Я не знаю точно. Он не может говорить. Он прислал только это.

- Подождите. Передадим, - спустя время возвращается и говорит. - Мы ничего не можем сказать. У нас нет доступа к информации по добровольцам. Пишите официальное заявление. Молитесь.

Молиться. Я уже молюсь телом, кожей, ногтями. Каждой клеткой.

Одна из женщин, администратора группы "Поиск 300-х", ответила голосовым сообщением:

- Девочка моя, держись. Это значит, что он в сознании, если смог написать. Сейчас много кто без связи. Если ранен - значит, жив. А если жив - найдём. Мы найдём.

Я расплакалась впервые за день.

Позже одна девушка с ником medevac UA написала мне в личные:

- Похожая фамилия есть в списке по Сумам. Ранен, лёгкое осколочное. Увезен в сторону Полтавы. Не подтверждено официально, но шанс есть.

Шанс. Маленький. Но я вцепилась в него, как в спасательный круг. Если он в Полтаве - значит, жив. Если жив - значит, я всё ещё дышу.

Оксана Петровна принесла мне чай. Я сидела, обняв ноутбук, с опухшими глазами.

- Нашла что-то ? - спросила она.

- Может быть, - прошептала я. - Только бы это был он . . .

Ночь опустилась, как всегда - внезапно, тихо, без обещаний. Но в ней было хоть что-то. Хоть ниточка. Хоть имя. Хоть город. Я уснула на столе, среди сообщений, ссылок, ответов и надежды.

12 марта 2022 года. Утро

Я проснулась на столе. Голова болела, спина ломила, во рту пересохло. Вокруг - разбросанные листочки с записями, телефон на зарядке, ноутбук с открытым чатом, где до поздней ночи люди искали своих, как и я.

Я не ждала ответа. Уже нет. После десятков «пока нет информации», после звонков, что обрывались, как будто задыхались вместе со мной, я просто смотрела в экран как в зеркало - пустое, немое.

И вдруг - сообщение. «Подтверждено. Иванов Максим, 28 лет, доставлен в Полтавский военный госпиталь. Состояние - тяжелое, стабильное. Осколочное ранение. Без угрозы жизни. Связи нет. Лежит в реанимации. Держитесь.»

Я читала его, как будто читала своё собственное имя. Подтверждено. Он не исчез. Он не в чёрном списке. Он - в живых. Полтава. Реанимация. Ранен. Жив.

Слезы пришли быстро. Не бурей, не истерикой - а тихим, горячим потоком. Руки дрожали. Голова опустилась на колени. Я рыдала. Не от горя. От того, что всё ещё есть надежда. Что не конец. Что ещё не конец.

Я не могла поговорить с ним. Не могла услышать его голос. Не могла даже узнать, насколько тяжело ему. Но знала, где он. И это было уже не тьма. Это было - место. Имя. Жизнь.

Я написала в ответ: «Спасибо. Благодарю. Пожалуйста, если что-то узнаете - скажите. Я - его жена. Я жду его. Всегда.»

Я выключила ноутбук. Пошла на кухню. Оксана Петровна повернулась ко мне. Я не сказала ни слова. Только кивнула.

- Он ? - прошептала она.

- Он жив, - ответила я. - В Полтаве. В реанимации.

Мы молча обнялись. Женщина и женщина. Одна - которая ждёт. Другая - которая помнит, каково это.

12 марта 2022 года. Полдень

Когда я закрыла ноутбук и перестала плакать, внутри осталась одна мысль: я должна быть рядом. Плевать на блокпосты, на тревоги, на транспорт. Он жив - и он один. А я рядом с ним - не просто жена. Я - его тепло. Его жизнь. Его голос.

Я зашла на сайт с расписаниями эвакуационного транспорта. Полтава - через Днепр. Перевалка, сутки пути, может больше. Места ограничены, билеты только на месте. Но кто остановит женщину, которая ждёт ? Никто.

Я упаковала небольшой рюкзак: смена белья, документы, зарядка, немного еды, лекарства, фото. Письма. Его письма. Его смс. На кота посмотрела - он спал в кресле, свернувшись клубком. Мой маленький оберег. Моя тишина.

Оксана Петровна вошла в комнату, остановилась у порога.

- Ты решила ?

Я кивнула.

- Он в Полтаве. В реанимации. Он один. Я должна быть там.

Она подошла, обняла меня крепко. Долго. Как мать.

- Возьми с собой еду. И тёплые носки. Там холодно в ночных автобусах.

- Кота оставлю тебе, - сказала я. - Он твой на время. Он поможет ждать.

Она кивнула и вытерла глаза.

- Я буду молиться.

- Я тоже.

- Напишешь ?

- Как только приеду.

Я поцеловала кота в лоб, погладила его по ушам. Он не мяукал. Он знал. У дверей стояла сумка. Я подняла её. Сделала вдох. И вышла.

С улицы Николаева - на путь в Полтаву. Из тревоги - в надежду. Из ожидания - в действие. Я не знала, где именно он. Не знала, пускают ли туда родных. Не знаю, успею ли. Но я знала: я - еду к нему. И не сойду с этого пути. Ни за что.

12–13 марта 2022 года

Дорога началась вечером. Старый рейсовый автобус, переоборудованный под эвакуационный. Гудел, трясся, пах соляркой и чужими слезами. Места - набиты плотно. Люди сидели с детьми, сумками, с историями, которые никто не хотел рассказывать вслух. Я заняла место у окна. Сумку прижала к груди, как будто в ней сердце. В ней - всё, что осталось: документы, телефон, зарядка, тёплая кофта, фото, его письма. Я держала эту сумку, как будто держала его руку.

Автобус выехал в темноту. За окнами - лишь пустота, разрушенные заправки, пожухлые деревья, блокпосты. Первый - в два часа ночи. Молодой солдат с автоматом, голос ровный, глаза как у брата. Он заглянул внутрь, кивнул. Дальше. Через Днепр. Водитель не говорил - только курил на каждой остановке и ворчал в усы. Я смотрела в телефон - молча. Больше суток от него ничего не было. Ни слова.

Утром в автобус села женщина лет пятидесяти, с густой косой. Рядом с ней - рюкзак и икона в полотняной сумке. Она села рядом, посмотрела на меня, кивнула. Мы молчали полдороги. А потом она вдруг сказала:

- Ты к своему едешь ?

Я кивнула.

- Ранен. Полтава.

Она сжала моё плечо.

- А мой - там. Под Изюмом. Остался. Навсегда.

Я не знала, что сказать. Только сжала руку в ответ.

Мы ехали вместе молча. Как будто обе держались за ниточку, чтобы не провалиться.

В дороге - не было ни дня, ни ночи. Только свет фар, тревога в глазах водителя, и дорога, которая вела к нему. К Максиму.

Когда автобус подъехал к Полтаве - было утро. Светлое, но тяжёлое. Я вышла. Холод пробрал до костей. Люди шли куда-то быстро, целенаправленно. Я стояла. Смотрела на город. И чувствовала: Он - здесь. Где-то за этой улицей. За этим поворотом. В палате. Под капельницей. Но жив.

Я сжала лямку сумки.

- Я пришла, Максим. Я рядом. Я еду к тебе . . .